Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2021
| * * * Грядущий благородным нищим из тьмы подъездов и дворов по оскудевшим пепелищам ушедших в прошлое миров, в толпе обкуренных дурманом, средь лицемерия и лжи, пред лихоимством и обманом… Не веришь?.. Хоть предположи! Здесь, где твой мир уже бесплотен, вблизи родных еще дымов, вблизи углов и подворотен знакомых некогда домов… К ним прислонившись, Бог поможет, быть может, из последних сил… Пускай, не любишь… Но, быть может… Хотя бы вспомни, что любил! РОДНОЙ УГОЛОК ГОРОДА Средь беспорядочных движений и их оконных отражений в чреде мелькающих огней октябрьских промозглых дней я кто – случайный наблюдатель, иль посторонний созерцатель вдруг обновившихся убранств родных когда-то мне пространств? Метрдотель в парадном фраке встречает, прячась в полумраке, входящих медленно гостей. Мир нестроений и страстей здесь не бытует – он снаружи: намокнув, тонет в грязной луже листок скандальных новостей… Внутри ж царит порядок чинный. Из полумглы, как погреб винный мерцает ряд пузатых фляг, холстиной грубою обвитых, заморских брендов знаменитых. В каминных отблесках горят впотьмах тарелки и сосуды элитной дорогой посуды с эмблемой царской и ряды вина, десерта и еды среди чуть слышных разговоров под звон серебряных приборов, десертных вилок и ножей, сюда собравшихся мужей, блюдущих фарт неторопливо в мирах не здешнего разлива, среди красивых женских рук в перстнях, сверкающих огнями, с их драгоценными камнями… Да, это он – тот самый круг живущих призрачно и сладко людей не нашего достатка. Напротив, за стеклом зеркальным, зал с инструментом музыкальным и тут же, как из тьмы веков – стенд театральных париков. Какой-то деловой мужчина вонзился с кружкой капучино в экран смартфона своего, ища свое в сетях его. С ним по соседству нам привычный, залогом дружбы закадычной – витраж давно прошедших лет, приют бродягам и студентам, с родным для всех ассортиментом: пирожных, бубликов, галет, увы, советского наследства. Вдали собор, знакомый с детства средь старых тополиных крон под гомон галок и ворон влечет таинственным приветом, горя во мгле нетварным светом и рукотворным – алтаря: рубина, злата, янтаря. Чему служить, за что цепляться? Не торопись, душа, влюбляться, коль здесь тебя поманят ввысь, не торопись, не торопись… Из цикла «В музее изобразительных искусств» КАЗАЧЬЯ ЯРМАРКА Казачья ярмарка, смешенье всех наций, гордость и броженье. С рассвета до исхода дня – веселье, брань и толкотня. Великороссы, малороссы, все вместе – сливки и отбросы. Донской рыбак, его улов. Из общего корыта пьющих четверка медленно жующих солому рыжую волов широкоплечих и усатых малороссийских молодцов. Торговый воз из Черновцов хасидов, смуглых и пейсатых. Матросы в блузах полосатых. И табор, пестрый балаган под бубны пляшущих цыган. Их рукоделье – миски, ложки… Слепой играет на гармошке. От щедрых душ к нему в ответ несутся пригоршни монет, к его пустым сосудам нищим, с на солнце раскаленным днищем. Качаясь в седлах в позах вольных, тесня купцов самодовольных, военным строем, по два в ряд, казачий шествует отряд, всегда на «ты» со смертью близкой – Звездой судьбы кавалерийской. Из-под ноздри торчащий ус. На брови сдвинутый картуз или баранья папаха. Казачкой сшитая рубаха из тканей собственных, льняных простым шитьем, а у иных – из шелковых, по меркам барским: французским, польским иль баварским. Они азартны и хмельны, как дух степи – вольны и строги… Толпясь по сторонам дороги, народ и весел, и сердит торгует всем, что степь родит. (Мир, не знакомый с дефицитом.) Сверкает черным антрацитом в тазу зернистая икра. В бутыли мутный сок имбирный. Горбатый хрящ белуги жирной, стерлядки, шипа, осетра… Мясисты и продолговаты в рядах ростовские томаты, чеснок, подсолнечник, порей, густой, душистый сельдерей, тугие луковые косы. Горят на солнце абрикосы. Бахчи донецкой кавуны и зноем пышущие дыни… В чем мощь и тайна сей твердыни? В чем звездный код их бытия, никем не понятого рода? Два блага – Вера и Свобода! Два смысла жизни, два крыла, два устремленья, два служенья, две казни, два самосожженья, два приговора, два суда, два оправданья, два спасенья, две гибели, два воскресения. |