13 февраля 2018 (Темы: «Всё включено», «Наверху, сразу после эскалатора»)
«Египетские ночи» — это сеансы литературной импровизации в формате creative writing. Цель — активизировать личный творческий ресурс, конвертировать дремлющие переживания, оперативно разобраться с драматургией короткого высказывания — что многим и удаётся в условиях жесткого регламента и легкой конкуренции.
Куратор Анна Аркатова
Темы:
1. «Всё включено».
2. «Наверху, сразу после эскалатора»
Тексты для публикации были отобраны экспертом, которым на этот раз стал поэт и прозаик Дмитрий Данилов
Все тексты написаны за 15 минут
Авторы:
Анна Аркатова,
Дмитрий Жантиев,
Сергей Костырко,
Петр Образцов,
Лика Панфилова,
Ольга Сульчинская,
Санджар Янышев
Всё включено
1.
Санджар Янышев
Всё включено.
Всё равно — не всё.
Например, красота и здоровье. Это возможно. Вычитаем ум.
Красота и здоровье есть — ума не ищи, живи так.
Одёргивай, раздражайся, тренируй смирение. За умом ходи налево, туда, где Саша был.
Сиречь, не клади все яйца в одну корзину. Умрёшь — вскроют внуки сейф, а там — несколько крепких матовых в пупырышках идеально подогнанных друг к дружке яиц. «А дед-то умный был!» — скажут, имея в виду — «богатый».
И путёвку купят на все твои яйца, тур в Инклюзивные Острова.
Тут-то и любовь обнаружится.
Вообще тобой не учтённая.
Не бьющаяся.
Халяльная.
2.
Анна Аркатова
Всё включено
Я расслабилась и сменила купальник на шорты и топ. Думать было не о чем. Два дня назад я рассталась с Александром. Телефон мой тихо заряжался от искрящейся время от времени розетки. Единственной в нашем номере, не считая телевизионной. Больше он не позвонит. Никогда.
Брякнул смс. Не у меня. У мужа. На какую-то одну вторую тона отличаются. Я повернула голову. По кровати плавали махровые лебеди. В ванне еще вчера лежал махровый крокодил. Мозаика на полу предваряла альков. Но алькова не было. Были лебеди. Что есть — то и включили.
— Хочешь что-нибудь , -спросил мой муж Коля не вставая с кровати, перекладывая одного из лебедей себе на живот.
— Хочу, — сказала я , не отвлекаясь от основной темы, а именно представив себе Александра медленно стягивающего через голову толстовку.- Хочу
— Кофику? Шампусику? Орешков?- принялся отгадывать Коля оживленно как старательный официант.
Пауза затянулась. Александр стоял перед глазами без толстовки.
— Гуль-гуль? Подрёмкаем? Может чики-чики?
— Кампари с соком, — промычала я, сделав вид что не понимаю домашнего диалекта. Не местная.
— Так давай позвоним — это тут сразу!, — отлегло у мужа и он как раненый откинулся рукой к гостиничному телефону.
Телефон запикал в ре диезе. Соль ре ре соль. Гуууууу. Гууууу.
-Не отвечает. Пошли в бар
В баре сидело три человека и синхронно ели мороженое.
Стоял огромный контейнер с мороженым и льдом.
Лед был включен в мороженое.
— Кампари с соком, — сказал Коля с американским акцентом.
В последнюю секунду исправив сок на джус, как обычно забыв добавить плииз.
— С чем? — лучезарно переспросил эбонитовый бармен в ослепительной рубашке
— Джус, — сказал муж
— Кампари?, — уточнил бармен
— С джусом — закрепил муж
Смуглый подозвал кого-то из-за двери.
Появилось четверо. Не появились — а как-то проступили на фоне голубой стены . Соединились , как баскетбольная команда в перерыве. В ожидании когда тренер перестанет махать руками и указывать направление броска. Наконец , тренер поднял обе руки, и команда рассыпалась. Минут через десять обнаружился вермут.
Все нещадно улыбались. Люди в холле не отрываясь доедали мороженое ничего не желая больше чем тень и прохлада.
Муж понюхал вермут и стянул с головы бандану. Плохой признак.
— Кампари с соком, — сказал он, наматывая бандану на кулак.
Он как-то умеет дать ускорение проблеме. Понятно же что нет у их ни кампари ни джуса ни шампусика. Есть лёд. . Я тому времени самостоятельно обзавелась мороженым и тихо ела его с ладони.
— Джус ноу, — проползло под гулким потолком и осело на каменной столешнице.
Муж встал сел и вдруг наглядно обнял меня, не спуская глаз с тренера, то есть бармена — и все стало понятно. Всем туристам. Всей принимающей стороне. С моего мороженого съехал лепесток шоколада и слетел на коленку.
Команда смуглых налипла на ледяной контейнер, как фигуры Пикассо на земной шар, и через пять минут у них в руках забились свежие апельсины.
— Ноу пресс, — отчитался смуглый так уверенно, как будто основная его задача была не дать нам напиться. Он вертел одной ладонью над второй. Мотал головой. И вентилятор топырил его просторные рукава так что вид елась подмышечная поросль
-Дайте воды, пожалуйста — попросила я на хорошем французском, которому учил меня Александр накануне эмиграции. Мы готовились к побегу. Александр ушел из клиники и работал массажистом. Поэтому без толстовки было заметно как наливаются его рабочие бицепсы и матереют хирургические пальцы.
— Ты знаешь французский? — удивился муж Коля
— Это эсперанто, — сказала я принимая пластиковую гранату минеральной воды «эвиан».
— Эсперанто эсперанто — эсперанто, говоришь? А как на эсперанто идиот?
— Идиот.
— Все идиоты, — удовлетворенно сделал вывод муж, — Эврибоди. И язык идиотский.
Тихо конечно, куда-то в сложную мозаику веранды.
Но смуглые вдруг бросились вон. Фигура речи. Они просто разом развернулись и ушли обессиленные. Еще через десять минут я пила теплый кампари с теплым соком . Передо мной проплывали лебеди.
3.
Дмитрий Жантиев
Все включено
Пресс-релиз
— А давай поедем в Дубай ! Так, чтобы «все включено», — вдруг произнесла она.
Сказать, что при звуках этих слов он обомлел, значило ничего не сказать. Обычно уже сам звук ее голоса действовал на его сознание как наркотик, — т.е. хотелось слушать его снова и снова вне зависимости от темы и даже тона. Голос был глубоким, грудным, вовсе не певучим и, пожалуй, даже неприятным, но действовал прямо-таки чарующе. Настолько, что, услышать его в телефонной трубке уже казалось наградой, а в ожидании его звука, казалось, можно провести сколько угодно времени, – в ожидании, в предвкушении, — лишь бы только знать, что услышишь его вновь, лишь бы только…
Мысль о том, чтобы остаться с ней в номере наедине, — впервые, где-то за тридевять земель в тридевятом царстве, за морями-океанами, представлялась уже и вовсе чем-то запредельным, причем вне зависимости от дальнейших возможных сценариев развития событий. Хотя бы просто потому, что за несколько лет знакомства ничего подобного не то что не было, но и как будто в принципе не могло произойти. Именно с ней. Не могло. Почему? Потому что никогда. Почему никогда? Потому что не могло. Почему? Потому что. Ощущение потери веса собственного тела и полета –над заснеженными улицами громады города куда-то вверх, — еще не в самолете, а просто так, как будто во сне, туда, вверх, где (он это точно знал), пробив тучи, ты непременно погружаешься в море света от слепящего морозного солнца.
— А что будет дальше, — там, ну, если долетим, конечно? – подумалось ему. А так ли это важно? Если в жизни был хотя бы один полностью счастливый день, — значит, все уже не зря. Даже если там – не рай, а ад, — и в нем «все включено».— И дернул же черт знакомиться вслепую и назначать встречу сразу после эскалатора, наверху, — подумалось ему в ожидании приближения теперь уже практически неизбежной встречи. То есть, не совсем, конечно, вслепую, по фото ее будет узнать совсем легко. Если, конечно, фото ее, а не фейковое. Но если фото – не ее и не похоже, ну просто совсем не соответствует оригиналу, — вот тогда легко будет сделать вид, что он – это не он, и ждет не ее, и уйти. Сразу. Хотя, пожалуй, нет, наоборот, — не уйти, а остаться, делая вид, что ждет кого-то еще, — тогда правдоподобнее покажется.
4.
Сергей Костырко
Все включено
(All inclusive)
Все включено —
обед и ужин,
вид из окна,
шипенье отползающей волны,
мокрый, ползущий песок под ногами,
солнце, тепло которого на плечах, на спине остается и под футболкой;
бредовый под ветром шелест тростников, у которых мы устанавливали свои лежаки;
гудящие осы над тарелкой с виноградом, которая стояла на столе;
задернутые шторы…
Все включено, а значит – включены и заборы за окном автобуса, 839-го, идущего от Кантемировской до Тарного проезда по улицам с названиями Деловая и Промышленная, с корпусами, похоже, еще живых заводов и складов в этой бесконечной и абсолютно мертвой на вид промзоне; ни души на улицах, если эти коридоры промеж бетонных оград может называться улицей; небольшое оживление только у новеньких корпусов судебно-медицинского морга.
Все включено, а значит и окошко, в которое выдают справки, черный комфортабельный щегольского почти дизайна микроавтобус, с широкими дверцами сзади, в которые мягко вкатывается умелыми руками длинный коричный, с четырьмя ручками и белыми живыми цветами на крышке гроб.
Включен силуэт плотного пожилого мужика в черном окне метро, пятно его лица, на котором можно различить подглазья и опустившиеся уголки губ; и уже воображение добавит угрюмое удивление во взгляде и не ошибется. Потому как, все без обмана. Рекламацию подавать некому. Вот что самое угнетающее в ситуации «все включено» – включено, действительно, все.
Наверху сразу после эскалатора
1.
Санджар Янышев
Наверху, сразу после эскалатора…
…начинался синий лёд.
Лёд посыпали прахом Петра Муслимовича. Поскольку Пётр Муслимович был большой, праха обычно хватало на две-три зимы. Потом его нужно было восполнять. Несколько женщин соглашались не прерывать — и рожали Петра Муслимовича частями: одна — левую стопу в х/б носке, другая — густую область подмышки… Потом я говорил: ЗУВ! — и части срастались.
Всё происходило двумя-тремя днями, потому что Петра Муслимовича нужно было еще полюбить, поругать, попенять, в общем — снабдить всем необходимым для короткой счастливой жизни. Тогда и прах получался должной сыпучести, без комков, и цвета яркого, праздничного, как земля на глубине сорока его локтей.
2.
Дмитрий Жантиев
Наверху сразу после эскалатора
— И дернул же черт знакомиться вслепую и назначать встречу сразу после эскалатора, наверху, — подумалось ему в ожидании приближения теперь уже практически неизбежной встречи. То есть, не совсем, конечно, вслепую, по фото ее будет узнать совсем легко. Если, конечно, фото ее, а не фейковое. Но если фото – не ее и не похоже, ну просто совсем не соответствует оригиналу, — вот тогда легко будет сделать вид, что он – это не он, и ждет не ее, и уйти. Сразу. Хотя, пожалуй, нет, наоборот, — не уйти, а остаться, делая вид, что ждет кого-то еще, — тогда правдоподобнее покажется.
Наверное, поэтому он и назначил первую встречу не в кафе, а на выходе с эскалатора, хотя кафе вокруг – множество. Он терпеть не мог сидеть за столиком в ожидании. А у эскалатора – в самый раз. Поднимающийся навстречу из недр подземки поток лиц не надоедал. Каждую секунду чья-то новая пара глаз появлялась в поле зрения. Хотя, нет, сначала – не глаза, а волосы. «Интересно, — подумал он, — узнаю ли я ее еще до того, как увижу глаза, только по волосам? Какая доля мгновения пройдет между этим моментом и тем, когда она поднимет глаза при сходе с эскалатора (все так делают инстинктивно, переставая глядеть себе под ноги)? А при чем тут волосы? Ведь по глазам я точно смогу ее узнать (опять же, если фото было ее)». Потому что глаза на фотографии, присланной по e-mail, были такие, что видишь крайне редко. В кружении дней глаза окружающих чаще всего не особенно видишь и не запоминаешь. А эти… Они не были добрыми, и казалось, что взгляд с усмешкой пронзает тебя насквозь, как рентгеновские лучи. «А зачем?» Он не раз думал о том, что этот вопрос был первым и самым важным, непосредственно вытекавшим из первого впечатления от той первой встречи. Когда он мгновенно узнал и ее волосы, и глаза. И голос, сказавший с ходу: «Я – вовсе не добрая и не пушистая».
Петр Образцов
Наверху, сразу после эскалатора
Сразу после первого эскалатора на «Пушкинской» располагается такая стеклянная будка, в которой не всегда, но часто сидели полицейские или кто-то еще в форме. Они смотрят на прибывающих из нутра метро и наметанным взглядом определяют: вот этот везет травку Марусе в конце перехода, но он безобиден, сам не подсел и делится информацией – полезный чел.
А вот девушка, похоже, из газеты «Известия» — странно, газета давно переехала, что ей здесь делать? А ведь и вчера была, и примерно в то же время. Надо пойти проверить.
Документы в порядке, есть регистрация, да и родилась поблизости, в Мытищах. Объясняет свои ежедневные путешествия на «Пушкинскую» желанием встретиться с каким-то молодым человеком, который ей назначил свидание, но она не расслышала, в какой день и теперь ездит сюда, уже третий раз. Описание ухажера насторожило лейтенанта.
«Второй день» — подумал он, но ничего не сказал, может, в среду просто не заметил. Отпустил девушку и достал – нет, не телефон, а рацию. Вызвал брата – он тоже работает в метро, но он не в форме, а для конспирации в штатском, и на платформе.
— Это ты, что ли, девушке голову морочишь? Уже, говорит, третий день тебя ищет.
— А, ты заметил таки? Так это все по заданию. Наш новый майор решил вас там попроверять, хорошо ли смотрите.
— И ты мне не сказал?!
— Да мне самому любопытно было, а потом я бы доложил как надо, не боись.
— А девица что? Как ты ее охмурил?
— А, эта… Так это Катька из отдела по наркоте, она тебе все наврала.
Лейтенант выключил рацию, вздохнул и пошел за пивом. Там, наверху, сразу у выхода из второго эскалатора был ларек.
4.
Сергей Костырко
Наверху, сразу после эскалатора
Эскалатор при всей его приземленности (всегда под ногами) – агрегат, обладающий своей метафизикой. И, соответственно, предполагающий особые взаимоотношения с каждым из нас.
Ну, например, вот сбой в работе: движущийся вниз эскалатор замирает и превращается в обычную, только очень длинную лестницу, и ты спускаешься по ней уже сам, пешком. Спускаешься так, как спускаешься по любой другой лестнице, но спускаешься ты с предчувствием последнего шага по эскалатору, точнее – перешагивания со ступеньки эскалатора на каменный пол метро-зала. Каждый раз в этот момент ты как бы натыкаешься на какую-то невидимую тебе стену. Нет, ты свободно проходишь свозь нее, ты идешь дальше абсолютно нормально, но вот это непроизвольное движение тела назад, как задаваемый тебе вопрос или как напоминание о том, что движет тебя в пространстве (в жизни) ты сам или, условно говоря, эскалатор, на который ты встал.
Или вот другое проживание эскалатора, длящееся две-три секунды, но на редкость внятное: конец подъема. Это когда ты вдруг видишь вверху, над последней ступенькой головы людей. Потом появляются их плечи. Руки. Бедра. И вот ты уже вровень с ними. Ты – один из них.
И параллельно – возникновение на уровне твоих глаз блестящей каменной поверхности пола (это при подъеме с Пушкинской-Тверской) – поверхности пола, которая частица Пушкинской площади и Тверской улицы, отделенная от остального ее пространства стеклянной стеной, и в это мгновение машины по Тверской едут еще над тобой, и непомерной величины каменные дома уходят в небо. Но – секунда и ты переступаешь со ступеньки эскалатора на этот пол, на эту площадь, и все обретает привычные тебе масштабы. Но вот эта секунда «наверху, сразу после эскалатора» – это момент твоего появления в мире. Возвращения в мир. И не только физического возвращения. Ты как бы приходишь в себя после обморока. Ты выныриваешь откуда-то.
P.S.
Переживания эти связаны, возможно, с тем, что по ментальности я человек поселковый, я — человек из одноэтажного мира с травой и яблоней за окном, – и, соответственно, я острее чувствую противоестественность покоя в вагоне метро, в бесконечной бетонной трубе глубоко под землей; то есть, каждый раз, спускаясь в метро, я как бы задерживаю дыхание, чтобы снова вдохнуть воздух уже при подъеме наружу.