Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2021
УРАВНЕНИЕ ДИРАКА
I
Себастьян проснулся, как всегда, рано. Только-только начинало светать. Заварил чай и подошел к окну.
По ту сторону окна хозяйничал дождь. Он цеплялся за последние, еще не опавшие, листья, ударялся об асфальт, разбивался вдрызг о крыши домов.
Страшно хотелось есть, однако в холодильнике было пусто. Правда, на нижней полке завалялось куриное яйцо, но не делать же яичницу из одного яйца, подумал Себастьян и неожиданно для себя вспомнил четверостишие, сочиненное им год назад в день рождения Эммы, пышногрудой соседки из квартиры напротив:
Я до сих пор в кругу ровесниц
средь множества прекрасных лиц
встречаю «пожилых прелестниц»[1],
охотниц до крутых яиц.
Эмма работала парикмахером, писала эротические рассказы и, несмотря на почтенный возраст, все еще думала о женихах.
II
Лиля ушла в четверг. Аккуратно сложила вещи, взяла несколько книг («Сонаты» Рамон дель Валье-Инклана, «Женский портрет», что-то еще, в том числе «Историю рассказчика» Шервуда Андерсона) и уехала на дачу к матери.
«Надеюсь, больше не увидимся», – уже из-за дверей услышал он.
Она жила в придуманном мире. Иногда ему казалось, что она сумасшедшая. Впрочем, все мы сумасшедшие, подумал Себастьян. И все боимся в этом признаться. Самим себе, не говоря уже о других.
Он раскрыл томик Акутагавы и прочел наугад:
Сумасшедшие были одеты в одинаковые халаты мышиного цвета. Большая комната из-за этого казалась еще мрачнее. Одна сумасшедшая усердно играла на фисгармонии гимны. Другая посередине комнаты танцевала или, скорее, прыгала. Он стоял рядом с румяным врачом и смотрел на эту картину. Его мать десять лет назад ничуть не отличалась от них. Ничуть… В самом деле, их запах напомнил ему запах матери…[2]
Дождь утих. Себастьян подошел к письменному столу и написал на листке:
Мать родилась в Кременчуге, воспитывалась в детском доме, пережила блокаду, была на фронте.
Когда умирала, он вдруг увидел, как по ее левой щеке скатилась слеза. «Как ты себя чувствуешь?» – все-таки спросил он. «Я умираю», – ответила она.
III
Он вспомнил Валенсию, куда они прилетели вместе с отцом. Там, в Кафедральном соборе, он впервые увидел картину Эль Греко «Святой Себастьян». Двухметровый холст поразил его воображение. Нечеловеческой мощью веяло от фигуры святого.
Себастьян, как будто все это произошло только вчера, отчетливо услышал отцовский голос:
– Фамилию Теотокопулос было невозможно выговорить. Отсюда прозвище: Эль Греко. К двадцати двум годам он уже имел статус мастера. В 1577 году переехал в Мадрид, потом – в Толедо, где умер в возрасте семидесяти трех лет…
А еще к своему огромному удивлению Себастьян узнал от отца о том, что Эль Греко отзывался о Микеланджело не иначе как о человеке, совершенно не умевшем рисовать.
IV
Они прожили с Лилей восемь лет. Себастьян любил переиначивать ее имя на разные лады, говорил: Лили, с ударением на последнем слоге. Ей это совсем не нравилось.
Поначалу она была влюблена в него, но очень скоро любовь прошла. К тому же она была почти на пятнадцать лет младше Себастьяна.
Еще до свадьбы она придумала ему прозвище: Стёба. Позже, увидев на журнальном столике роскошно изданный альбом, стала называть именем великого художника:
– Эль Греко, пошли домой!
Или:
– Эль Греко, у меня совсем нет денег.
Когда он будил ее среди ночи, требуя ласк, сквозь сон шептала:
– Стёба, уймись! Мне завтра рано вставать.
Он до сих пор не знал, как ему быть: плакать или смеяться оттого, что ушла жена. Слёз не было, а улыбался он все реже и реже. В последний раз это случилось с ним, когда он наткнулся в Сети на афоризмы ныне покойного премьер-министра. Фраза «Секс – это тоже форма движения» повергла его в шок. Вот у кого нужно учиться писать прозу, подумал он.
V
Его манили к себе мелькающие цифры и белый шарик, подпрыгивающий навстречу крутящемуся колесу.
Несмотря на то, что Себастьян уже много лет играл в рулетку, он до сих пор не мог понять, как устроено казино, нет ли во всем этом какого-то подвоха.
Он не любил проигрывать. Однажды в Берлине он двенадцать раз поставил на красное и ни разу не выиграл. Больше он в Берлине не играл.
Себастьян не раз замечал: когда его, как огромная морская волна, накрывала полоса везения и он начинал слишком часто угадывать цифры и сложные комбинации, происходила замена крупье, и везение заканчивалось. Совсем, как в жизни, успокаивал он себя.
Как сказал Верницкий, подслеповатый седой старик, много лет проработавший крупье, выиграть в казино можно только поймав кураж. В этом состоянии измененного сознания появляется уверенность в абсолютной правоте принимаемых решений. Но длится это недолго.
VI
Страсть к сочинительству порочна уже по самой своей сути, подумал Себастьян и тут же, не отходя от компьютера, подкрепил сомнительный тезис наспех написанным четверостишием, посвященным тщете и бренности человеческого бытия:
Не плоди ненужных сущностей,
не ходи вокруг да около,
все мы неживые, в сущности,
всех настигнет бритва Óккама.
Затем набил в поисковике «бритва Оккама» и углубился в чтение:
Если что-то можно сделать разными способами, лучше сделать проще.
Поэтому не умножайте сущности без нужды. Всё, что можно зарезать бритвой Оккама без ущерба для дела, должно быть зарезано. На то и бритва. Проектируя что-либо, по возможности лучше минимизировать число элементов. Будь то здание, транспортное средство, оружие (или рассказ, подумал Себастьян).
Одно из преимуществ простоты: так надежнее. Бойся лишних элементов.
Самая надежная деталь в механизме – та, которой в нем нет.
VII
– Мне нужны деньги.
– Возьми у мамаши.
– Она столько не даст.
– А зачем тебе столько?
– Хочу шубу.
– Ты не забыла, что мы с тобой в разводе, и что ты поклялась больше никогда не брать у меня денег?
– Сколько можно об этом говорить? Ты все время говоришь о деньгах. Ты можешь говорить о чем-нибудь другом? О поэзии, например? Или о театре?
– Это не я, а ты все время говоришь о деньгах! Это тебе нужны деньги.
– Да, мне нужны деньги! На шубу!
На этом разговор прервался. Бросила трубку, подумал Себастьян.
Он вспомнил трагические строки из «Триумфальной арки» Ремарка, книги, которую любил и часто перечитывал:
«Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил. Рвется таинственная нить, связывавшая его с твоим воображением. Между ним и тобой еще проносятся зарницы, еще что-то мерцает, словно угасающие, призрачные звезды. Но это мертвый свет. Он возбуждает, но уже не воспламеняет – невидимый ток чувств прервался».
И еще он вспомнил, как много лет назад (в той, другой, теперь уже навсегда утерянной жизни) поэт и начинающий драматург Марат Калибеков говорил ему, разливая по стаканам дешевый портвейн: «Старик, послушай. Не читай Хемингуэя! Не читай! Это плохой писатель. Я тебе больше скажу: он вообще не писатель!» И допив очередной стакан, добавлял не терпящим возражений тоном: «Хемингуэй – это Ремарк для плебеев», после чего отодвигал стул, преграждавший дорогу к выходу, и с победным видом исчезал в неизвестном направлении в поисках ключа от туалета.
VIII
Уравнение, за которое Дирак получил Нобелевскую премию, описывает феномен квантовой запутанности, суть которого сводится к следующему: если две системы взаимодействуют друг с другом в течение определенного периода времени, а затем отделяются друг от друга, их можно описать как две разные системы, но они уже существуют как иная уникальная система.
Это квантовая запутанность, или квантовая связь.
Две частицы, которые в какой-то момент были связаны, связаны навсегда. Несмотря на расстояние между ними, даже если они находятся на противоположных концах Вселенной.
То же самое происходит с людьми.
IX
В теории вероятностей есть понятие несвязанных событий. Это означает, что исход одного события никак не влияет на исход другого. Если вы бросаете два кубика, выпавшие числа не связаны между собой: один кубик не влияет на поведение второго. Если же вы тянете из колоды две карты, то эти события взаимосвязаны, поскольку от первой карты зависит то, какие карты останутся в колоде.
ПЕРПЕТУУМ-МОБИЛЕ
I
Несмотря на сильнодействующее снотворное, Сергей Геннадьевич Ферапонтов, в прошлом летчик-испытатель, ныне пенсионер, проживающий на улице Гоголя, дом 5, квартира 8, не мог уснуть до трех часов ночи. Сна не было ни в одном глазу. Он бесцельно бродил по комнатам, с головой укутывался одеялом, изучал гипсовые узоры на низко свисающем потолке и лишь под утро, вконец измученный, смог забыться в тяжелом тревожном сне.
Странный сон приснился ему: будто он заходит в незнакомый дом и в течение нескольких часов распивает шампанское с двумя абсолютно голыми девицами, после чего возвращается на съемную квартиру и там, на пороге, обнаруживает пустой кошелек, в который три дня назад (он это хорошо помнит) положил четыре тысячи долларов.
Проснулся Ферапонтов в холодном поту. Запутавшись в простыне, едва не упал, пробираясь к компьютеру. Набил в поисковике ключевое слово «потеря» и прочел вслух:
«Потерять парик, будучи подшофе, и вернуться за ресторанный столик без него предвещает, что вам окажут услуги, приняв за другую особу».
«Бред собачий!» – подумал Сергей Геннадьевич, который, несмотря на полное отсутствие волос, к парикам относился с некоторым предубеждением, и стал читать дальше:
«Потерять руку или ногу – сулит богатство и процветание».
Ферапонтов окончательно расстроился, в основном из-за того, что потратил драгоценное время на чтение заведомой ерунды, и пошел в душ, насвистывая на ходу Венгерский марш Берлиоза.
II
Проштудировав книгу Якова Перельмана «Занимательная физика», купленную по случаю на книжном рынке одиннадцать лет назад, Сергей Геннадьевич решил резко изменить свою жизнь. С тех пор как он вышел на пенсию, одна-единственная мысль не давала ему покоя. Перпетуум-мобиле! Вот что теперь волновало его ум. Вечный двигатель! Вот на что он потратит оставшиеся годы.
Ферапонтов прочел множество научных статей (благо Интернет был под рукой), обложился учебниками по физике (Рымкевич) и химии (Гольдфарб, Ходаков), освоил (правда, с третьей попытки) пятисотстраничный труд Зельдовича «Высшая математика для начинающих» и наконец, как утопающий в океане, ухватился за «Курс дифференциального и интегрального исчисления» Фихтенгольца. Но чем больше он приобретал знаний, тем отчетливее понимал, насколько далек от цели.
III
…Прошло несколько лет. Сконструированный им вечный двигатель не работал.
Ферапонтов сложил в огромную матерчатую сумку многочисленные, теперь уже никому не нужные, металлические детали: разных размеров шестеренки, медные трубки, болты, зубчатые колесики, погрузил сумку на тележку и, тяжело вздохнув, повез сдавать в пункт приема металлолома.
Во дворе никого не было. Только у подъезда на скамейке сидели две старухи; одна поздоровалась с ним, другая, подозрительно покосившись на тележку, резко отвернулась и закричала:
– Света-а, домой!
Света, девочка лет пяти, одиноко игравшаяся в песочнице, ловко орудовала совочком и лопаткой, пересыпая песок в ведерко.
– Бабушка, я еще не закончила, – прокричала она в ответ.
Ферапонтов поравнялся с девочкой и присел неподалеку. Тележка была тяжелая, и он сильно устал.
– Тебя как зовут? – спросила девочка.
– Сергей Геннадьевич, – ответил Ферапонтов. – А тебя?
– А меня Света. А что у тебя в сумке?
Ферапонтов задумался и тихо произнес:
– Перпетуум-мобиле.
– Что-что? – не поняла девочка.
– Вечный двигатель.
– А чего он двигает?
Но Ферапонтов уже не слышал вопроса.
[1] Гораций, «Эпóды».
[2] Рюноскэ Акутагава, «Жизнь идиота».