Авторы: Анна Аркатова, Владимир Дараган, А. Корицкая, Ольга Сульчинская, Ольга Харламова, А. Шишов
Анна Аркатова
Рецепт семейного счастья
Два небольших кусочка – а лучше один большой кусочек белого хлеба- батона. Намазываешь маслом. И ставишь варить два яйца в мешочек. Почему именно такая последовательность? Потому что за время варки яиц масло слегка подтает и пропитает булочку.
Яйца сварились ( в это время ты слушаешь радиостанцию 90,6 ФМ) . Яйца лежат в холодной воде –чтобы лучше чистились. Вопрос – нам что пять лет, и мы первый раз в жизни варим яйца? Нет, нам не пять лет. Но мы хотим знать рецепт семейного счастья.
Итак, яйца слегка приходят в себя после варки. А мы режем кусок белого батона- нарезки смазанного маслом на маленькие кубики. Острым ножом. Ну, ножи у нас само собой все острые и разного размера. Досточка свеженькая – на ней конечно, никаких котлет на отбивалось до этого – только раскладывались деликатесы.
Нож летает, из-под него выпрыгивают одинаковые кубики хлеба с маслом. Казалось бы – ничего хитрого. А этого никто не делает тщательно. И никто этим не любуется.
Предварительно мы приготовили пиалу, куда всё это будем сваливать. Пиала стоит прямо тут как в передаче кулинарный поединок, где остается только мечтать о такой организации предметов на рабочей поверхности.
Но для нас это не составляет труда – потому что кроме пиалы и досточки – ничего не требуется на этом этапе.
Итак, доходит дело до яиц. И вы вспоминаете пару пошлых анекдотов про яйца, крутые яйца, сырые яйца – но не произносите их вслух. Зачем? Наша цель приготовить завтрак.
Квадратики свалены в пиалу. А яйцо почищено, его тельце чуть сопротивляется блестящей чайной ложке, пущенной отработанным захватом, дабы отделить белок от скорлупы. Оп – и яйцо перевалено на кубики. Расползается там.
Вы берете второе –тут главное не давать ускорение в расчете на повторное знакомое действие. Потому что второе яйцо требует аккуратности и внимания как второй ребенок. Могут быть подводные камни. И мы не ускоряемся – а просто работаем увереннее.
Итак – все в пиале. Перемешиваем хлеб с яйцами яйца с хлебом. Солим . Сверху … можно даже ничего не класть сверху – а так и нести в спальню.
Теперь вам понадобится партнер – только он скажет «да». Да, это счастье.
Записывайте.
Мокрый пол
Я думаю самое время поиграть в ассоциации. Что приходит на ум, когда скажешь мокрый пол? Ну анекдот про директора и уборщицу. Мокрый пол мокрый пол мокрый пол. Пол только что вымыт. Это приятное сообщение. Моя однокурсница Юля во время учебы в университете жила в общежитии – в отличие от меня. Комнату она делила с крайне неприятной девицей Наташей. Волосы немытые, прыщи вокруг носа. Внешне противная и так зануда занудой. Еще с ними жила Лиля . У Лили учеба была делом десятым, а с первого по девятое стояли вечеринки и мальчики. Короче, серьезную мою Юлю тошнило от этого всего. Но она принимала судьбу как нас учили сразу после 1917 года.
И вот возвращается Юля с каникул из своего родного города. И едет не в общежитие – а ко мне типа на чай. Мы с ней сидим чай пьем, про лето говорим. И, чувствую, Юле хочется в эту общагу как идти и падать.
Но делать нечего – у меня тут бабушка, дедушка, тетя – спать негде. На слеующее утро она мне говорит перед лекцией. Представлешь – вчера иду к себе, прям ноги не несут. Открываю комнату. А на пороге влажная тряпочка , пол мокрый еще после уборки, на столе кастрюлька с картошкой горячей! Наташка утром приехала. Пол помыла.
Ну, может быть еще дождь и скользко . Предупреждаем: мокрый пол. Это тоже хороший знак – о тебе заботятся. Много ли на круг о тебе заботятся? Чтоб ты не упала, башкой не долбанулась? В основном угрозы. А тут мокрый пол. У нас мокрый пол. Вот иди потихоньку, смотри под ноги.
Мокро – хорошо. Вот такой ряд будем продолжать.
___
(Комментарий верстальщика /СК/:
P.S. (за те же 15 минут)
Чешу репку — как все-таки прихотливо семейное счастье и, соответственно, его рецепты!
Для меня, как минимум, проблемой был бы белый хлеб. Потому как какой «белый хлеб» имелся здесь ввиду? «Нарезной» из магазина в нашем доме? Который — «нарезной» — прежде чем быть разрезанными ножом, и далеко не самым тупым, прогибает и прогибает свою плоть, так что в момент собственно разрезания между деревом (режу на доске) и острием ножа 5-6 миллиметра, не больше? Ну и какой «кусочек», какой «кубик» могу я изготовить из этого воздушного почти существа? Или же белый хлеб из отдела «Хлебный дом» в «угловом магазине», «молочный» например? Но «молочный» начинает черстветь как будто уже на полке магазина и всегда крошится под ножом, и вряд ли внятна будет ему ласка намазанного на него нежного сливочного масла. Ну а белый «Красносельский» – это вообще жесть: комковатый, липкий какой-то, хранящий в себе тяжесть не дошедшего до кондиции теста. Поэтому в моем утреннем рецепте хлеб присутствует обязательно, но – обычный, «нарезной», четыре плоских, по диагонали нарезаных тонких куска, опущенных в щель тостера, после которого кусок обретает жесткий каркас из поджаренной поверхности, даже похрустывает на зубах, вызывая дополнительное выделение желудочного сока этим вот хрустом, а также теплом и неожиданным ароматом. И – достаточно. Такой вариант хлеба хорош и без масла. К нему нужно яйцо. Да — вареное. Да — всмятку. Яйцо одно (попытки — безуспешные — похудеть), крупное, из коробки по 111 рублей, с желтой крепкой — не лопается в кипятке — скорлупы. Варить три минуты, и еще на две минуты оставить в кипятке, чтоб «дошло». Потом в холодную воду на пару минут, не больше, чтобы только скорлупу отделить от белой плоти, но не остудить (!) само яйцо. Далее — чайная ложка и крохотное блюдечко. Чайной ложкой разбить скорлупу сверху, снять ее пальцами, обнажив на четверть белую, холодную для глаза плоть яйца. Да, согласен, — «по-дикарски», пару раз наблюдал в отелях Испании и Греции, куда русских туристов селят, их попытки срезать ножом — как в заграничном кино — верхушку яйца. Как же они мучались бедные, пытаясь воспроизвести этот «европейский жест» — ну никак не получалось.
И вот так вот — с чайной ложки, под похрустывающий не остывший после тостера хлеб, вначале белок, а потом и уж сокровенное — теплый, наполовину жидкий желток.
Нет, масло сливочное утром на кухне тоже кстати, но — потом. Масло сливочное на еще один кусочек хлеба, дожидавшегося свой очереди в тостере. И потом над маслом несколько раз шаркнуть по терке сыром чеддер, чтобы его — чеддера — влажные тяжелые опилки покрыли маслом намазаную поверхность хлеба. И вот это все — с горячим, с лимоном и сахаром чаем.
Ну а предлагаемый выше вариант яичного салата с хлебом и маслом?.. Не знаю. Слишком сложная для меня метафора семейного счастья. Мокрый, не обсохший еще пол, специально вымытый к твоему приходу, и теплая картошечка в кастрюле — это да! А вот яичный салат…
Чешу репку. Семейное счастье — загадочная вещь. )
___ ___ ___
Владимир Дараган
Раньше такого не было
Раньше много чего не было. Я не про смартфоны и фейсбук. И не про плитку на тротуарах и железные деревья на бульварах. Я о скорости и одноразовости. Тарелки, вилки, пакеты… Даже холодильники, которые проще выбросить и купить новые, чем починить. О людях, которые приходят и уходят, будто не было их. Про чувства, которые на один день.
А все потому, что скорость. Нет времени на ремонт отношений. Кругом изобилие. Кто-то ушел, и тут же кто-то пришел. Зачем помнить первого? Да и второго можно помнить, только когда видишь. И он уйдет.
Работа одноразовая. Вроде нужная кому-то. Но нужная сейчас. Завтра будет нужно другое. Поэтому скорость. Выбрасываешь все, что мешает бежать. Мебель легкая, дешевая, которую не жалко. Одежда, которую можно испачкать и порвать без сожаления.
Новости тоже одноразовые. Короткие. На уровне заголовков. Однодневки. Писать длинно не надо — кто прочтет? Аналитика уже в прошлом. Думать нет времени. Надо бежать, чтобы успеть сегодня. Завтра будет поздно.
Завтра будет еще быстрее. Ребята, когда тут чинить холодильник?
___ ___ ___
Корицкая
Самые невкусные глаза
Все началось с того, что мама купила нерафинированное растительное масло. Оно странно пахло и отдавало горечью, и мама, чтобы оправдаться, пережарила в нем лук.
— Лук убивает запах, — сказала она.
И я сразу почувствовала себя в Советском союзе, и стала расти вниз, пока голова не коснулась столешницы.
Какое-то время я молча сидела под столом, а потом снова выросла. Ровно до того уровня, чтобы увидеть сковороду. В ней шкворчала рыба, а мама собирала урожай льна в Одноклассниках.
Я просила ее, мама, ну пожалуйста, не беспокойся, я положу себе сама. Но ей очень хотелось проявить заботу. Она положила мне кусок рыбины и поставила тарелку на стол.
Я посмотрела в тарелку.
Кроме картошки и золотистого куска рыбы в ней лежали белые тусклые кругляши.
Я прикрыла свои глаза и открыла рот, сразу же осознав, что лук не помогает.
Женщина, которая ходила кругами
Женщина проснулась довольно поздно.
Накануне она напивалась, как не в себя, танцевала на чужой аккуратной кровати и, кажется, даже пыталась петь. Не важно.
В ванной стояло маленькое круглое зеркало. Смотреть в него было страшно.
— Сначала кофе налью, — решила женщина, и вышла из номера в халате на голое тело, и вошла в лифт, и поехала на первый этаж.
Но она забыла, что в лифте тоже было зеркало.
И женщина увидела свое отражение.
На нее смотрели два мешка, два опухших круга. Смотрели молча, неотвратимо и осуждающе.
Женщине расхотелось пить кофе. Она плотнее запахнула халат, зло сомкнула губы и нажала кнопку своего этажа.
В ванной по-прежнему стояло зеркало. Маленькое. Круглое. Женщина взяла его в руки и поставила в центр комнаты, стараясь никак не отражаться. А потом начала ходить вокруг него кругами, массируя лицо, в раздражающем ожидании спадания отека.
Женщина закруглялась. Солнце поднималось выше, круглое и наглое, как маленькое зеркало.
___ ___ ___
Ольга Сульчинская
Возраст, твою мать
Я хотела назвать так свою первую книжку. То есть без «твою мать», конечно. Просто, сухо и достойно, как мне казалось (это было давно). Возраст. Но мой друг, редактор, сказал, это слишком по-советски. Я ему сразу поверила, потому что он был редактор именно что издательства «Советский писатель». И назвала книжку по-другому.
По правде говоря, это не имело большого значения. Потому что издана она была этим самым другом на его домашнем компьютере. В двух экземплярах. Один ему, другой мне.
Шли годы.
Один мой любовник выпрыгнул с балкона, другой вернулся к жене, третий, как оказалось, был не только моим, но заодно и моей подруги.
Выросли мои дети.
Умер мой второй муж.
Мой первый муж ушел от второй жены и вернулся ко мне.
Вышло три книжки. Еще две лежат почти собранные, и я все думаю, не издать ли их.
Ни одну из них мне не хочется назвать «Возраст».
Врачи, эти добрые люди
Я не очень люблю психоаналитиков. Слишком они важные, слишком сложные. Тем не менее, мы едем на родину Фрейда, в Вену.
Мы едем с Аленой. Мы идем в агентство и заказываем тур. У Алены нет визы. В агентстве говорят, сделают. Потом говорят, не сделают. Потом говорят, в Австрии знаете как. Ууу. Строго. Делайте сами.
Потом говорят, что не сделают, но документы подготовят.
У меня виза есть. Но мне тем временем надо к врачу. Совершенно безотносительно к поездке. Но какой-то параллелизм просматривается – об этом чуть ниже.
Итак, я иду к врачу.
А у вас только в экстренных случаях страховка. А наблюдение не предусмотрено, говорит врач. Потом говорит, о, да у вас новая страховка с марта, можно все сначала начинать. Давайте начнем с анализов. И в конце визита объявляет: я взяла у вас на то, на се и на онкологию! А результаты когда? Через две недели.
Я думаю, я ведь и брать не просила, и уж тем более говорить мне этих слов не просила. Прожила бы я спокойно две недели, и не зная, на что у меня там все это брали. А теперь вот сижу волнуюсь, а вдруг и мало ли что.
Звоню Алене: ты сдала документы? Она говорит да, но ждать ответа десять дней. Если не дадут – накрылась наша Вена.
Сидим ждем. Она визы, я своих результатов.
Потом Алена мне звонит, говорит, мне прислали смс. Что там? – спрашиваю. Там «Ответ получен», отвечает Алена. А какой, не написали, надо ехать узнавать.
Теперь вернемся к психоаналитикам. Что-то все-таки точное они схватывают в людях. Вот откуда это странное желание что не надо сказать, а о том, что тебе важней всего узнать, умолчать? Заставить тебя помучиться неизвестностью. Какой-то же это тайный садизм, а? Тихая такая девиация. Врачи, они такие. Но что интересно, и эти из агентства туда же. Хотя казалось бы.
Визу мы получили. С анализами тоже все обошлось. А нервы, кто их считает. До следующей доброты.
У вас был дедушка?
Детей положено любить. Улыбаться, умиляться и делать козу. Я никогда не могла понять, почему. Дети чаще вызывают у меня опасение. Научившись ходить, они своими крошечными ножками наступают вам на ноги, как слоны. Их настроения переменчивы и необъяснимы. Они могут испачкать вас в метро, разворачиваясь на сиденье, чтоб сию минуту посмотреть в окно. При этом окружающие строго следят за вашей реакцией. Не дай бог позволить себе осуждение! Хуже детей только боксеры и бульдоги. Но их хозяева, по крайней мере, не ждут, что их питомцы непременно вам понравятся.
Для объяснения отсутствия у меня конвенциональных восторгов я даже придумала объяснение, мол, каждый ребенок личность, и как всякая личность, он может вызывать разные чувства в диапазоне от страстного обожания до брезгливой неприязни. А возраст в чистом виде никаких чувств вызывать не может и не должен.
Но положа руку на сердце должна признаться, что это неправда. Старики вызывают у меня волнение и стеснение в груди именно в силу их возраста. Глядя на мужа и жену в пальтишках двадцатилетней давности, зашедших в центральное кафе, где каждое пирожное стоит как четверть пенсии, я испытываю нечто, что не имеет никакого отношения к их личности. Мне хочется их погладить, что-нибудь им купить или сказать что-нибудь хорошее… Объяснить я это не могу.
Я даже сочинила воображаемое общество, где усыновляют не только детей, но и других родственников. Особенно – дедушек. Потому что зверь это крайне редкий. Бабушки все-таки худо-бедно встречаются в семьях. А в дедушках есть явный недостаток.
Между тем по улицам ходят отчетливо одинокие старики. А ведь их можно было бы приспособить для жизни.
Считается, что детям нужно заводить собаку. Возможно, дедушка был бы ничем не хуже.
У меня был дедушка. Даже два. Потому что бабушка вышла замуж второй раз после того, как моего дедушку забрали. А потом он вернулся. Вот так у меня и оказалось их двое. Одного звали Де, другого Пепа. Де был быстр и сух, со впалыми щеками и оттопыренными ушами. Он научил меня всему важному в жизни. Ходить босиком по горячему песку, различать время по круглым часам, писать по старым прописям, делать вычитание и сложение и тому, как ходят шахматные фигуры. Пепа был весь мягкий и округлый. Он ничему не учил. Он садился нога на ногу и разрешал мне качаться на той, что была сверху. И давал мне любое количество чистых белых листов. У него их была целая стопка. И он никогда не жалел их для меня. Год за годом он сидел за столом и писал. Когда я долго приставала к нему с вопросами, что это такое он сейчас пишет, он отвечал, что это научная работа и скоро он сделает важное открытие. Все, что он написал, после его смерти пришлось выбросить. Вместе с библиотекой. Потому что все это безнадежно устарело. Зато я видела старого человека, который работает с утра до ночи, без выходных. И делает это единственно потому, что ему это интересно.
И я думаю, что мне очень повезло!
Приехал, но спит
В поезде спать плохо. Ходят, задевают, кто-то разговаривает, кто-то храпит, кто-то пахнет… В самолете спать плохо. Ноги и вперед не выпрямить и назад под кресло не запихнуть – там уже стоит чья-то сумка.
Мы ждем – когда же, когда. Приходит телеграмма. Или пусть смс. Число, час. Что там, поезд-самолет, вовремя или?… Приезжает.
И ложится спать. Разница во времени.
Детство, неисчерпаемый источник впечатлений. Раз уж я начала про свою бабушку, то и продолжу. Сестра ее после первой мировой вышла замуж за немца по фамилии Шмидингер. Мне все время хочется назвать его Отто. Но на самом деле его звали Фридрих. То есть, натурально, Фриц. И вот в шестидесятые этим заграничным родственникам разрешили приезжать. Самой Ларисе Шмидингер и двум ее дочерям, рожденным от Фрица. И их, в свою очередь, детям. Каждый раз это была целая история. Потому что они привозили с собой.
Разные необычные вещи. Например, губки для мытья посуды. И тряпки для стирания со стола. Тряпки эти потом лежали годами. Бабушка никому не разрешала их трогать. Я ее понимаю. Мне однажды привезли двадцать пять фломастеров. Цвет их превосходил любую радугу. От лимонно-желтого они восходили к пылающее-малиновому и спускались через магически-лиловый в глубокую изумрудную зелень. Каждый из них казался мне волшебной палочкой. Рисовать ими я не решалась, только попробовала каждый по одному разу, наслаждаясь влажной яркостью линий. К лету между первым и вторым классом они высохли. Но еще до десятого лежали у меня в ящике письменного стола.
Когда приезжала заграничная родня, никто не спал. Меня укладывали, но я тоже старалась не спать. Слушала голоса с кухни. Туда набивалась куча друзей и знакомых. Они обсуждали разную жизнь. Другую, которая была где-то, а не здесь.
Заграничные гости тоже не спали. В шесть утра они уже были на ногах. По очереди моя тетка и моя мама сопровождали их то в Кремль, то в театр, то в валютный магазин Beryozka.
Когда я куда-нибудь приезжаю, я тоже не сплю. У меня так много сил и желаний, что даже удивительно. То Парфенон, то Биг-Бен, знаете ли. А дома все время хочется прилечь, вздремнуть…
Есть у меня одна залихватская мечта. Вот однажды я приеду и лягу спать – прямо в гостиничном номере посреди певучего южного города с изумрудными пальмами, лимонными деревьями и лиловым морем вдали…
___ ___ __
Ольга Харламова
Вектор движения мухи
Её зовут Муха. Прозвище по фамилии, простой русской фамилии – Мухина. Она и внешне похожа на муху: мушиная талия, ручки тоненькие торчат всегда из объёмных рукавов – «пышненьких», – как говорит её мама, улыбаясь при этом загадочно, видимо, вспоминается что-то приятное, давнее. Так вот, эти ручки с рукавчиками точь-в-точь – крылышки. Кто видел муху, поставленную вертикально? Верно! Подобные ручкам – тоненькие, обтянутые джинсиками, ножки с кривизной, как у модели на подиуме время от времени застывающей в какой-либо позе. Но главное – личико: безбровое, с огромными без ресниц зелёными глазами. Согласитесь, что всё остальное уже неважно. В неё влюблена половина класса, и она воспринимает это, как должное. Легко присаживается к одному из мальчиков за стол и так же легко упархивает за соседний – к другому. Отследить вектор её движения не представляется возможным, да это и в голову никому не приходит. Её любят просто за то, что она – Муха, Мушка, Мушенька. Правда, вне любви, мягко говоря, пребывает вторая половина класса. Угадали! – женская половина.
Раньше такого не было.
Что есть такого сегодня, чего раньше не было? К примеру, просыпаюсь я, этак году в 1983, выхожу, ещё сонная на кухню, думаю, что опять проспала будильник и встала на полчаса позже, и теперь придётся бежать на работу, ставлю на плиту чайник, нажимаю кнопку на телевизоре и к своему изумлению вместо чёрно-белого изображения, вижу яркую картинку с рекламой женских прокладок, слышу текст, совершенно невозможный для тех времён, наверное, я замираю с открытым ртом, что очень кстати, щебечущий женский голос сменяет твёрдый мужской: «твой час настал прими гастал». Из оцепенения выводит информация о погоде, почти прихожу в себя, раздумывая что бы это значило, но тут хорошенькая ведущая ласково обращается к мужчинам: «простамол – просто будь мужчиной!». Кажется, я заигралась со временем. Кофе-машина выдаёт чашечку кофе, булькает мобильник новым сообщением, бежать никуда не надо, сажусь за компьютер – сегодня по скайпу занимаюсь редактированием книги писателя, живущего за океаном. Раньше такого не было!
___ ___ ___
А. Шишов
Вектор движения мухи
Это начиналось, когда температура была выше тридцати девяти. У нас дома почему-то считалось, что если температура ниже – то никаких лекарств – мол, пусть организм сам борется. Поэтому почти всегда обычная простуда превращалась в несколько недель горячечного бреда. Бывало, что зашкаливало и за сорок, и тогда лечили по-настоящему, но начиналось с тридцати девяти, я это точно помню.
А начиналось именно то, что появлялась муха, которая не летала, а ползала – наверное, чтобы мне было легче следить за вектором её движения. При этом я был уверен, что рисунком своего перемещения она писала мне какое-то послание, выводя букву за буквой. Помню, однажды получилось слово «ВОТ», и в этот день температура начала спадать.
В горячке я думал, что сама муха подаёт мне эти сигналы. Когда температура спадала, муха не больше появлялась, и тогда мне становилось очевидно, что это моё подсознание, освобождённое химическими реакциями борьбы за жизнь, посылает мне какую-то информацию, используя муху, как инструмент.
Позже, когда я прочитал Кафку с его машиной умерщвления, в которой иглы, постепенно углубляясь, вырезают на теле жертвы текст приговора, я подумал – как хорошо, что я остановился на мухе!