Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2021
| * * * как ягоде куста на ревности взрослось как черепной земле на старости взболелось так я тебя люблю сквозь двинутую ось сквозь гронасовский лёд и седаковский мелос в прицеле параной советского чека твой умный лунатизм но окуляры стрёма не различат тебя сквозь линзу цветника по запчастям портрет – и вроде всё знакомо вот андрогинный фас вот хрупкий лепесток тут – простоты ярлык на образ метамета вот эпатажный жест в отдельности жесток и линза взад-назад под искажённым светом вот коммента нытьё ей чудится за жизнь в девической слезе не распознавшей Бога – красавица моя крутись себе крутись под -изма слепотой и плёнкой филолога которому вот-вот – ударом по глазам на нелюбви свету докостно пробирая а ты и сам-с усам умеешь ты и сам и страшно под пыльцой растерянного рая в глазах ещё ожог бензиновый цветной пароли к ****ям та тяжесть что не сдвину а ты медаль медаль ты новой стороной и побелевший ум с орбит как пёс цепной как верящая мать за безвозвратным сыном Вологда, 12 апреля 2021 РОМЕ ШИШКОВУ I – лунный, как приём, зачем раздет на дожде, и боль дрожит живая? – пропевает: – я лисёныш-свет, братец подступающих планет, форвард обступающего лая; где горела память – щиплет йод; рай-земля, где злились и гуляли; и тебя не знаю – значит, врёт бережный пушок-светодиод с певчей ранкой в щуплом окуляре; вот сейчас прорвётся – не сломай, запоёт на весь вагонный рай; не подпой – не в той учили школе; и простые – «слава», «воздух», «рай» – пенки, травянистые бемоли; не спугни – так жутко и светло молоку, чернея о целане; вот застыло и переросло, вот летит, пломбира два кило, твоего забвения сценарий; встреча-самолётик на потом, нотный хохот в бортовой тетради. взрослое в протянутой: «о том?». детское плечами: «бога ради». II Это чьи-нибудь семнадцать лет… Сергей Королёв это чьи-то двадцать, сон во сне, лонг-листы, полутона, цикада; мимо мчащий, бдящий обо мне, двести лет молчащий обо мне, в зарослях не находящий брата; я смотрю в окно мильоны лет, временем беременный, как рыба; ходит по бульвару толстый мент, встретишь – обними за этот свет, прогони и не скажи «спасибо», пусть судачит – сам-вода, сам-дно, – где-то удивившемуся богу, как возможно: череп, снег, окно; тот, мерцавший, скажет: «всё равно», протечёт по ленте, скажет: «много», скажет: «сложно», сленг по словарю, снег по снегирю. смотри: дорожка долго не расчищена. смотрю. рядом будь, я скоро докурю, и ступай, а я ещё немножко. Череповец, 05-07.05.2021 * * * начинается жизнь как бензин по весёлому глазу застекольным ожогом горя офигевшим огнём чтобы видел ослепший всем зреньем разинутым сразу слово то что в глаза и застенное слово о нём чтобы свет вологодский со всей среброокою болью и дневной затянувшийся облак хороших погод я удар проношу принимая во тьму застеколья где ошибка жива и во тьме прорастает и ждёт зрячей музычкой льда притаилась качая правами а когда я усну – вот сейчас говори пробуди: – засыпай же сынок выдувая меня выдувая словно давнюю рану из пыльной груди словно не было дня в лоскутках над осенним пэчворком и любви на подушке с твоей золотистой копной через память о рае пройдя всё становится мокрым озареньем воды на щеке и обжёгшимся мной а потом сквозь железо пройдя – ритуальной гвоздикой постаментом стыду – отдалённым но сделавшим честь как побитый но любящий сын иллюзорности дикой отчеркнувший на чеке свои двадцать шесть Вологда, 11.04.2021 * * * а если закроют безвирусный въезд и мы не уедем не зная я буду тем ртом что не выдаст не съест исторгнувшим яблоко рая в себе изблевавшим беду как родство к тебе обращённого слова со всем лепетаньем прицельным его и мир недоделанный виден Его острей заточенья больного смотри как горит неуместным цветком дитя в красоте доэдемской так луч обнимает его целиком что стебель болящий растёт ни о ком и падает лопнувшей леской сиди же отец взаперти взаперти не тронь лепесткового ада ни брата которого нам не спасти ни сына на чьих невозврат без пяти ни слома его циферблата но мальчик зовёт – бестелесно раним в блаженном безвестье утраты и луч догоняет дыханьем одним и вновь защищая становится им безмасочно слепо и свято * * * белый снег на нетреснувшей этой земле, серый лёд от поста до погоста, что и сам я – не путь, утонувший во мгле, а – чумное застолье, танцор, дефиле, коснояз невысокого тоста: сам себе раздеваюсь, понтуюсь, пою, в ускользнувших гостей выпускаю змею, обнимаю оставшихся в гуще; но осталось – в пылу соцсетей – интервью, словно райский просвет на содомном краю, где – с улыбкой змеиной цветущей – кумиресса звенит про ушедшее зло и в письме леденит обалдело, будто сердце моё вместе с ней не цвело, в несвободном паденье не пело, не легчало, и вновь – из безмолвных низин, прочь – в неё, к невысокой гордыне: уходи, я тебе не отец и не сын, я – иуда меж срубленных этих осин, вечный сон о плече и о сыне и безмерный второй – о плече и Отце; но сейчас не держи меня крепче, и ночное юродство – как Божий прицел в подражанье беспамятству речи, где нахлынул прибой – и отхлынул прибой, пограничный дедлайн, совпаденье с собой, мир, вернувшийся к чёткости линий, мир, забывший – и вспомнивший нас на слабо, и упавший в траву, опалённый Тобой, под киркоровский цвет синий-синий |