Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2022
* * *
пологий остов корабля
позеленел зело,
но даже в море есть земля,
которой повезло.
земля шершавая, как сон
о ней, и корпус под водой,
во ржавчине, со всех сторон
изъеденный бедой.
была ли то всего лишь медь,
ведь если это медь,
металл оплавленный устал
природно зеленеть.
земля, укрывшая в ч/п
цвета и контуры фигур,
оттенки полюсных ч/б;
на то и был авгур,
чтобы по лёту древних птиц,
их странных рыбьих лиц,
провидеть землю без границ
средь прочих небылиц.
* * *
был в юной осени не вполне,
стал различать её на волне
листвы цвета яблок побитых,
траченных пеплом земных одежд;
творительный убежал падеж
читать свои имена на плитах,
а море приступом – чистый йод –
ржавые города берёт,
красит водорослью синей
улицы, да они молчат,
на языке зверей и волчат
слог перекатывая по-латыни.
* * *
болезни осени прозрачной =
осиновый и хвойный рой =
высокий штиль приподнятый над морем
I
видишь тревожный сон
да не знаешь где он
чьей судьбой окаймлён
и был чистой воды зеркальный ров
была чаша с песком до краёв
и поднялся из них бревенчатый кров
II
ну что деревянное крылышко осени
как ты кружишься
можешь почти
летать
III
ещё на поверхности слабость горения –
ломтик уставшей конфорки
но и он жжётся, прирастает
сильными долями, слабыми дольками,
апельсиновой цедрой вокруг
воскресенья светового дня.
* * *
переплетённая вода тепла,
коринфская слюда искряща,
и кристаллический их плач
просеивает настоящее.
слезой согрета здесь вода,
иголки осени стальные
вмагничены в неё, когда
гниют металлы отставные.
а зеркало глядит в окно,
на солнце выгорает
и, бледное как полотно,
стыдом себя само стирает.
так отражений равный бой,
из дома выйдя, в небе видишь,
но то, что зреет над тобой,
и вытянешься – не охватишь:
стремительный живой огонь,
бегущий дыма без оглядки,
чьё лёгкое пламя-ладонь
с окружной мглой играет в прятки.
а кто-то меньший рядом – с ней,
с подростком-ангелом играет
и города в стеклянном сне
рассеянно перебирает.
* * *
Где лес бескровным солнцем иссечён,
и каждый метр в продлённой чаще – угол,
где наэлектризованным ручьём
плывёт небесный горьковатый угорь,
рассеянно стремится с плавника
его осенний свет в тумане тусклом,
а горечь вся, темна и велика,
сбегает вдаль еле заметным руслом,
там в каждой капле грозовых ветвей
паденье нависает, точно глыба,
под каменной листвой, и медлит в ней
бросок костей, что из руки не выпал, –
единственно способный превозмочь
и ржавый мох, и небо стекловаты,
чьё облако болотом стынет прочь
вдали от всех когтей далековатых,
там жизнь возможна только нараспев,
хотя сама дрожит от безголосья,
и бережно, слегка остекленев,
синхронно гаснут гласные колосьев,
зато растут немолкнущих потерь
полупрозрачные деревья. рана
сочится снегом. и белесый зверь
легко проходит сквозь нутро капкана.
* * *
I
…но видимо есть в мире[1]
одна большая усталость
неяркий пшеничный сон
о собственной слабости
почти отсутствии
на грани исчезновения
в попытках обнять кого-то
и всё пространство
легко растерять руки
развоплотиться
да усталость от огня
от ресничного жара
ведь бывает так хорошо
что даже невыносимо
но чаще – только невыносимо
II
цунами как бог материи
сложенный из волны отчаяния и тени
простирает ладонь над твоей головой
так колышется обморок давний и ждущий часа
простирает ладонь и гладит
гладит собою пока не врастаешь в воду
[1] Работа над стихотворениями «пологий остов корабля…» и «…но видимо есть в мире…» велась в июльской резиденции Дома творчества писателей в Переделкино.