Эссе по холодным следам.
Памяти Ильи Риссенберга (1947–2020)
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2021
«…И всяк превосходящий – это тоже я –
Предержит с поглощеньем к поединку
Вдову и сироту подобья Божия
За дружеского взгляда паутинку»[2].
Говоря о скромной и знаковой фигуре поэта Ильи Риссенберга, необходимо представлять его оригинальную поэтическую мысль, которая по праву является философией Риссенберга, и без которой (по его же словам) не было бы стихов. Позволим себе выборочные цитаты.
«Представим себе: в хаотично-нестройный океан бытия-небытия впервые вброшен камешек субстанциальной идеи Творения, даровано благословение творимому из Ничего Миру, и круги от этого Слова Господнего: Хорошо! – от вечноединого поэтического первообраза, – организуя Космос, разошлись во все стороны света как проза жизни. Это всегда было, есть и будет, и задача поэта – служить идее человека, всем своим существом мысли, слова, действия возвращать речевой дар, усиливая и преумножая источник миротворной энергии, света-из-тьмы своим пророчески обращённым сотворчеством»[3].
«Поэт – путеводитель букв мысли, слова, действия в их светоносном возвращении-восхождении в будущее, на вершине которого исполнится обещанная Единым встреча истории духа – поэзии – и истории вещей – техники. Там пишет свой исконный гипертекст сфера культуры, взращивая спасение и свободу в сущности истины бытия; там и вспыхнет первосветом из сокрытия знак знаков, имя имён, будущее первоначало в ответе, наконец, Творцу: вот я, Твой первенец, ради миросвета»[4].
«Эта жертвенная любовь к слову, как предельно сжатая точка, отдавая всю себя сфере окружающего сущего, требует отдать – в пределе – душу Богу. Мы, существа истории – полнобытия духа во времени, – ныне присутствуем в ней как конечное событие первоначала. Время есть форма языка, и язык – форма времени»[5].
«Световые сосуды человека и языка сообщаются волнами времени, той его субстанциальной категории, что относится к материи прозы – она-то, собственно, а не поэзия, сообщительна… И поэзия – душа и слух мира, – улавливает по исконно знакомому дыханию некое присутствие как знак духа и мира, в ответ на призывное вопрошание о месте-в-жизни глаголание голосом человеческим: «Вот я», – собирательно избранный не-речью к языку по образу и подобию творящей тайны одного из имён Твоих: «Я-народ»»[6].
«Человекопоэтическая идея экзистирует вот-бытие в будущий мир, конечное трансцендирует в бесконечное, помещая последнее внутрь первого»[7].
«Первопоэт ведёт дело к мирному решению: вернуть настоящему времени его последующее, его непосредственное стихоТворение, его живой звук. …Вернуть слово правды… Тем более что Поэзия Благословения в про-светах между словами сызнова воссоздаёт не-речь чистого, свободного духа, а затем, когда те, предшествующие, отзвучат, подменяет их своим светом. Так, не теряя ни мгновения из вечности, в постоянных вспышках из безвидного и пустого Ничего обращением к Божественному Имени поэтически воспроизводится Мир»[8].
Понимание поэзии Ильёй Риссенбергом метафизично и сакрально, уводит мысль далеко за привычные определения, призванные обозначить поэтическую идею и определить её объект – стихотворение. Чистая поэзия пре-бывает до понятий, философских определений и лингвистических формул, ибо не вместима в них. Итак, (по И.Р.) поэзия не событийна, она не речь!.. это дух, со-творяющий из ничего мир.
Всякое определение поэзии априори искажает её Суть, потому что использует мёртвый, в смысле подзаконный, послушный нам язык, где спокойно автору и читателю, ибо всё находится на «своих полках», в доступных местах, а поэтому понятно, но живо ли оно?.. Есть ли на этих полках жизнь вечная, не заставлены ли они искусными представлениями о ней? И может ли быть это «понятно» определением поэзии? Да, в какой-то мере может, как черновик, попытка приближения к соли языка, то ли как способ отталкивания – доказательство от противного. Да, необходимо расставлять акценты в литературной парадигме, искать параллели, точки отсчёта и прочее… но будет ли этот путь поиском поэзии, или окажется банальной историей литературы?..
Поэзия не со-общает потому, что это не её функция и задача, это свойство прикладного, а не поэтического языка. Поэзия занимает иной уровень – это духовная практика про-явления смыслов из конца в конец неопределённых (по аналогии с квантовой механикой), ибо они (смыслы) со-творяют здесь-и-сейчас, называют мир адамовыми глазами во всей многовекторности и многогранности бытия, более того, эти смыслы объективируют Тайну, если хотите. Поэзия не определена по определению, она родом из духовных сфер. Поэзия – мясо неизведанного Слова, сам огонь языка, из которого пишутся стихи и застывшие определения, как временные подпорки нашему незрячему, мёртвому языку, который не есть истинным орудием познания, ибо ему комфортно в сознании наименьшего сопротивления.
Поэзия – путь наибольшего сопротивления, истинный язык Свободы, «вечная искра Б-жественного света», словами Ильи Риссенберга. Настроиться на понимание такого поэтического языка – значит научиться говорить на нём, как раз то, что подразумевает выражение: говорить на одном языке. Сходу разложить поэтический текст Риссенберга на дефиниции, ячейки закономерностей и правила не выйдет, нужен кардинально иной подход, который, возможно, необходимо ещё придумать. Самый простой способ услышать Риссенберга – вместе с ним со-творять из ничего, высвобождая поэтический язык встречи, дыхание духа Вечности. И в этом смысле Илья Риссенберг 100% футурист, как и говорит о нём Борис Херсонский: «поэтическое мышление Ильи Риссенберга было естественным проявлением его сущности, а не искусственным формированием «нового ангельского языка». Оно с одной стороны – продолжало традиции Хлебникова и Крученых, с другой стороны это была традиция нетрадиционности». Эта «традиция нетрадиционности» Бориса Херсонского мне видится авангардной миссией языка, которой жил Риссенберг.
«…Умосугроблю упрямо
Времени шрам загребущего
Просека веха программа
Вечного мира грядущего»[9]
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«…Точно вечность ли по месту воска –
Вещи сердца, а не позже сны ль,
Сотрясая паутинник мозга,
Искрой Божией трепещет мысль?»[10]
Может показаться, что рубашка не по размеру, мол, не нашего ума задача, есть подвижники, святые, пророки, наконец… Такое упрощённое думание поверхностно и недостойно источника мысли. В том-то и дело, что поэзия указует обратное – человек возникает тогда, когда становится Поэтом. Последняя строка обращения автора «К читателю» в книге «Третий из двух» неподдельно возвышенна и оптимистична: «прав Псалмопевец (поэт и царь): вообще-то «человек не способен спасти». А что – если способен?! Поэт?!».
«…Над постелью распавшихся тел
Огнедышащий птах пролетел,
И в согласье с песчаной долиною,
Несмотря на морозный прогноз,
С головой созидается мозг
В человечность, числом не делимую»[11].
Илья Риссенберг – поэт поэтов, учитель гармонии и тайны, утверждающий мессианский дух поэзии! Чего стоит искренняя вера в спасительную и преображающую её силу и особую роль поэта. Часто повторял, что наша задача – собирание разрозненных искр перво-света Творения, восстановление надмирного слома, некой погрешности, благодаря которой мир оказался ограждённым от Б-жественной благодати.
«В правдивой воде, в глубине холодной
С-на-будень-оглядки очнись, дитя
Оседлой галактики безысходной,
Очелье отчаяньем очертя»[12].
Б-жьей милостью поэт, да он и жил так – впервые – радовался каждой уличной собаке, или встречному человеку. Его детское любопытство к\по жизни и наивная (с виду) поза зачастую превращались в прозрения на чистом месте, в изящный мыслительный прыжок в эмпиреи… Вот и стихи – такой же синтез духовных борений, материй, эпох, неизведанных путей в Пути (одно из ключевых выражений И.Р.), немыслимых небесных сфер и рядовых бытовых вещей, будто бы в них (в стихах) заключена (растворена) универсальная творительная субстанция бытия, музыка самого творения. И эта поэтическая ткань так и выблёскивает залихватским карасём в самом неожиданном месте, стремясь объять под своим первоначалом невозможное – Тайну!
Илья Риссенберг – сокровенный поэт, умело идущий на снижение и выныривающий – там, где уже глазу не видать и слыхом не слыхать. Музыка была его страстью и верой. Музыка мира, движущая поэтическое ремесло и наоборот. Ну и (особенно в последнее время) шахматы. Искал универсальный дебют. Скромный гроссмейстер красоты. Шахматы схватывают мир в объёме, как и поэзия. Время, предваряющее технический процесс записи строк в тетрадь называл в шутку словом «помыслить». «Надо помыслить» и есть истинный воздух, поэтому спешил куда-то, что-то всегда не успевал, «важное» впопыхах записывал – не чтобы не забыть, а чтобы вспомнить.
«Свет мертвит, коль не музыка, глухо
Совершенствуя высокогорье
Духа»[13].
. . . . . . . . . . . . . . .
«нараспашку подушки лохматые
свет мой смертью кромешной омыт
в сонме снов умотелые шахматы
умостились в мешках темноты…
…воспоём обязательный скворушка
из акустики свету в уста
воспарив безопасного пёрышка
описательный скрипнет сустав»[14]
Символично, но при жизни Ильи Риссенберга вышло всего три книги, вроде как в подтверждение его известной формулы, составляющей «…трио сокровенного понимания: автор – текст – читатель». То есть сам поэт при жизни успел исполнить это троичное действо – побывал в трёх ипостасях, чтобы перейти на новый, несказанный уровень духобытия. В понимании Слова автору без текста и читателя не обойтись – они равны по значению и со-творительной инерции приращения иных смыслов, или в рефлексии над уже свершившимися вещами. И.Р. был мастер того и другого (своего рода) технического приёма-погружения, а всё то, что не ведёт к Сути, есть «бесполезный труд» и трата времени. Поэтому избегал своей биографии и бытовых разглагольствований. Лишь в случаях усталости, а особенно когда нездоровилось, заводил речь о насущных проблемах или о чём-нибудь постороннем (но не менее важном на тот момент!), например, о политике, о еде или о голубях на балконе. Мы как-то шутили, мол, Риссенберг русскоговорящий еврей – украинский патриот и философ (так и не успел привести в порядок свои философские эссе для печати). К слову сказать, Илья Риссенберг прекрасно писал на украинском языке.
«…сльоза на зимзі за вікном
пробачення на щастя визна
адам прабатченко кадмон
і щойно ожива ніщизна
серцебиття під тиском брил
і молитовне і злиденне
сфірот сирітських водосхил
літовище моє вогненне»[15].
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«…С верой грядущему ныне соитью прадавнему
Рад Украине Божественный свет дотемна.
Вновь недарма садоводу Адаму Майданову
В кровь универсум дочерних речей имена»[16]
«Илья Риссенберг, автор сквозных, как резная шкатулка, прихотливых стихов, смысл которых перепрыгивает как снежок из ладони в ладонь, но сформирован из куда более теплой субстанции…», – так отозвался на смерть поэта Андрей Тавров. И правда, если настроить оптику – стихи просвечивают(ся) из конца в конец, как в той позабытой – райской жизни. Такими сквозными (обязательными) темами творчества Ильи Риссенберга (помимо иудейских мотивов) были темы матери, родины («комУкраина дорога», «Палестина-святыня, слепая слеза-Украина!»), революции духа, свободы и судьбы человека. Матери посвящено чуть ли не каждое третье стихотворение.
«…Рифмует Лия вежды между нами
Снотленной Ханы синею плитой.
Её имяпалимыми очами
Живёт единоточное Ничто»[17].
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«О вера материнская, верни мою
Седую тень, чтоб светлых батальоны
Рамен небесных раною-рваниною
Набрасывали образ потаённый»[18].
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«Родимая, зоренька, Лия!,
Во первое имя пролью
Из речи прозрачные крылья,
И слёзы прозрят Элию»[19].
. . . . . . . . . . . . . .
«…в нічнім склепіннні молитов
вчуваєш потайки юначе
співає ненчина любов
і плаче немовля неначе…»[20]
Поэзия Ильи Риссенберга не для всех, она сокрушительна в смысле своего революционного напора, духовного подвижничества и оторопи неизведанных величин. Но это и есть за-главный «путь в Пути», орошающий тайну Тайн. Это как без подготовки узреть ангела, или самого Г-спода (не побоюсь этого нескромного сравнения).
«Риссенберг дерзновенный поэт. Его работа – охота по добыче метафизического хлеба», – так ёмко и хлёстко о стихах И.Р. сказал Александр Иличевский. А вот рассуждения Александра Маркова (из предисловия к книге «Иномир. Растяжка»): «Сапфо создала сапфическую строфу, которой раньше не было. В этом смысле Илья Риссенберг, конечно, поэт классической культуры – он создаёт не образы и образцы, но форму высказывания Риссенберга. Как гекзаметр Гомера или строфа Алкея дали им право называться поэтами, а не сочинителями, – созданное из ничего и стало утверждением поэзии. В споре этих двух начал: практики и поэтики, иначе говоря, внимательной обработки и самовластного творения, – Риссенберг полностью становится на сторону поэтики… Ему не важно, как что звучит, но важно, как возникает из ничего речь, которой только предстоит разобраться с пространствами и временами своего существования. Стихи напоминают реконструкцию по приметам мира вещей. И. Риссенберг видит вещи, а не себя, успевшего назвать вещи».
Точнее и не скажешь, кроме «ему не важно, как что звучит», здесь А. Марков перестарался. Напротив, Риссенберг достаточно чуток к звукописи (ниже об этом О. Балла), именно «самовластное творение» есть верным способом такую музыку – зачастую авангардную – извлекать из ничего, из классических теснин-хороводов неожиданно срываться в джаз, прихлопывая-прихрамывая-смакуя-синкопируя, ведя слово-за-слово к не-логической переправе и пограничью смыслов, то и дело сби\ы\ваясь в несказанное!
«…На росстани стоящую причину
Своим умом плеКаясь мол скотину
Пустынею рис/к/уя пораскину
Не шторы так шатры
В мундирах вирш как штык
Пунктир проходит штрих»[21]
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«…Роженицы, нещечка… за половиночку
Восстаю Масличною разрыв-горой…
Горизонту ввинчивал провинций п/=н=Р/ивочку
И припелся первенцу праотчий Ой!.:
Куклу светошиваю тряпичную
П-чельносотовою головой;
Рожь сто-жарных падежей тепличную,
Из-винительных для Мировой, –
Духолоб/=в/а с голодухи пичкаю
Хлебом любящих, слепой судьбой.
Человечную печаль типичную
Выел перечней жестокий бой,
Исповедуя бровей опричнину
Недотянутою тетивой.
Речь скулачиваю черепичную:
Социальный, сетевой, живой…»[22]
И дело не в том, что стихи Ильи Риссенберга приравниваются к истине, вовсе нет, иногда язык ух\в\одит на тупиковые тропы, или грешит «сверхразрешительным» синтезом явлений и причинно-следственных связей. Есть стихотворения, напоминающие временнУю воронку, чёрную дыру, куда волей-неволей захвачены и призваны уживаться столь разрозненные вещи и перспективы, что разуму не подступиться, а логике не справиться. Но и здесь необходимо понимать величие замысла поэта – глубинное устремление автора к Идее, где нет противо-речий и всё возможно!.. этот его замедленный спех в повседневной жизни, чтобы не прозевать со-ответствие каждого мгновения милости Б-жьей. И.Р. и есть (сам по себе) молниеносной готовностью духа к стяжанию истины, к жертве. Жизнь его – подтверждение этому, скромное борение в меру сил, дабы на собственной шкуре изжить «время травмы» – пробиться к нетварному свету через музыку слова.
«…Я время травмы вынес на себе –
В народном океане шифрограмму,
Как сникли органично в диафрагму
Земное недро с лёгкими небес»[23].
. . . . . . . . . . . . . . . . .
«…Переход затянулся парафией инея,
Как порожняя рана рождённого днесь, –
Под готической аркою кафкино имя я,
Подбоченясь, пирожное пражское есмь»[24] .
. . . . . . . . . . . . . . .
«Постылым рёберным стяженьем,
Страшась теплом оголодать,
Нищает дух; ему блаженней
Страдающая благодать»[25] .
Со всех сторон профессионально присмотрелась к явлению-Риссенбергу Ольга Балла (статья «Разрыв-гора. Памяти Ильи Риссенберга»): «Чуткий к формо- и смыслообразующим возможностям слова, к его корневому гулу, к глубокой его исторической (и уж не праисторической ли?) памяти (скорее – памяти-воображения), постоянно черпающий оттуда слова – существовавшие ли прежде? – «возмолчь», «желюшка», «плоша», «скляной», «исканет», «швачка», «ятребный», «осторонь»… – он умел быть логичным и пластичным одновременно…
Поисковая, разведывательная речь, дерзкая, каждую минуту готовая к неудаче и не мыслящая её бояться.
Чрезвычайная спрессованность, избыточная теснота смыслового, образного, ассоциативного ряда у Риссенберга практически не оставляют читателю (наверно, и автору) возможности выдохнуть: никаких пустот и разреженностей, нет перепадов напряжения – оно неослабевающе высокое. Даже чисто фонетически: к звуковой стороне слова он предельно внимателен.
…то был поэтический и даже не только поэтический язык, созданный им для себя самого»…
Далее Ольга Балла приводит цитату Олега Юрьева: «тут «годится всё – и Даль, и вчерашняя бесплатная газета, и вообще любое славянское, еврейское и тюркское слово», уместно резюмируя: «всё – равноправные склубления первовещества, (пере)насыщенного возможностями». И в конце: «он был человеком какой-то собственной героической, первообразующей эпохи»… «…человек библейской мощи, телесно-родственный силам миротворения, их (с трудом отличимой от света) первотемноте… Он был мыслитель, смысловик, говоря мандельштамовым словом»… «…злободневное и вечное для Риссенберга ещё менее противоречили друг другу, чем Даль и «вчерашняя бесплатная газета»: всё – жгучая глубокая жизнь»…». Он не разгадывал тайну поэзии… Он её осуществлял».
Соглашаясь с Ольгой, уточню о неподражаемом языке Риссенберга, который призван (до поры до времени) оставаться непочатым в глубинах перенасыщенной тишины, но! вышедший наружу «огнедышащий птах» осваивает и со-творяет с нашей (и Б-жьей) помощью «человечность, числом не делимую» здесь и сейчас – раздвигая коридоры тайн, с юношеским рвением разделяя уготовленную трапезу мета-физического со-причастия. Как в известной притче: «имеющий уши да услышит». И подтверждая риссенберговское «…трио сокровенного понимания: автор – текст – читатель».
«О начальном и ночном грядущем,
Коим образом я скоротал
Сущность истины, чей бред испущен
Светом судорожным, – в Страхе Сущем
Сокрываемая Красота»[26] .
. . . . . . . . . . . .
«Что не снижено тайное –
И завет, и завеса, – прости.
Не снежинка, лишь таянье
Я в ущелье Господней горсти»[27] .
Примерно с конца марта 2020 года Илья Риссенберг писал «карантинную поэму», так он отшучивался в телефонную трубку о «неподъёмном и обширном стишке», который перерос в нечто, что не даёт ему покоя и вынуждает каждый день дописывать, дополнять и про-яснять, расходуя все силы. Иногда не сдерживался и зачитывал из неё возвышенно-ироничные рулады, запальные обороты откровений, комментируя: «видишь, как оно вышло…». В фейсбук выложить поэму не успел, не добрался до библиотеки, чтобы набрать текст (дома компьютера не было), всё никак не мог решиться из-за коронавируса. Как-то вдруг оговорился, спрашивая совета: «знаешь, Саша… я придумал, как разбить поэму на главы… а вот как – буду набирать, пока не устану, а как устану и поставлю точку – значит, это и есть конец первой главы…». Мы рассмеялись, а он продолжил: «вот так, глядишь, как-нибудь со временем и наберу… а?.. как думаешь?..».
Странное дело, но переживая смерть – замечаешь, как её с виду никчёмная кромешность пре-ображает, накладывает свой доселе немыслимый отпечаток на все сферы жизни, привносит иначесть в прошлое и будущее, изменяет время. Неужто смерти у самого её дна присуща поэтическая дерзость – быть вопреки непохожей ни на что, точно сейжечасный про-свет-тоннель в незримое и вечное… Трагическое лицо смерти оборачивается стартовой площадкой невиданных свершений с Б-жьей помощью и для нас живущих, и для покинувших земную оболочку свободных личностей, каким и был учитель и мастер слова – Илья Риссенберг!
[1] Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.
[2] Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.
[3] Из выступления на церемонии вручения «Русской премии».
[4] Из выступления на церемонии вручения «Русской премии».
[5] Там же.
[6] Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.
[7] Там же.
[8] Там же.
[9] Риссенберг И. Иномир. Растяжка. Москва: НЛО, 2016. – 184 с.
[10] Из неизданной книги Риссенберг И. Собор сокрушений.
[11] Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.
[12] Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.
[13] Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.
[14] Стихи Риссенберга И. из фейсбука.
[15] Стихи Риссенберга И. из фейсбука.
[16] Риссенберг И. Иномир. Растяжка. Москва: НЛО, 2016. – 184 с.
[17] Стихи Риссенберга И. из фейсбука.
[18] Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.
[19] Риссенберг И. Иномир. Растяжка. Москва: НЛО, 2016. – 184 с.
[20] Стихи Риссенберга И. из фейсбука.
[21] Там же.
[22] Стихи Риссенберга И. из фейсбука.
[23] Из неизданной книги Риссенберг И. Собор сокрушений.
[24] Там же.
[25] Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.
[26] Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.
[27] Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.