Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2021
Воспоминания часто пишутся после ухода со сцены жизни главного действующего героя, который по понятным причинам не может возразить, объяснить или рассмеяться в лицо. Мои заметки – это совсем другое. Мне искренне хотелось дотянуться до душевного одиночества, быть «яблоком задора» для вновь возвратившегося к жизни, после инфаркта миокарда, писателя Володи Загребы. И я была награждена за свою писанину трогательным откликом Владимира:
– Ну, Маршезанка, ты меня удивила! Лихо! Тепло… Я даже послал разным литературным людям. Атмосфера точна. И свет… свет дружбы и любви. Ты прямо какая-то madame de Sevigne XXI века. Ты меня приятно удивила. Ну, я заключаю тебя в мои объятия.
Эти записки были озаглавлены просто: «Как хороши, прекрасны наши встречи». Вот они.
15 апреля 2018 года
Позвонил Борис Марковский:
– Людмилка, лови моё парижское мгновенье у Загребы и приезжай на чай.
– Без его личного приглашения я не… – тут же в телефонной трубке раздался насмешливый, с приятной хрипотцой, голос Володи:
– Детка, записывай: 36 rue St Maur. Ты легко найдёшь по многочисленной толпе поклонников у дверей моего дома. Не комплексуй и проходи без очереди. Тебя ждёт неслучайная чайная встреча.
И вот я на улице Saint Maur. Моё внимание привлекает оригинальное, вернее, странное здание, напоминающее сейф из необработанного, небритого бетона, сохранившего при литье дырочки-отверстия, создающие необыкновенный узор. Удивительно, почему меня привлекают странные вещи, строения, люди. Ведь я такая правильная, дисциплинированная, ответственная. Может быть, тянет на то, чего мне не хватает? Невидимый настройщик неба золотым мажором солнца ввёл меня в какое-то смешливое настроение, и увидев внушительную очередь перед № 36, я невольно рассмеялась. Заинтригованная, решила узнать в чём дело. Моя любознательность и улыбка помогают раскрывать секреты Парижа, получившего в 17 веке название Города Света. Мы все хорошо помним описанные в «Трёх Мушкетёрах» стычки, нападения, ночные побоища на узеньких тёмных улицах столицы. Атос (1615–1645), обитавший на rue Ferou (знаменита своей поэтической стеной «Bateau ivre» Артюра Рембо), не дожил до указа 1667 года об обязательном освещении Парижа. Портос, родившийся в 1617 году, не оставил никаких документальных следов о своей смерти, и лишь д’Артаньян, ушедший в иной мир в 1673 году, увидел Париж в полном блеске огней. Жил он на улице Могильщиков (сейчас rue Servandoni, рядом с Люксембургским садом, где проживаем и мы). Покровителем могильщиков был Saint Maur! Вот так, все истории Парижа, переплетясь между собой, вывели меня на улицу Saint Maur, которая раньше была дорогой, ведущей в одноимённый монастырь.
Подойдя к зданию под номером 38, построенном в индустриальном стиле, узнаю, что раньше здесь находилась литейная мастерская, производившая всё необходимое для железных дорог Франции с 1855 по 1929 год. После закрытия предприятия долго думали, как же использовать помещение. И вот, в этом году, открылся первый в Париже центр виртуального искусства под названием «L’Atelier des Lumieres», где проходит выставка Густава Климта (1862–1919). Это цветной «обман» феерического света, создающего впечатление объёмного присутствия живописи, потрясает зрителей. Вот поэтому так покорно они стоят в очереди в предвкушении современного чуда.
Мир улыбался мне. Ровно в назначенное время, смущенно войдя в квартиру Загребы, увидела знакомые милые лица: фотоГрафа Владимира Базана, светлый лик Николая Бокова (писатель-философ), бородатого редактора Бориса Марковского. Только с хозяином я не была знакома. Его глаза ласково и пристально рассматривали меня. Я покраснела до непристойности. Разрядил ситуацию Базан, увлёкший меня в… туалет, где на полках красовалась коллекция разношерстных и разномастных верблюдов всех калибров.
– Вот этот малыш родился сегодня, – заметил с гордостью фотограф, демонстрируя горбатого дромадера.
– Где? В туалете? – растерянно спросила я, ещё не зная, что в основном верблюдоводство пополняется подарками Володи Базана.
Раздался всеобщий смех и прозвучал экспромт присутствующих мужчин:
Нет ничего прикольнее на свете,
Чем появленье Люды в туалете…
«Мне стало легко и уютно в этом мужском весёлом квадрате. Ведь мы были разными, какая благодать! Прекрасно дополняли мы друг друга. Что одинаковость нам может дать? Лишь ощущенье замкнутого круга» (Марина Цветаева).
Все соревновались в остроумии, смеялись, читали стихи, пили чай, а Владимир Загреба осторожно прикасался к моей спине, проверяя, растут ли крылья. Ведь это он автор знаменитого «Летающего верблюда», а от верблюда до Люды только рукой подать. Момент моей застенчивости прошёл, и я почувствовала себя совершенно свободно и раскованно в квадрате гениальных мужчин, поняв, что благоустроенные слова здесь были бы не к месту. Загреба сразу вышел из коридора устоявшихся фраз и представлений. Грациозность интонаций его речи, необыкновенный парадоксальный юмор, неуёмная фантазия и детскость – завораживали. Невесомый, летучий, романтический флирт кружил головы. Праздничное изобилие дружбы. Как жаль, что нет рядом моих подруг, чтобы разделить с ними шквал комплиментов. Ребята были интересными собеседниками, забавно «игравшими» словами, и мы веселились, как дети. Наш Фотограф снимал для истории.
Неудержимо летело время. Боков и Базан, взглянув на часы, покинули нас, оставив меня в равнобедренном треугольнике. За все мои словесные выкрутасы я была награждена сборником, посвящённым 20-летию международного литературного журнала «Крещатик», по страницам которого «в разных направлениях прогу(г)ливаются полторы тысячи бездельников». Оценив эстетику обложки, над которой потрудились Михаил Архипов и Олег Целков, открыв книгу, улыбнулась надписи: «С нежным удовольствием, В.Загреба». Его глаза источали свет и радость.
18 апреля 2018 года
Было особое состояние неба: наконец-то оно заболело весной! Смеялся день – озорной, благоуханный. Я вновь приглашена на чайно-литературную церемонию к Загребе. На сей раз, приготовив домашнее печенье в форме сердечек и заметив, с каким наслаждением Марковский их поглощает, я назвала его сердцеедом. Опять мы развеселились, а мне хотелось серьёзного разговора о романе «без швов» «Летающий верблюд». Критика писала, что это не «книга – черный ящик Пандоры. Это роман, героем которого является язык. Кажется, что смысл этого сюрреалистического тома заключается в том, что стоит жить под знаком СВОБОДЫ, ТВОРЧЕСТВА, ДРУЖБЫ». Только открыв эту книгу, сразу понимаешь, что она не такая, как все: безответственный редактор, некорректный корректор, Хвостословие, т.е. предисловие Алёши Хвостенко и т.д. Фразы из романа давно живут самостоятельной жизнью. Их цитируют, думая, что это классика: отцы – не дети; жизнь коротка – искусство увечно; вооружённые мощи советского народа; поколениям всё по колено и т.д. Я попросила мастера литературного скандала, разрушившего дистанцию между читателем и произведением, подписать мне свой шедевр. Вот эти строки:
Летающей на вертолёте Люде,
От верблюда такого же…
В. Загреба
Умом всё это не понять, поэтому необходимы объяснения. В предыдущую встречу, говоря о Шарле Бодлере, я вспомнила оригинальное высказывание одного французского писателя: «Цветы зла» Бодлера – это маленький домик, который поэт построил на литературной Камчатке». Естественно, мне захотелось поделиться воспоминаниями о нашем семейном путешествии на полуостров и полёте на вертолёте в Долину Гейзеров. Это был незабываемы день, когда, распахнув все окна большого вертолёта, вместимостью в 20 человек, мы мчались среди вертикально подымающихся парогазовых струй, вырывающихся из огнедышащего горла действующего вулкана Карымский, любовались яркой бирюзой, изумрудностью, янтарностью кратерных озёр, фонтанированием многочисленных гейзеров, загадочной дымкой сверкающей скалы Витраж. А как всех позабавили медведи, спешащие из Долины к Курильскому озеру на дегустацию икры (нерест лосося). На Колю Бокова, прожившего долгое время в пещере для усмирения гордыни, рассказ о вертолёте произвёл впечатление удивительное. Он заподозрил меня в связях с КГБ, не понимая, что билет на этот вид транспорта может купить каждый, у кого есть деньги. Стоит дорого, но красота, которая спасёт мир, стоит этого. Присутствующие забавлялись шутками, прочно связав моё имя с вертолётом и зарифмовав Люду с верблюдом. Благоглупости!
У Володи Загребы оригинально и смешно вытанцовывались забавные стихи. Он умел связать то, что никак не связывается. Даже в его квартире всё необычно, как и сам хозяин. Чувствуется характер и тонкий эстетизм, не боящийся эклектики и, конечно же… верблюдов, которых ему бесконечно дарят друзья. Но это не создаёт ощущение музея, наоборот – всё уютно и притягательно. Однако мне не терпится увидеть описанную в «Летающем верблюде» Стену Плача – два пятьдесят на метр двадцать – фотографии и рисунки друзей, которых с нами уже нет, но память сердца сильнее смерти, сильнее рассудка памяти. В честь Виктора Некрасова, которого Загреба лечил, помогал, спасал, дочь свою назвал Викой. Эта стена – сакральное место в доме, напоминающее о близких, замечательных людях, так как в его окружении не было случайных проходимцев.
В разговоре В.З. вёл себя так, будто мы давно знакомы, и мне казалось, что это действительно так. Мне нравилось, что им никогда не обладало блаженство лени, но только блаженство творения.
Губительный и неумолимый бег времени. Как не хочется прощаться, поэтому мужчины, прихорошив – Борис – бороду, Владимир – шляпу – идут меня провожать. Взяв их под руки, торжественно шагаю мимо небольшого сквера, принимая реверансы цветущих белым кустов. Цветы сакуры, при виде гениев, в глубоком обмороке теряют лепестки, но мои друзья так увлечены утончёнными шутками, что ничего не замечают. Мы смеёмся, мы так много смеёмся, думая, что впереди у нас целая вечность последней молодости.
19 апреля 2018 года
Закончился неофициальный дружеский визит Бориса в Париж. Перед отъездом Марковский вместе с Загребой решили написать «ужасно смешные стишки», которые послужили началом «Загребариков». Я упала от смеха на ковёр, когда Володя с его неподражаемыми интонациями читал стихи по телефону. Ребята юморили и меня уморили по полной программе. Смехотерапия!
20 апреля 2018 года
Жаркий исход апрельского дня. Время расшаталось и притихло. Я заскучала и по их голосам и шуткам.
23 апреля 2018 года
И вот я снова мчусь на rue Saint Maur, стремясь своим бегом укротить бег времени, что мне волшебно удаётся. В назначенный час звоню в знакомую дверь. Меня ждёт сюрприз – приглашение сесть на… подоконник! Вот так оригинально будет названа книга-альбом, посвященная художнице Франс Требюк (жене Загребы), и меня приглашают написать о её работах, о её мире, о ней. Заманчиво – ответственное дело! Вначале моя беседа с Франс напоминала осторожное течение маленькой речки, огибающей на своём пути все препятствия, но потом вдруг открылись шлюзы, и мощный поток симпатии и взаимопонимания сблизил нас моментально. Она не любила своё патриотическое имя и представлялась Фредерикой, что мне совсем не нравилось. Тогда Франс предложила мне своё домашнее прозвище Фану, которое так шло ей своим музыкальным изяществом, подчёркивая её тонкость и красоту. Её муж, художник слова писатель Загреба, не вмешиваясь в наш разговор, набивал курительную трубку английским табаком и исчезал в дымной вуали. Как говорят в Одессе, у меня делается тоска при виде врача, который берёт в рот такую гадость. Прощаясь с Фану и трижды расцеловав её, я поняла, в чём заключается притягательность её работ – в необыкновенном умении сделать своим и уютным абсолютно всё, к чему прикасается лёгкий её талант. Совсем не прост простой карандаш в руках Франс. Мне захотелось сесть рядом с ней на подоконник и тихо наблюдать за её работой. Но мэтр Загреба, докурив трубку, в плаще и шляпе ждал меня, чтобы проводить к метро.
25 апреля 2018 года
Мне было легко и радостно писать о Фану, о её графике, её стиле, о любви не только к Парижу, но и к людям, самым обыкновенным людям, живущим обыкновенной жизнью. Представив себе, что в этот момент Фану по синему краю неба ведёт карандашом линию, может быть, линию жизни, устремлённую к горизонту набережных, я почувствовала запах уходящего времени. В её рисунках, как и в сердце, вольный дух и божественное умение быть самой собой, умело соединяя воспоминания и вот этот, уже исчезающий миг – золотистый, воздушный, нежный.
26 апреля 2018 года
Утро улыбнулось телефонным звонком Загребы. Характерный, легко узнаваемый голос произнёс:
– Детка, ты написала лучше, чем я думал.
Эта фраза меня здорово развеселила. Впервые меня приняли за глупышку! Наконец-то я достигла женского совершенства!
По всей видимости, Володя Загреба сделал себе пересадку мозга в сердце и посвятил мне гениальные поэтические строчки. Отменив тормоза слов, он остановился на краю тайны, не забыв надеть свои крылья. Я ещё чувствовала тень звука подаренных мне стихов, а Загреба уже раструбил – разослал их по всему свету. Писателю нужны читатели!
27 апреля 2018 года
Утром я надеваю платье из счастья и по синему весеннему небу ухожу из дома в книги. Вдруг – облако в окно, даже без стука, просто так, в гости. Уютно и радостно. Меня не покидает утреннее лёгкое возбуждение от предчувствия восхождения к вершине дня.
С Леночкой У. мы взлетаем на четвёртый этаж. Радушный-радужный Загреба ждёт нас за чайным столом. Мы с Леной переполнены живыми эмоциями после вчерашнего спектакля – карнавала любви с прекрасными костюмами, декорациями, настоящим пением и игрой на различных музыкальных инструментах. Юные студенты ENS с чувственным задором сделали всё, чтобы заставить понять зрителей, что любовь – это глагол!
Слушая наш щебет, Володя медленно возвращался домой из своего внутреннего мира. А потом решил, что нельзя пускать женщин на самотёк, и взял нас в оборот, т.е. начал читать стихи Михаила Марковского, брата-близнеца Бориса.
И туда не поздно
мне уйти, куда
весело и грозно
канула звезда
Мы все приговорены к смертной жизни. Совсем недавно Миша покинул нас. «Смерти – смерть», проговорила Лена, а Загреба грустно улыбнулся.
29 апреля 2018 года
Сегодня день рождения Бориса Марковского. На телефонные звонки он не отвечает, и тогда я пишу ему акростих:
Безмерный
Обалденный
Роковой
И отменный
С днём рождения!
Умиление!
Ждать какой-то реакции от новорождённого бессмысленно. У редактора профессиональное отвращение к буквам, а я – люблю их, особенно первобытное рычащее р-р-р, притягивающее меня в именах Владимир и Александр. Вова и Саша – просто манная каша, поэтому наш сын с пелёнок звался Александром. Но Загреба, сохранивший душу ребёнка, подтверждая поэтические строки: «а мужчины – наши дети», предпочитает уменьшительные имена: Вовочка и т.д. Покорно согласившись, вкладываю всю теплоту души, произнося его имя, что не отменяет наших жестоких словесных сражений, где никто не может уступить друг другу. Характер!
Начиналось всё с остроумной радости-встречи. Шутки кипели, как самовар.
– Представь, собравшись уже к тебе, на пороге услышала голос сына Давида, спросившего, куда же я исчезаю.
– Пить чай в Загреб, – ответил мой муж.
– Круто, – рассмеялся сын, не поняв юмора, но зная, что мама отличается оригинальностью.
Загреба улыбается. У него сохранилось интеллигентная привычка не говорить о себе, а живо интересоваться собеседником. И я выкладываю последние новости о Ксении Триполитовой, русской балерине, которой 24 апреля исполнилось 103 года! Её любимый муж Николай покинул сей мир почти полвека назад. Для одинокой Ксении я устроила праздник с музыкой, пением, шампанским. Чтобы доставить ей радость воспоминаний о её любимой сиамской кошке, принесли красавца Лео, пятнистого, как леопард, котёнка. Он нежился на коленях у Ксении, а балерина счастливо смеялась, глядя на его чистокровный шик и игривое изящество.
– Детка, ты идиотка… романтическая. Ты должна писать, у тебя лёгкое перо (но тяжёлый характер), а ты… с котятами развлекаешься.
– Ну, не только. Ещё побывала на концерте у франкмасонов (Grand Orient de France). На входе стоял огромный детина, и все входящие выполняли какой-то ритуал: их головы склонялись то вправо, то влево. Я поцеловала его и справа, и слева, но вдруг услышала его шепот: «Пароль! Я не услышал пароль…»
– Ты, конечно же, сказала какие-то глупости, и он тебя пропустил.
– Да, что-то вроде этого.
– Детка, ты идиотка.
– Меня это не портит.
– Тебя ничего не портит, настолько ты уже испорчена.
Я улыбаюсь, мы все улыбаемся ему: Леся, Леночка Д. и Леночка У. – на его любимое выражение «идиотка», которое он выговаривает с нежностью и добротой.
1 мая 2018 года
Ландышевое утро. Голова кружится от запахов ландышей, подаренных моим мужем. Такова французская традиция – преподносить эти цветы первого мая. Беру один из горшков с белым ароматным чудом и еду поздравить Фану. Как сказал один из моих любимых писателей Ромен Гари: «на душе нельзя экономить». Вот он и оказался нашей «горящей точкой» преткновения.
Для меня Ромен Гари – герой нашего времени, умеющий выжимать гармонию и красоту из самых обычных слов. А сколько у него оттенков печали и грусти, а самое главное – стремление изменить мир, сделать его добрее и справедливее. «Писатель – это вообще счастливое сочетание тех или иных данных и способностей. Писатель должен быть по возможности совершенен». И Гари стремился к совершенству, доказав это своей жизнью и даже смертью.
– Детка, мне надоели твои охи и ахи по поводу Романа Кацева. У него тоже были недостатки.
– У него даже пороки были совершенными. Многих ли ты знаешь, получивших дважды Гонкуровскую премию? Или ты можешь назвать кого-нибудь, кто за короткий период с 1974 по 1980 год написал 11 шедевров, создав абсолютный роман Эмиля Ажара?
– Тебя впечатляют только премии и лауреаты.
– У меня всегда восторг при свете целей.
– Детка, в тебе много хорошего и дивного, но тебе кое-что мешает, особенно твои друзья, безжалостно пожирающие время. А это не время идёт – это сама жизнь.
– Я живу одним днём, но каждый день, не забывая, что есть дела поважнее, чем жизнь, продолжая любить друзей, которые так много для меня не сделали.
– Идиотка. Тебе не грозит разрыв сердца, потому что у тебя его нет.
Сердце пульсирует в кончиках моих пальцев. Глубоким взглядом я опускаюсь в его серо-зелёные-чайные глаза. Оцепенение. Он разливает чай в красивые чашки и угощает меня сластями, наговорившись всласть.
– Детка, ты смотришь на мир славным птичьим взглядом и вот-вот зачирикаешь. Я подарю тебе наручники, чтобы каждое утро твои сыновья приковывали тебя к письменному столу и ты могла бы нормально писать, а не бегать по всему Парижу, как бешеное животное.
Я смотрю на черно-белую фотографию на стене: красивая, молодая, улыбающаяся мама с обожанием смотрит на шестнадцатилетнего юношу в форме военного училища. Его дивные мягкие глаза утопают в океане материнской любви. Но я уже знала, что этого милого мальчика Вову страшно лупили сверстники-антисемиты. Чудовищно!
Мне вспомнились стихи Фаины Загребы (1915–2001), посвященные сыну:
Я спасла тебя, сын,
И рассеялась мгла,
Но от бед защитить
Я тебя не смогла…
Захотелось сказать ему: «Володя, ты молодчина, столько бед перенёс и не сломался, мне так близко твоё обострённое восприятие мира и натянутые до предела чувства, я люблю, как ты пишешь, и с нетерпением жду твоих «Загребариков» каждый день. Я больше не буду дразнить твою литературную ревность, ведь каждому писателю просто необходимо иметь читателей-почитателей, поклонников и обожателей. Это стимулирует творчество и придаёт ему смысл и радость создавать решительно непохожие творения».
Загреба заслуживает поклонение. Ему грозил студёный ГУЛаг, и только по счастливой случайности он оказался в Париже. Я медленно подымаюсь со стула, подхожу к нему, забираю его игрушку-трубку – и вот сейчас обязательно скажу ему что-то приятное, но я молчу. Иногда мы стесняемся прилива чувств, а надо бояться отлива. Загреба надевает плащ, шляпу, перчатки и провожает меня. Как быстро протикало время. Конечно, я умею изобретать его, переведя стрелки в часах, но сегодня всё не так, и обгоняя себя, время вздрагивает от звона моих каблуков, пронзающих асфальтовое небо. Это молодое нетерпеливое время старит нас, но доктор Загреба считает, что вся жизнь еще впереди.
Погода всё хорошеет, а мои белые брюки подобны одинокому парусу. Они резко контрастируют с плотным романтическим одеянием Володи. На нас обращают внимание, а мы спокойно классически просто идём. Вдруг доктор-писатель выдаёт экспромт:
А твои льняные брюки,
Так и рвутся… на поруки.
Мы смеёмся, как сумасшедшие. Обычно телефонный разговор В.З. заканчивает фразой: «Целую тебя в левый глаз», поэтому, остановившись у входа в метро, я прикрываю левый глаз, ожидая обещанного поцелуя, но он целует меня в лоб и говорит: «До встречи, взрослая». Вот так я выросла в его глазах.
25 мая 2018 года
Домашнее затворничество Загребы тревожило меня. Он много работал над «реанимационным» романом «До завтра, Дант…». Первоначальный вариант названия был ещё хуже: «Последняя репетиция смерти», – о его двухмесячном пребывании в реанимации парижской клиники «Моцарт». Будучи доктором, В.З. прекрасно понимал, что ОНА играет с ним в прятки. Не на поле брани (браниться он не любил) вызвал писатель её, а на юмористический турнир, придумав впечатляющий эпиграф для книги: «Перед смертью не напишешься». Он убил меня своим юмором. Мне хотелось отвлечь, развлечь В.З., и я пригласила его на конференцию в институт славистики на rue Michelet, предупредив, что вечер состоится в том же зале, где 26 октября 1986 года выступал Бродский. «Ну и что», – без энтузиазма ответил Загреба. Я озадаченно рылась в памяти, придумывая, чем бы его заинтересовать.
– Володя, рядом со славянским институтом раньше находился Международный институт социальной истории. Представь себе, в ночь на 7 ноября 1936 года – символическая дата – кто-то украл из института 80 килограммов архивов Троцкого! Тебя же забавляют такие истории, можешь вставить в очередной роман.
– Уже вставил. Твоего знакомого. Помнишь, господина Болта – болтуна болтливого. На первой же странице он исполняет роль кота: любимого, молчаливого, дохлого.
Мы встретилиcь в кафе на бульваре St Michel. Когда он удобно уселся и вытащил трубку, я поняла, что никакая сила не сможет сдвинуть его с этого места. Столики в парижских кафе устроены как зеркала, чтобы отражать и отражаться. Французы говорят: «видеть и быть видимым». В глазах у Загребы светилось небо.
– Я прочту тебе стихи матери, написанные в 1945 году, – произнёс В.З., отложив трубку.
Я шагаю, как слепая,
Сквозь ряды солдат…
Мир мой,
Выдуманный мир мой –
На кресте распят.
Незаметно подкрались сумерки. Нам нравится наблюдать это мгновение, когда простое платье парижского дня сменяется вечерним нарядом. Я смотрю в его непонятные, но понятые глаза серо-зелёно-чайного цвета, а последние лучи солнца сплетаются в золотой нимб над головой Загребы.
Антракт. Летние каникулы
Так заканчиваются мои записи, которые Володя успел прочитать, и его впечатления вам уже известны.
А дальше время закружило нас. Было приятно видеть Загребу на презентации моей книги «Рассказы из Парижа», где он развлекал шутками всех гостей. Приехав недавно из Санкт-Петербурга, я привезла ему из дома-музея Ф. Достоевского матерчатую сумку с чёткой надписью «Идиот» и вручила под радостный смех Леси Тышковской и остальных присутствующих. Он, как всегда, элегантный, в шляпе, с пёстро-цветным ярким шарфом, с трубкой в руках царственно принял подарок, а Борис Давидович Гессель запечатлел фотоаппаратом этот миг.
Через год вышла его книга в Киеве «До завтра, Дант…». Я специально летела в Одессу через Киев, чтобы привезти Загребе его новое произведение. Ведь для писателя рождение книги – большое событие, и держать свою книгу в руках, рассматривая обложку – большая радость. Он был потрясён в полном смысле слова, когда я выложила на стол 30 экземпляров!
Фану устроила сладкое торжество по этому поводу, а Володя сказал: «Ну, Маршезанка, что сказать, ты настоящий друг. Если бы ты мне привезла три экземпляра, я был бы тебе благодарен и подарил швейцарский шоколад, но ты привезла тридцать! И у меня нет слов…»
– А шоколад есть? – спросила я серьёзно.
Все рассмеялись. Было радостно и светло необыкновенно.
Презентацию «До завтра, Дант…» Загреба решил устроить у Коли Бокова, чтобы отвлечь его от тяжёлой болезни. Николаю стало лучше, и его выписали из больницы. Это совпало с приездом его сына Максима с очаровательной женой Татьяной из Москвы. В эйфории встречи мы не услышали шепоток смерти. Боков покинул нас 2 декабря 2019 года. Зимнее солнце, спрятавшись за облака, ушло в сон. В аллеях Люксембургского сада ни души, только тела, одетые грустно и однообразно. Я останавливаюсь у скульптуры французского поэта с душой ребёнка и музыкой в душе – Поля Верлена. Скульптурная группа трёх женских фигур символизирует три души поэта: душу ребёнка, душу религиозного человека и душу чувственности. Возникшая мгновенно связь с Николаем Боковым перешла в уверенность – у него тоже были эти три души. Сразу же звоню Загребе. Он внимательно слушает и, на удивление, соглашается со мной:
– Детка, напиши об этом… А какая скульптура напоминает меня?
Я знаю, что он шутит, но отвечаю совершенно серьёзно:
– Это «Гений искусств» – словно устремившийся в полёт, уносимый движением в высь. Ты же – летающий.
– Конечно, с летальным исходом. Можно посмотреть на гения?
– Пожалуйста. В Люксембургском саду, XIX век, скульптор Жюль Далу. Памятник Эжену Делакруа, окружён бронзовой скульптурной группой: Время, Слава и Гений искусств. Ты узнаешь сразу.
– Ты потеряла чувство юмора. Могла бы просто сказать: «Хочешь увидеть Гения – посмотри в зеркало!» Впрочем, всё это ерунда. Будь человеком, помоги Максиму организовать достойные похороны отца. Он без французского языка, а с английским, сама знаешь, во Франции не очень.
Мы сдружились (я и мой муж Филипп) с Максимом и Татьяной, помогли во всём разобраться, приезжали к ним в квартиру Бокова, где все стены были уставлены книгами. Коля редко пускал кого-либо в мир своих состояний. Поздно ли теперь войти в этот мир, или же есть ещё впереди целая вечность?
Несмотря на забастовку многие приехали в нео-византийский крематорий кладбища Pere-Lachaise. На экране, в зале церемоний, высвечивалась фотография Николая Бокова с жизнеутверждающим взглядом. Я читаю друзьям посвященные ему строки:
Время вспахало плугом утрат,
Жертвой ненужною падают листья…
Ты невиновен, а кто виноват
В этом мире без истин?
Вот с фотографии – острый взгляд
И детская полуулыбка…
Есть ли Там обмен и возврат,
Когда происходит ошибка.
Фану, сидящая рядом с Филиппом, внимательно вслушивается в мою речь о трёх душах Коли, а Загреба уже уехал домой – он устал, плохо себя чувствует, и это меня настораживает.
Перед Рождеством Фану просит меня заехать к ним. Меня ждёт сюрприз: Загреба вручает ангела, у которого «летают» крылья.
– Это ты, – говорит он, а Фану крепко меня целует.
Уход Бокова подорвал здоровье Загребы, но он продолжал писать, несмотря на частые госпитализации. Были изданы ещё две замечательные, элегантные книжки с иллюстрациями Михаила Архипова. Володя задумался об организации презентации этих книг и попросил меня помочь. Решили, что лучше всего собрать друзей в середине сентября.
6 апреля 2021 года в день рождения Загребы мы с Филиппом отправились к ним в гости. Наши семьи так сдружились, что главные праздники стали отмечать вместе. Заблаговременно готовился подарок к этому событию. Моя знакомая художница нарисовала волшебно-красивые крылья, укрепив их на спине изысканного верблюда. Пусть хотя бы один из его коллекции будет летающим!
Володя с детским любопытством развязывал ленты на коробке. Я обратила внимание, что он похудел и состоял из одной улыбки, что не помешало ему пить шампанское и восхищаться летающим верблюдом. Он любил оригинальные подарки и подвесил его над кроватью. Вдруг, взяв телефон, включил голосовое сообщение, которое я оставила ему, когда он находился в больнице, в ответ на его «Загребарик» (стих):
Как жизнь летит, уходят вдаль года,
Для юмора всё меньше остаётся места,
Но есть в Париже дивный Загреба,
И нам с ним очень, очень интересно!
Эти строки он ужасно перевёл на французский язык, и все смеялись. Его дочь, красавица Вика, с мужем Стефаном, устроили маленький фейерверк в честь двойного праздника: день рождения Володи совпал с покупкой квартиры Вики и Стефана, которые к середине августа ожидали рождение второго ребёнка. Володя, поздравляя дочь, целовал ей руки. Будущее казалось прекрасным. Мы были уверены, что ОНА отступила от него, оказалось – затихла в засаде. В этот день мы вспоминали чудный вечер, проведённый в прошлом году в семейном дачном гнезде клана Франс Требюк–Загреба, где познакомились с её сёстрами и братьями. Ужин состоялся на террасе красивого дома, стоящего на берегу их частного озера, с деревьями в небеса, скалами и пёстрыми цветами. Тишина, покой, благодать. Только романы писать, но писатель Загреба рвался в Париж, где во всём великолепии своего уродства высилась Монпарнасская башня, а Сена, словно девичья шея тонка, делала вид, что плавно течёт под мостом Мирабо.
Последний раз мы виделись с Володей в июле. Мы навестили его с Леночкой Д. Фану сияла от радости: Володя был в отличной форме. Мы обнимали Фану и ликовали вместе, а Загреба демонстрировал свою вернувшуюся силу, принеся тяжёлый поднос с чаем, сластями и фруктами. Он много говорил, и его глаза смотрели как бы изнутри, а в голосе заключалось необъяснимое очарование доверительности. Его смешные, забавные «Загребарики» довели нас до изнеможения, когда хохот перешёл в стон. Мы совсем не понимали, что это в последний раз, не приняв всерьёз его исповеди, что писал он не для СЛАВЫ, а для СЛОВА! Как настоящее мгновенно! Не удержать его и не запастись впрок. Время – ужасный деспот.
Писатель Загреба напоминал мне мощное дерево, которое закатали асфальтом под самый ствол, но это нисколько не сказалось на интенсивной невидимой никому жизни корней. Только сочные плоды трудов-книг оповещали нас о его неиссякаемой энергии и мужестве. Он сам был и поэтом, и музой, и конечно, огромным словарём цитат-перевёртышей: «Невменяема эпоха – не в меня эпоха», «мы созданы друг против друга» и т.д. Доктор всегда чувствовал пульс течения жизни, а стиль у него был артиста, и беспокоило его только искусство литературы.
Я часто ему звонила, не обратив внимания, что он всё меньше стал говорить, предпочитая слушать. У него ещё нашёлся последний всплеск сил, чтобы написать мне прощальный «Загребарик»:
Волосатая нежная грудь,
безнадёжные синие ноги…
Дорогая, позволь мне уснуть –
я устал после долгой дороги.
Вечером бесцветным голым голосом Фану объяснила мне, что его может спасти только чудо.
Утром 9 августа, в 10.45 закончился земной путь Владимира Алексеевича Загребы (Ленинград, 6 апреля 1940 – Париж, 9 августа 2021).
«Невозможно, чтобы навсегда», – подумала я. Неужели больше никогда не услышу его хрипловатый голос?
Четверг, 12 августа 2021. Похороны Загребы
В природе неурядица. После дождей и совсем не августовской прохлады ожившее небо подарило солнечный и жаркий день. Париж пуст и тих, отдыхая от жителей, отправившихся на моря-океаны. На кладбище Pere-Lachaise, где Володя будет покоиться рядом с матерью Фаиной Загребой, в окружении коллег по литературе: Мольера, Бальзака, Мюссе, Доде, Бомарше – пришли попрощаться русские друзья и многочисленный клан Требюк-Загреба. На Фану нет лица, а о Вике мы все беспокоимся. Вот-вот она должна родить и дать жизнь второй внучке Загребы, которой, увы, он уже не улыбнётся. Пусть в этой жизни будет только жизнь, а наша память – преодоление всех смертей. Загреба не выносил красивых, пафосных фраз, предпочитая шутить над всем: «Ничего страшного, если надо мной смеются, гораздо хуже, когда надо мной будут плакать».
Стоя у его гроба, ждали традиционного выступления вдовы, но её чуткость и душевная щедрость подсказали, что вначале должен прозвучать его любимый русский язык. Неожиданно Фану предоставила мне слово. Конечно, можно сказать, что Володя покинул землю, чтобы слиться со звёздами и светить нам, но чувствовала – ЕМУ не понравится. Тогда я просто прочла строки, пришедшие ко мне на Pere-Lachaise:
Сегодня мы здесь, на пороге у Бога,
молча жёлтую шляпу снял старый каштан пред тобой.
До свидания поэт, до свидания, писатель Володя,
ты же знаешь, что встретимся все
под какой-то счастливой звездой.
Мне хотелось вселить в присутствующих надежду, и я процитировала фразу его любимого философа Владимира Янкилевича: «Тот, кто был, не может перестать быть: отныне таинственный и абсолютно непостижимый факт прожитой жизни является его пропуском в вечность».
Как утешение, прозвучала в исполнении Галины Бларэ песня «Рай» Анри Волохонского (музыка Владимира Вавилова), которую часто исполнял под гитару Алёша Хвостенко.
Над небом голубым
Есть город золотой…
Сердечно прозвучала французская речь родственников. В их нужные и весомые слова вдруг вклинился ЕГО голос текстом из «Летающего верблюда». Дочь Вика – известный режиссёр и актёр театра вместе со своей коллегой Лор сыграли отрывок из Володиного романа. Таким образом он был с нами, снова шутил и любил нас. Повисла минута молчания и скорби. Из оцепенения нас вывела новозеландская колыбельная песня, исполненная профессиональной певицей Клер, женой брата Фану.
Мы бросали в могилу нежные, благоухающие розы – символ воплощения жизни и любви, и в то же время – цветок скорби и траура.
Солнце закатно кровоточило. Он покинул нас… Осталась несправедливая пустота.