Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2021
Считается почти аксиомой, что поезда в Германии ходят с немецкой пунктуальностью – минута в минуту, а пресловутое немецкое качество является гарантией от поломок. Но вскоре после своего приезда в Германию я на личном опыте убедилась, что это представление было всего лишь мифом. Поезда, на которых я ездила, регулярно опаздывали и ломались.
Однажды, когда я в очередной раз оказалась в подобной ситуации, мне очень помогла девушка по имени Настя, героиня этой истории.
Всё началось с того, что я села в Берлине в поезд и отправилась в Тюрингию, в крошечный городок Шмёльн, где находился мой хайм (общежитие). До этого я несколько дней гостила у своей берлинской подруги, осматривала город, ходила по музеям, и билет на поезд купила уже на последние оставшиеся у меня деньги.
По дороге, на каком-то полустанке, поезд сломался. Все пассажиры перешли на другую сторону платформы и пересели в подошедший поезд, но мне, как выяснилось, нужно было в другую сторону. Дежурная по станции долго изучала расписание, после чего заявила, что из-за поломки поезда я опаздываю на пересадку, так что сегодня мне уже никак не добраться до места назначения. И поэтому придется вернуться в Берлин, а завтра с утра купить новый билет и снова ехать в Тюрингию. Даже с моим плохим знанием немецкого я поняла смысл сказанного и, пригорюнившись, пошла на платформу. И тут вспомнила, что у меня нет денег на новый билет. По мобильному телефону я позвонила подруге и объяснила ситуацию. Конечно, она пригласила меня к себе, но посоветовала на вокзале в Берлине попробовать продлить мой билет, потому что я не по своей вине оказалась в такой ситуации.
Подошел нужный мне поезд, и я вошла в вагон, продолжая говорить по телефону. Был выходной день, свободных мест в вагоне не было, так что я пристроилась в уголке. И тут до моей руки дотронулась девушка и сказала по-русски: «Садитесь, пожалуйста, на мое место. И простите меня, я не подслушивала, просто случайно услышала. Может быть, вам нужна помощь?» Я обрадовалась – так это было кстати, мне действительно нужна была помощь.
Через несколько остановок в вагоне стало свободнее, и девушка села напротив меня. Я спросила, как ее зовут. Ее звали Настя. Она рассказала мне, что родилась и всю жизнь прожила в Германии, что у нее русская мама и отец – немец, который учился в Советском Союзе и там познакомился со своей будущей женой. А сейчас она едет на стажировку после окончания вуза. У Насти совсем не было акцента, из чего я сделала вывод, что оба языка для нее родные – и немецкий, и русский. Я полюбопытствовала, как ее называют немцы, и она ответила: Настиа (с ударением на первом слоге).
По пути я рассказала Насте, что поезд, на котором я ехала из Берлина, сломался, другого подходящего не будет до завтрашнего утра, и поэтому я вынуждена вернуться. И я плохо говорю по-немецки, так что рада буду, если она поможет мне с билетом. Настя слушала внимательно и сочувственно кивала, а потом сказала: «Конечно, я помогу».
Я как-то сразу поверила, что Настя действительно мне поможет, немного расслабилась и посетовала, что уже не первый раз поезда, на которых я езжу здесь, в Германии, ломаются. Настя недоуменно и недоверчиво на меня посмотрела, покачала головой и возразила, что она за всю свою жизнь ни разу с этим не сталкивалась и даже не слышала о подобном. Вот такой разный у нас был опыт езды по немецкой железной дороге, и я не знала, как ей доказать, что мои слова о регулярных поломках поездов в Германии – не преувеличение. Но доказывать и переубеждать ее мне не пришлось, потому что через несколько минут по радио объявили, что поезд сломался и всех просят выйти. Такое вот совпадение! Впрочем, чего только в жизни не бывает!
У Насти от этой информации поднялись брови и округлились глаза. И мне никогда не забыть ее пристального взгляда, направленного на меня. В этом взгляде было не только крайнее удивление, но и нечто большее, как будто она вдруг заподозрила, что мои слова о том, как часто ломаются поезда в Германии, и сам факт поломки поезда как-то связаны. Как будто он сломался именно потому, что я была в числе его пассажиров. Догадавшись, о чем она подумала, я смутилась и, пожав плечами, растерянно улыбнулась.
Мы вышли на платформу. У Насти был большой жёсткий чемодан странного ярко-розового оттенка. Цвет этот как-то не очень сочетался с обликом Насти, и я решилась спросить, не потому ли у нее чемодан такой необычной расцветки, что он бросается в глаза и его не перепутаешь с другими на движущейся ленте. Настя удивилась моему вопросу и ответила, что даже не думала об этом, для нее главное, чтобы чемодан был «чёрствым». Она так и сказала: «чёрствым»! Теперь уже удивилась я. Ведь носитель языка никогда не перепутает употребление прилагательных «чёрствый», «жёсткий» и «твёрдый». Можно сказать «чёрствый хлеб», «чёрствый человек», но не чемодан. А Настя перепутала слова «чёрствый», «жёсткий» и «твёрдый». И значит, она не носитель языка, хотя и говорила по-русски без акцента. Или можно им быть с некоторыми ограничениями? Я так и не решила для себя этот вопрос.
На следующем поезде, который, к счастью, не сломался, мы наконец добрались до Берлина. По дороге Настя позвонила брату, с которым договорилась встретиться на вокзале, и предупредила его, что задерживается. Потом она долго объясняла в вокзальной кассе, что я оказалась в такой ситуации не по своей вине, а ее отсылали от окошка к окошку, где она повторяла эту историю. И хотя Настя говорила на чистом немецком языке и ситуация была, казалось бы, очевидной, ей с большим трудом удалось добиться, чтобы действие моего билета продлили еще на один день. Тяжело вздохнув, она сказала, что уже сомневалась, сможет ли мне помочь.
Настю ждал брат, она торопилась, и мы стали прощаться. И тут выяснилось, что и дальше нам ехать в одну сторону, и Настя предложила, чтобы после ее встречи с братом мы поехали вместе. Я согласилась, и через несколько минут мы подошли к молодому человеку, совсем не похожему на свою сестру. Настя обняла его и, посмотрев в мою сторону, сказала по-русски: «Руслан, познакомься, ты можешь говорить сейчас на русском языке!» Руслан в ответ вежливо улыбнулся, и мы вошли в вагон метро.
Настя села рядом со мной, а Руслан – напротив. Я переводила взгляд с Руслана на Настю и удивлялась их несходству. Молодой человек не смотрел в нашу сторону и, очевидно, погрузился в свои мысли, а Настя явно была рада встрече, она улыбалась, глядя на брата. У Насти было восточноевропейское миловидное личико без особых примет, а лицо Руслана своими выразительными и проработанными чертами напоминало изображение тевтонского рыцаря на старинных гравюрах. У него был настоящий «медальный профиль». Я повернулась к Насте и сказала: «Вы с братом совсем не похожи друг на друга», и она охотно согласилась, что, действительно, она похожа на материнскую родню, а ее брат – на отцовскую. «Наша немецкая бабушка, – продолжала Настя, – говорит, что Руслан очень похож на нашего немецкого дедушку. А наш немецкий дедушка погиб в России, на Восточном фронте. И наш русский дедушка тоже воевал, он был лётчиком, и он остался жив».
Тут я удивилась еще больше, чем когда Настя назвала свой чемодан «чёрствым». Точнее, я была поражена и смыслом того, о чем мне поведала Настя, и тем, что она явно не связывала эти факты: гибель немецкого дедушки и военную профессию русского дедушки. Я очень ясно представила себе, как русский дедушка сбрасывает с самолета именно ту бомбу, которая и убила немецкого дедушку. Так могло быть, и не только в моем воображении. В жизни случаются настолько маловероятные события, что в них трудно поверить, но именно из-за такого совпадения я встретилась с Настей. И непреложным фактом было то, что внуки врагов, сражавшихся друг против друга во Второй Мировой войне, сидели вместе со мной в вагоне берлинского метро. А за этой видимой реальностью в моем сознании явственно проступала экзистенциальная суть нашей эпохи.
Лейпциг, 2021