Записки режиссёра
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2022
Толстой навалился на меня всем телом и посмеивался. Потом заснул и стал ещё тяжелее. Так же когда-то школьный доктор Даниил Евгеньевич, перепутав комнаты, в крепком, неразбавленном подпитии, упал на меня десятилетнего и, не успев приземлиться на панцирную сетку, захрапел. Здесь много вопросов, но ответ все же один. Мы ездили классами на турбазу, ежегодный зимний ритуал, играли в эстафетные игры, жгли Масленицу, доктор был нужен, ой, как нужен, не дай Бог чего. То было тогда, а сейчас Автор (Лев Николаевич) посапывает на Режиссере (Денисе Андреевиче). Не сбросить.
Ставить «Анну Каренину» – добровольно ложиться на рельсы и ждать поезда. Все может закончиться не так печально и предсказуемо. Поезд проедет, ты останешься в живых, как та девочка с грибами из сказки Толстого. Азбучная история, хэппи энд (выдох). Что было с девочкой после – мы не знаем и не хотим знать. Наверное, выросла, влюбилась без памяти в кого-нибудь, нарожала от кого-нибудь (другого) детей, нянчила внуков, увидела правнуков. Толстой подарил девочке вторую-новую жизнь. Пусть она будет долгой.
Спектакль уместится в один акт. 1 час 37 минут. Откуда эти цифры? С потолка. Как и всегда. Время пути из Москвы в ближайший подмосковный городок. В один конец.
Инсценировку Натальи Скороход «Дневник Анны К.» знаю и люблю с детства. Об этом я писал стих «Ласточка Анна». Можно загуглить и все понять. Этот сюжет преследует меня с детства, с увиденного в начале двухтысячных спектакля. Первый катарсис, удар под дых, понимание того, что есть что-то большее, что никогда не изменишь, не заклеишь при монтаже. Что же это? Никогда никому не скажу. В том первом спектакле роль сына Серёжи играл мой лучший друг. Мы тогда ещё не были знакомы. Через годы он расскажет мне, что конфета, которую ему давала Анна, была деревянная, бутафория, что все было понарошку. Да, но какая сейчас разница, правда?
Открыл роман, начал читать: первая глава, вторая, третья, нервный перебор страниц, вырванная из контекста сцена первой встречи Анны и Вронского, перегрузка, гул в ушах, вибрация земли, далекий отзвук паровозного гудка, ты слышишь: уходит поезд (откуда) сегодня и ежедневно, едет, прямо на меня. Закрыл книгу.
Такое повторялось не раз. И в Екатеринбурге, и давно в Москве. Я в Москве не первый год и уже имею право на это носовое давно-о-о. Я снова и снова открываю роман, читаю, не справляюсь с перегрузом, концентрацией смысла, страсти, смыслострасти (склеилось), оставляю закладку, при каждой новой попытке прочтения в разных местах, но приблизительно в одной области начала.
При рождении спектакля важно наполниться борщом, наваристым, густым, так чтобы ложка стояла. Борщ замысла. Через три дня я должен был провести первую репетицию-читку с молодыми актерами «Театра города М». Загуглите, это крутые ребята, во главе с главным режиссёром Сашей Бабиком.
Через три дня я должен поставить на режиссёрский стол кастрюлю, полную замысла. Подходите, пробуйте, это новый рецепт, своего рода эксперимент. Ты делишься с каждым этим рецептом, актёры записывают его на полях пьесы, сам же закусываешь губу, волнуешься, ну как вам? Не пересолил?
Это будет через три дня. Как быть, когда чувствуешь, что вместо борща на твоей внутренней духовке томиться жалкий бульон с разведённым куриным кубиком. Ты срываешься в Питер, оставляешь дедлайны, обещания, встречи, обрываешь собеседника на полуслове, просишь прощения и едешь туда, на Литейный, в «Полторы комнаты» Бродского. Успеваешь взять последний билет на вечерний музейный сеанс. Сапсан, четыре часа тщетной попытки уснуть, Невский, перекрёсток, Литейный, дальше – по прямой.
Экскурсовод Иван, по совместительству хранитель музейной библиотеки, наливает из бойлера кипяток в кружку с подстаканником (будут в спектакле), заваривает чай, говорит, что вакцинирован и будет вести экскурсию без маски. Слово «музей» к этому пространству не подходит. Это новодел, к которому шли долгим, тернистым путем. Загуглите, почитайте об истории создания этого многофункционального места, о Нине Васильевне, которую никак не оставят в покое, как бы она этого ни хотела. Это очень интересно и про нас всех. В музее две зоны – мемориальная и условно новая (не связанная с Бродским).
Экскурсия длится два часа. Увлекательно, универсально, доступно для каждого. Бродский здесь понятен, местами упрощён, спрессован, обытовлен. Для неискушенной публики такой формат в самый раз, для тех, кто знает чуть больше, кто копает вокруг, около, отстраняясь и приближаясь к личности и времени, этого явно мало. Нет, скорее даже много. Много слов, нагромождений версий, смыслов, домыслов. Хочется поскорее оказаться в 1,5 комнатах Бродских и молчать в окружении пустоты. Там пусто, голые стены, освобождённые от многослойности. Первый слой. Пустое пространство, заполненное до краев. Я не слушаю Ивана, пытаюсь уловить свою волну свободы. Сначала слышны только помехи, потом проступает мелодия в соль миноре, простая, закольцованная. Если можно было вставить в рассказ нотный стан и записать на нем:
Соль, ля, си бемоль, соль, ля, си бемоль
Ми (бекар), фа, соль, ми (бекар), фа, соль
Реприза. Гудок паровоза. Двойная тактовая.
Эта тема станет лейтмотивом будущего спектакля, его пульсом, ритмом. Она задаст способ существования. Я стою у окна в половине Бродского. Там, где была кровать, книжный шкаф, туго набитый книгами, наверху бутылочный забор импортного спиртного. Фото Ахматовой на одной из полок. Анна. Ещё одна, любимая с детства, неизменная. У меня тоже много книг в съемной комнате, шкаф переполнен, и книги повсюду, вдоль стены, у кровати. Я шучу, что скоро весь этот вавилон навалится на меня и погребёт.
Когда-нибудь я съеду из своей комнаты, заберу вещи, себя и оставлю пустоту. Надо бы сесть и описать эту первую комнату (у меня никогда не было своей), упорядочить вещи, расставить их по местам. Пусть хоть в тексте все будет стоять на своих полочках, а не лежать, закрученным в спирали режиссёрской мысли. Ходишь по комнате, напеваешь услышанный в другой комнате мотив, смотришь в потолок, берёшь с него что-то, бьешься мизинчиком о разбросанные на полу предметы, материшься, приоткрываешь крышку на кастрюле замысла, обжигаешься, материшься, понимаешь, что борщ (о, счастье) загустел. И Лев Николаевич смотрит сонными, хитрыми глазами, рыхлит бороду, бьет меня по-братски по плечу, а может быть, просто машет на все (на меня) рукой.
Был ли я в эти часы в Питере? Кажется, что нет. В голове необходимая пустота, на лице дурная улыбка. Все, что должно было проехать, проехало. Встаю с путей, беру корзинку с грибами и убегаю, как сказочная девочка за сестрой, в светлое будущее, с авансцены, по прямой, к третьему плану, ставить спектакль. Ту девочку тоже зовут Анной. Ещё одна, та же, неизменная, живая.
В качестве приложения
ЛАСТОЧКА АННА
В детстве я хотел быть Анной
Карениной из спектакля Свердловского ТЮЗа
Ее играла Светлана Замараева
Лучшая актриса Екатеринбурга (и страны)
Такой она была и остаётся для меня
С тех пор, как я впервые увидел её на сцене
А было мне тогда восемь лет
Придя домой после спектакля
Я взял мамин шиньон –;
Копну кудрявых волос а-ля Джулия Робертс
Нашёл блестящую коробку из-под конфет,
подаренных моему деду аспиранткой
Она стала своеобразной шляпкой-таблеткой на моей голове
Отрез гипюровой ткани стал моим платьем
Старые лоскуты-тряпочки сформировали мою несформированную грудь
Грудь была одна
Припухлость чуть выше солнечного сплетения
Тогда у меня были смутные представления о женской груди
В ТЮЗе мы с мамой купили программку
На обратной стороне которой были выдержки из дневника Карениной
До сих пор помню строки
«Недалеко от станции Обираловка я бросилась под поезд»
Мизансцена моего домашнего спектакля была до предела статичной
Я сидел за столом
Держал в руках дневник-программку (текст учить не надо, о счастье)
Дрожал голос
Дрожала программка
Дрожало моё несформированное тельце
Так и норовил сорваться с головы мамин шиньон
Последние строчки, где Анна бросается под поезд, я произносил,
делая ласточку, впервые оторвавшись от сидения
Так же в спектакле делала Анна
Моя ласточка была осторожной, недоразвитой в размахе крыл
Был риск упасть на аквариум с рыбками
После ласточки мерк свет
Две лампочки в люстре гасли
(одна перегорела, световиком была бабушка, вкл-выкл)
Потом шквал аплодисментов
Я запомнил, как они звучат в ТЮЗе на поклонах
И всегда включал их в своей голове
Я показывал «Анну» всем, кто приходил в нашу квартиру
Театр с доставкой на дом
И мне не было стыдно, что я переоделся в женскую одежду
И мои родители не хватались за голову и не бежали к психологу
Если бы они это сделали, наверняка бы моя жизнь сложилась по-другому
И я бы обходил театр стороной
Я не был протестным ребёнком и скорее всего принял бы «правила игры»
Пройдут годы
Я буду учиться в музыкальном училище на пианиста
Играть гаммы и этюды по 6 часов до мокрой рубашки
И где-то глубоко-про себя мечтать о сцене
Когда я однажды сказал своему педагогу по фортепиано,
что буду поступать в театральный
Она неконтролируемо засмеялась, а потом покраснела
Я покраснел сразу
«И ты сможешь?» –; сказала она, ставя акцент на «ты»
Она работала концертмейстером в оперном театре и знала
всю эту кухню «напудренных шиньонов» не понаслышке
«Смогу» –; ответил я
А внутри одни знаки вопроса
…
Я пишу этот текст
Потому что мама прислала мне сегодня ту фотографию, где я –; Анна
Она нашла ее на антресолях
Я смотрю на фото и вижу абсолютно счастливого ребёнка
Я смотрю на себя со стороны
Это не я
Это кто-то за меня
Анна, которая поставила на карту всё
Анна в мамином шиньоне с коробкой конфет на голове
Мой дед очень хотел, чтобы я стал юристом
Видя, что музыка и театр заполняют меня до краёв,
он даже придумал тему для моей будущей диссертации
«Использование средств музыки и театра при допросе
особо опасных преступников»
Мне страшно представить, что могло быть в этой диссертации
На карантине я смог посмотреть самопальную запись того самого спектакля в ТЮЗе
Она датирована 2003 годом
Может быть, это тот самый показ, на котором я тогда был
Кто знает
Я боялся смотреть запись
Я не хотел расставаться с тем первым ощущением, потрясением,
взрывом внутри меня
Но все же рискнул
Зажмурив глаза
И не смог оторваться все два с половиной часа
На сцене блистала Замараева
Она заполняла собой всю сцену, сметая всех других актёров на своём пути
Она сама была как поезд
И, конечно же, я ждал её финальной ласточки –; катарсиса
«Недалеко от станции Обираловка я бросилась под…»
…
И никакой ласточки не было…
Откуда тогда она взялась в моей детской голове?
И продолжает наматывать круги
Вот уже почти двадцать лет
Ее крылья окрепли
Она вся сгусток энергии и силы
Ласточка, где же твоё гнездо?
Где твой дом?
Не отвлекайся, это я так
Учу текст
Бормочу роль себе под нос
Не обращай на меня внимания
Лети
и ничего не бойся