Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2021
Я заметила твой силуэт еще издали.
– И что ты здесь делаешь?
– Ем. Не видишь?
– Ты ешь… деревья?
– Да нет, конечно. Ягоды!
– А вдруг они ядовитые?
– Да нет. Это же тис.
– Тис?! Тисовые ягоды ядовиты! Это известно. Ими был отравлен герой романа Агаты Кристи «Карман, полный ржи». И няня из «Скрюченного домишки»!
– Поменьше читай Агату Кристи и побольше – трактат Авиценны, где тис ягодный – фитотерапевтическое средство.
– Да он же считается древом смерти с древности! Даже тень этого дерева ядовита, – продолжала я гнуть своё.
– Не ядовита. Ни тень, ни ягоды. Я прочла. Только косточки.
– А вдруг ты косточку проглотишь?
– Ну, конечно…
Ты продолжала жевать, пока у меня в голове крутилась песенка шута из «Двенадцатой ночи»:
Пусть в последний приют мой земной
Ветви тиса положат.
Разделить мою участь со мной
Самый преданный друг не может.
– Ты что, сюда есть пришла? – не выдержала я.
– А почему бы нет?
– Я думала, мы сниматься пришли.
– Это ты сниматься пришла. С моей помощью. А мне для этого подкрепиться нужно.
– И долго ты собираешься подкрепляться? Солнце уйдет.
– Пять минут. Только баночку соберу.
Мне стало плохо: возле тебя стояла литровая банка, в которую ты старательно собирала мелкие ягоды.
– Да ты же их до закрытия парка будешь собирать! Перестань хотя бы жрать! Вспомни «Тайну “Чёрных дроздов”». Ягоды были добавлены герою в баночный мармелад. Баночка, кстати, твою напоминала, – сделала я последнюю попытку.
– Я всё делаю быстро, – ты проигнорировала все мои реплики.
Я собрала волю в кулак и открыла сценарий. Не успела дойти до конца, как услышала довольный голос:
– Всё. Я готова. Стихи повторяешь? Умничка.
Мы дошли до первой точки съемки. Ты стала в позу боевой готовности – и я поторопилась начать.
– Я что, сказала начинать?
– А как я узнаю, когда нужно начинать?
– Для этого существует простое слово: экшен. Ты что, впервые снимаешься?
– За границей – да.
– Тогда слушай: экшен – начинаешь действовать, кат – заканчиваешь. Поняла?
– Поняла. Хотя действие – не самая моя сильная сторона, ты же знаешь. Мне уютней в моём внутреннем мире.
– Не отвлекайся. Экшен….
Как много жёлтых листьев
сентябрь срывает.
А мне казалось,
прощание лишь предстоит.
– Снято. Всё, что ли?
– Да. Это короткий верлибр.
– Понятно. А теперь всё сначала… Экшен… Да ты погладь это дерево, обыграй как-нибудь стихи… Кат… Подожди, люди попали в кадр…
– Смотри, они тоже без масок!
– Без масок? Ты о чем?… А, у тебя же карантин в голове… Читай, давай, чего застыла?..
– А у тебя его нет?
– Нет.
– И эпидемии нет?
– Нет…
Я посмотрела на часы: прошло явно больше часа, допущенного последним постановлением французского правительства. Ты заметила мой жест:
– Давай, не тормози. У нас мало времени…
– А нас не оштрафуют?
– Не оштрафуют. Можешь гулять хоть целый день.
Я снова прочла четверостишие. Ты как будто не заметила, что я закончила и продолжала целиться на меня огромной камерой, закрывающей твою голову.
– Я тебе разве сказала остановиться? Обрезать всегда можно… – ты деловито просматривала снятое.
– Не умею я монтаж делать…
– А кто его будет делать? Я, что ли?
– Я понимаю, какая это сумасшедшая работа…
– Да ничего сложного. Просто у меня времени нет… Ты быстро научишься…
– Не уверена.
– Так, хватит ныть. Некоторые без рук и без ног Ла Манш переплывают… Поехали. Экшен…
Неожиданный дар ноября
Солнце нежности в робких аллеях
Сохраняет от знойного дня,
Поцелуем коснуться не смея…
– Ты чего в одну сторону смотришь?
– Да я текст не успела выучить. В книжку свою смотрю.
– Приехали. Не знать на память собственных стихов!
– Да я думала, успею до пятницы, а посмотрела – сегодня такое солнце, грех было не воспользоваться четвергом…
– Могла бы и подготовиться. С тех пор, как ты мне позвонила, прошло уже трое суток. У меня видишь – всё ок.
– Да, молодец. Не ожидала, что ты так спонтанно организуешься…
– Почему не ожидала?
Я вспомнила, как набрала тебя в полночь и бодрым тоном спросила:
– Как дела?
В голосе, прозвучавшем навстречу, послышалось недоумение:
– Какие дела?
– Неужели разбудила? – мне стало неловко. – Ты обычно поздно ложишься.
– Не разбудила. Но ты кому задаешь вопрос о делах?
– Тебе задаю. А как ты предлагаешь начать разговор?
– А как ты мне предлагаешь отвечать на подобный вопрос?
– Обычно, люди отвечают хорошо или плохо.
– Ты что, не понимаешь, что для меня хорошо и плохо – это одно и то же?
– Ой, только не нужно читать мне лекцию о дуальном мышлении, в котором погрязло человечество… Ты же деловая женщина… И у меня к тебе деловое предложение…
– В полночь?
– Хорошие идеи не всегда приходят в приличное время. Ты же сама знаешь… Я могу перезвонить и в другое время…
– Нет уж! Выкладывай своё предложение, если позвонила «деловой женщине» в такое время…
– Пойдем в парк…
– Вот это деловое предложение! Такого секса в полночь мне ещё никто не предлагал!
– Да ты не перебивай: будем фотографироваться…
– Ну, супер – отличный секс!
– Да тебе понравится!
– Не сомневаюсь.
– Да перестань. У меня есть идея: снять стихи…
– Ой, как романтично…
– Не ёрничай. У меня есть для этого небольшая камера…
– А ты вообще помнишь, кому ты звонишь?
– А что?
– А то, что у меня три профессиональных камеры, и я на минуточку – гениальный оператор, удостоенный самой престижной премии…
– Ну, давай, пальцы веером…
– Нет, ты крутая!
– В смысле?
– Звонишь в полночь лучшему оператору страны и предлагаешь тебя снять…
– Минуточку. Я предлагаю совместно выгодную съемку. Ты – меня, я – тебя….
– Круто, – отрезала ты, не то соглашаясь, не то категорически отказывая.
– Конечно – круто. Ты же снимаешь всех, а тебя кто-то снимает?..
– Никто не снимает меня, несчастную.
– Вот видишь. А ты вообще-то красивая женщина…
– Вообще-то – ДА.
Твоё да прозвучало как окончательное нет.
– Ну всё, не хочешь – не нужно.
– Ну, хорошо, если тебе это доставит удовольствие… – неожиданно согласилась ты.
– При чем здесь удовольствие? Мне просто пора задуматься над тем, что я оставлю после себя. Я ведь уже не юная.
– Понимаю, понимаю…
– И я тебе предлагаю сделать съемку вместе, потому что ты откроешь удивительное место – мой любимый парк Багатель. Это – раз. И я тебя пофотографирую – два. В общем, ты должна протащиться, выражаясь твоим языком.
– Вот протащиться – это правильная мотивация. И главное – раствориться, стать частью целого.
– Звучит как угроза… Для моего эго.
– Конечно! Для тебя раствориться – это же потерять себя. А потерять себя можно только в любви. Но поскольку ты боишься любви….
– Всё. Предлагаю отложить твои софизмы и перенести разговор на другое время.
– Стоять!
– Давай не будем разыгрывать маркиза де Сада…
– А чем тебе Венера в мехах не нравится?
– Это уже не де Сад, а детский сад, честное слово. Я перезвоню завтра.
– Стоять! Я хочу знать, сколько ты так выдержишь, – твой голос зазвучал непривычно жёстко, и мне показалось, что всё это время я разговаривала с другим человеком, ошибившись номером.
– Как это – так?
– По стойке смирно. Ты же позировать собралась. Нужно тренироваться!
– Кто тебе сказал, что я стою? Я сижу в удобном кресле… Ты что, шампанского перепила?
– А что мне ещё делать в полночь, когда некуда податься? Кстати, я теперь на красное вино перешла. Оно лучше заземляет.
– Ах да, я забыла, что сейчас карантин – и ты не можешь отъехать больше, чем на километр от дома и всего на час.
– Это ты не можешь. А за меня не волнуйся. У меня всё под контролем. И документы нужные в любую минуту. Ты снова забыла, кому ты звонишь…
– Уже выучила наизусть.
– Идиотка. Для меня рост души важен, а всё остальное….
– Так, лауреат престижной премии, выразите тогда, пожалуйста, чётко ваши мысли и перестаньте оскорблять подругу…
– Да не буду я ничего выражать. Всё равно получится плоско – и меня стошнит.
– А ты попробуй! Подставь себе тазик…
– Да пробовала я. Не получается ни хрена. Пока мысль в слова обернется, так обеднеет, что от неё ничего не остаётся. А если и остаётся, то как я тебе расскажу, что в этой реальности я, например, сейчас разговариваю с тобой, а в другой со мной происходят нечто совершенно иное… И последнее время всё чаще и чаще…
– Это называется раздвоением личности… Короче – шизофренией.
– Вот-вот…
– Да ты не расстраивайся. У меня, кстати, тоже последнее время ощущение какой-то неадекватности.
– М-да?…
– Да. Мне последнее время кажется, что карантин начался из-за меня…
– А это уже интересно…
– Потому что для моей сегодняшней реальности он комфортен: я могу писать, переводить, петь, посвящать время медитациям, книгам, семье. Мне не нужно никуда идти, ни с кем встречаться, тратить время своей души на ненужные разговоры, поиски работы, доказательства своей значимости…. И вот, я сижу дома, брожу по парку, снимаю деревья и балдею от собственной полноты в созданной мною матрице, где людям запрещено выступать с концертами и спектаклями, потому что у меня не хватает на это энергии…
– Чувство вины – не самый лучший стимул для жизни…
– В этой матрице другие не могут путешествовать, потому что у меня не хватает средств на развлечения. Они не могут встречаться, поскольку я, как ты заметила, боюсь влюбиться… Тогда как в другой матрице – параллельной – люди продолжают жить, как прежде. Но я этого не вижу…
– Эй… Поосторожней с такими идеями. Многим этот карантин по-настоящему мешает жить. Не блокируй полстраны своей асоциальностью!
– Издеваешься?
– Да нет. Я отлично знаю, как мысли создают реальность.
– Понятно. Значит, в этом у нас нет разногласий – крышу сносит обеим. Больше никогда не буду звонить тебе в полночь.
– Да звони, когда захочешь. Но главное – не забывай: ты можешь выбирать время так же, как и свою реальность. До встречи.
– Ну всё. Давай теперь меня снимать, пока солнце не ушло, – ты вернула меня в настоящий момент – и между тобой сегодняшней и ночной женщиной на другом конце провода наконец установилась связь, развеявшая горьковатое послевкусие ночного разговора.
– Да тут ещё масса великолепных мест!.. Я только собиралась начитать самое интересное… На тропинке, в рамке… Там такие кадры – обалдеть! В рамке – просто программное стихотворение!
– Опять ты себя загнать в рамки хочешь. Нет, чтобы жить, наслаждаться неожиданными дарами осени, как в твоем стихотворении… Короче: дочитывать будешь дома. Звук не вытягивает, если я отхожу. Нужно отдельной дорожкой… Так, давай здесь, а то солнце уйдет. – Ты начала быстро раздеваться. На траву полетели брюки, свитер, бюстгальтер…
– Ты что, а вдруг кто-то увидит?
– Да наплевать. В театрах за кулисами все друг друга голыми видят. Никто ни на кого не обращает внимания…
– Ну, это всё-таки в гримерке, а тут – общественное место… парк…
– Платье подай, пожалуйста…
– Ты что, собираешься позировать босиком и с голой спиной? Не заболеешь? Ноябрь уж на дворе…
– Спокойно. В актерской профессии такие вещи как голод и холод не существуют. Начинаешь работать – всё остальное уходит… – ты улеглась на траву в расслабленной позе.
– Так это уходит, когда ты – с камерой, а когда лежишь на голой земле, позируя…
– Всё, снимай!
Камера с непривычки показалась нелёгкой, но снимать тебя было настоящим удовольствием. Выбранный фон как нельзя лучше подходил к прическе: зелёная трава и жёлтые опавшие листья, разбросанные рукой ветра беспорядочно и артистично, перекликались с цветом твоих волос.
Дерево,
моя мечта о красивой прическе,
все твои мысли
скрыты от посторонних.
И только зимой,
когда выпадают листья седые
и обнажается старость,
Ты беззащитна, как книга:
всякий тебя читает… –
звучали в голове непрочитанные стихи. Но меня уже захватила роль фотографа. Ты с легкостью и естественностью меняла позы, и мне было приятно следить камерой за сменой твоих настроений.
– Достаточно, – неожиданно остановилась ты, и я мысленно поблагодарила ноябрь, давший мне возможность вернуться к стихам – наверное, ты всё-таки начала замерзать, поскольку тут же принялась за поиски разбросанных на поляне вещей.
– Где же второй носок? – ты растерянно озиралась вокруг, опираясь на ногу с натянутым носком.
– Да ты спину сначала прикрой! Не дай Бог, воспаление легких подхватишь!
– Не подхвачу. Вот он… Помоги мне снять платье.
– Не могу. Оно не снимается.
Где-то недалеко прозвучал свисток полицейского… Сейчас тебя обнаружат – и нас больше сюда не пустят, обреченно подумала я. Платье, как назло, как будто прилипло к телу.
– Может, ты его через ноги надевала?
– Не помню, – честно призналась ты.
Свисток повторился.
– Да снимай же его!!!
– Не могу! Помоги.
– Я боюсь его порвать!
– Его порвать невозможно. Давай!
Я резко потянула за платье. Оно застонало, но выдержало, медленно карабкаясь наверх по нежелающему расстаться с ним телу и оставляя тебя с голой грудью посреди открытой всем взглядам поляны.
– Где мой бюстгальтер? – по-деловому поинтересовалась ты.
– Не знаю, – ответила я, всё явственней представляя полицейского напротив.
– Так поищи!!! Не буду же я это делать в таком виде!
– А я думала, что в театре все так делают, – напомнила я язвительно
Я поискала – и нашла бюстгальтер у себя в кармане. Вот было бы забавно, если бы он выпал у меня из пальто уже дома. Перед моими глазами всплыло лицо мужа. Ты что, решила поменять сексуальную ориентацию? – расползался его насмешливый голос.
– Держи, – я поспешила отдать тебе невесомый атрибут, занимающий в гардеробе женщины настолько же существенное место, насколько бесполезным он выглядит в мужских глазах. – Я, кажется, не заметила, что заранее его приготовила, пока ты носки искала… Нормальные люди вообще-то сначала грудь прикрывают…
– Не забывай, что мы во Франции, – бодро парировала ты. – В случае чего, я бы прикинулась Марьяной и даже запела Марсельезу. Чем не символ Багатели? Ведь это пустяк – в переводе, безделушка, как воскликнул двадцатилетний граф д’Aртуа, держа пари с Марией Антуанеттой на то, что построит дворец в будущем парке всего за шестьдесят дней!
– Так и у нас: чуть больше шестидесяти минут – и всё завершено, – невесело констатировала я.
Свисток полицейского, объезжающего парк, приближался, настойчиво приглашая к выходу. На какое-то мгновение мне показалось, что на нём нет маски, и я вспомнила наш ночной разговор, закончившийся на мысли, творящей реальность.
Я стала прощаться с тобой и заодно – с надеждой доснять всё, что задумала, осознавая всё явственней, что прожитое важнее результата. И если не получится закончить видео или смонтировать фотографии, останется воспоминание о солнечном подарке ноября, в котором слились воедино проявленные и непроявленные миры, и растворились клише и границы, а также ночные страхи и дневные ограничения, кажущиеся иногда реальными картинками.