Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2021
* * *
Без сожалений-угрызений
я понял про себя давно,
что я из тех, кто вне течений,
из созерцающих в окно.
Бурлит река песком и мутью,
весною поднятой со дна –
а я опять встречаю утро
по эту сторону окна.
Скворцы залетные: долой, мол,
мороз и зиму, и застой!..
А с горки шквал на них ОМОНом,
чтоб клюв не разевали свой!
Вороны каркают на рее:
Всё просто каррр!.. В моей тиши
есть кофе, греет батарея…
грезь, лицедействуй и пиши!
Но слабым ветром в щель сомненья
сквозит предчувствие одно:
не вне и над, а – по теченью,
как это, как там?..
Да, оно.
* * *
Я ничего о них не знаю –
их назначенье и мотив.
Они как нитка шерстяная –
то мостик в небо, то обрыв…
И возвратишься в мир домашний,
такой уютный и родной –
но крутишь, бормоча, вчерашний
обрывок в две строки длиной…
* * *
То пыль столбом, то вдрызг проселок,
а по ночам в туман и тьму…
Обычный заводской поселок –
у моря только и в Крыму.
Завод торпедный (или что там?..),
но как Союз распался – кряк! –
ни бабок нету, ни работы…
Пришла Россия – да, ништяк,
но только летом.
Солнце – даром,
рапан с лучком под шум волны.
А в зиму снова с «Солнцедаром»…
Да, хорошо, что нет войны.
* * *
Отсвет моря дальний, нежный,
краешек один,
незадернутых промежду
тюлевых гардин.
Или в вое злом шакальем
различает слух
не сдающееся, в скалы
бьющееся: «У-хх!»
А вот днем не вспомнишь даже!
Вайбер, интернет,
всё покупки да продажи…
Будто моря нет.
А оно пускает зайчик
вскачь да по лицу,
как в углу забытый мальчик
шлет привет отцу.
* * *
Жить в маленькой, пустой стране,
где все уехали,
и спальники – стена к стене –
черны прорехами
по вечерам.
По вечерам
еще пустыннее…
Прими пустырника сто грамм,
прими пустырника.
Здесь очень медленный вайфай,
такой же медленный,
как этот ё..ный трамвай
по бывшей Ленина.
Здесь вам не там, парам-парам!
Поля простынные…
Прими пустырника сто грамм,
прими пустырника…
Здесь всё не так и все не так.
Здесь всё по графику
и чисто: ни дерьма собак,
ни букв, ни граффити.
А чтобы здесь, как было там,
нет мочи – хочется!!!
Прими пустырника сто грамм.
Пустырник кончился…
* * *
Был в санатории январь
как будто и не с нами…
Сквозь ели солнечный янтарь
слепил глаза снегами,
и воробьев драчливый хор
сюда прямком из детства!
Еще любил я темный холл,
весь в классиках советских,
но больше все-таки, впотьмах
едва надев футболку –
в спортзал на цыпочках в носках
прокрасться в самоволку!
Там месяц пролился на пол
в проделанную дырку,
и с пола кони и козел
лакали врастопырку.
Турник и шведская стена,
веревка прямо в небо…
И тишина – все три окна!
А снега, снега, снега!..
Мне б трицепс прокачать и жир
порастрясти наспинный!..
А я – замлевший пассажир
на полустанке зимнем.
Как будто голос изнутри:
«Проснись!» На лавке сел он…
Там звезды или фонари? –
и всё синё и серо…
Состав стоит незнамо где,
как время. Но не сонно –
а ясно так! И в животе
почти что невесомо.
И он не под, и он не над –
он там! Ну, здесь он, то есть.
Ему вон подали канат,
остановили поезд!
А он сидит и смотрит вдаль –
ни шага, ни полслова,
как будто вдруг зацвел миндаль –
и он им зачарован.
А это розовый пожар
за ельником маячит
и этот странный бред и дар
по нычкам спешно прячет.
Часы – тик-так!.. Состав – толчок! –
и дальше без заминок.
А вместо неба – потолок
с железным карабином.
А я к жене, неся печаль
о том, кем я не стался…
И трицепс я не прокачал,
и жир при мне остался!
* * *
И первые листья уже полетели,
и день за окошком смурной,
и в сладкой дремоте нагретой постели
мир кажется шуткой дурной.
Застрелен будильником, полон отвагой,
спешишь к электричке своей
и дышишь в газету, набухшую влагой,
и ждешь от нее новостей…
Но главная новость тобою забыта:
что первые листья летят,
и плачет, и плачет твоя Маргарита
которую осень подряд…
* * *
Я утром просыпаюсь вижу горы
и днем гуляя с сыном вижу горы
и в сумерках вечерних вижу горы
они вполнеба столб качели двор
расщелины уступы заовражья
лиловой размываются гуашью
так сын бесстрашно кисточкою мажет
вот мама дом бибика вот егор
Я встану в полночь гляну гор не видно
попью очки нащупаю не видно
опять сниму а все равно не видно
хоть вижу ясно их тропа к тропе
скала к скале они я знаю здесь где
черней всего ни одного созвездья
но станет что-то мне не по себе
не оттого что я по этим тропам
ни разу в небо так и не дотопал
все изучил а так и не дотопал
писал да тер неистово чело
черно окрест но пустошь или пашня
горит на мысе сотовая башня
я был бесстрашный а теперь мне страшно
где дом бибика нету ничего