Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2020
Родилась в Казахстане в семье высланных с Кавказа рос. немцев. В Германии с 1998 г. Автор стихов и прозы на рус. и нем. языках. Переводит с рус. на нем. язык. Член Литобщества немцев из России и Содружества русскоязычных писателей Германии. Книги: «Високосный год», серия: Русское зарубежье, изд-во «Алетейя», «За колкой остью», серия: «Русский стиль зарубежья», изд-во «Unsere Welt». Публикуется в немецкой и русской периодике. Живёт в Мюнхене.
ЗАКОН ВЕЧНОСТИ
…А где-то падал желтый лист,
Встревожив тишину страниц
Осенней книги.
В ней стихи
Из знаков были сложены,
Напоминавших странных птиц
Замысловатые следы.
Тот сад случайно посетив,
Исчезли птицы.
Крыльев звон,
Рассыпавшись, упал дождем,
С опавших листьев смыл следы –
И дни вдруг стали коротки,
А ночи – донельзя длинны,
Но удивительно светлы.
Извечен тот круговорот:
Пушистый снег –
Прозрачный лед –
Зеленый дождь –
Густая рожь –
И журавлиных крыльев дрожь.
Но только тем наш мир богат,
Что каждый, свой взлелеяв сад,
Ему отдав тепло души,
Не пропадет, уснув в тиши.
Из века в век,
Из года в год
Лишь то, что отдано –
Живет.
БОРОЗДА
Кто-то рядом с дорогой накатанной
Проложил и свою борозду.
Здесь загадка какая-то спрятана.
Я разгадки никак не найду.
То ль в тумане густом ночью темною
Он пути разглядеть не успел,
То ли наглого сильного ворога
Обойти стороною хотел,
То ли, думой своей озабоченный,
Не заметил, что сбился с пути,
И пропал, маятой замороченный,
Подле общей дороги почти?
Так и я, пробираясь сугробами,
Часто слышу то звон голосов,
То расшаркиванье подошвами,
То машин проезжающих рев.
Снова кажется – истина рядышком,
Через шаг будет легче и мне,
Будет путь и прямой, и накатанный,
И не век мне скитаться во мгле.
Но очнусь – ни пути, ни прохожего.
И опять бездорожьем бреду.
Кроме этой дороги нехоженой,
Видно, тропки уже не найду.
* * *
Что, брат, не ждал ты моего визита?
Жил, как умел, работал, сколько мог…
Твоей сестры, успешно позабытой,
Ты и пускать не думал на порог.
И вот я здесь, живая и родная.
И удивленно смотрят сыновья,
Как я чужого дядю обнимаю,
Похожего на них и на меня.
Они немного в нашей речи смыслят.
Бывает, что и я споткнусь подчас.
Мы много повидали в этой жизни,
И, как ни больно мне от этой мысли –
В чужих краях другой язык нас спас.
Мы наконец вернулись, чтоб остаться.
Мы так давно уже рвались домой!
Ну сколько можно по Земле скитаться,
Такой огромной и такой чужой.
Не потому, что небо там с овчинку,
Или зима длиннее и лютей,
А просто – жить нельзя наполовинку
Между чужих раздоров и страстей.
Мы много привезли с собой чужого.
Не знаю, потому иль вопреки,
Но оказалась странно незнакомой
Страна, которую всегда мы звали домом.
Вот и пойми, насколько мы близки…
О многом нам поговорить придется.
В тебе опору и семью ищу.
Так чем же твое сердце отзовется,
Когда в него я нынче постучу?
* * *
А может, не совсем неправ был предок,
Когда увел отсюда всю семью,
И, не взглянув на дом свой напоследок,
Решил в чужих краях искать судьбу?
А может, впрямь мне велики штиблеты,
Напрасно я противлюсь праотцу,
Пытаясь, невзирая на советы,
Вернуть домой заблудшую овцу?
Нельзя войти два раза в ту же воду,
И мир не тот, и времена не те.
Так родственны ль мы этому народу,
Который им родиться не хотел?
Мои мечты и взгляды иллюзорны,
И мне любой доказывать готов,
Что немцем быть в Германии зазорней,
Чем Буратино в поле дураков.
Что ждет мою семью, мои истоки?
Опять нас разметет событий вихрь?
Разделят расстояния и сроки,
Кого пока режим не разделил.
Каким ветрам в игру и надруганье
Достанется мой недостойный прах?
Какой судья над чашей мирозданья
Рассудит, кто был более неправ?
ИНЦИДЕНТ В ПАРИЖЕ
«Вы, мадам, по-русски говорите?
Я приметил Вас издалека.
Не в акценте дело! Извините,
Но не проведёте земляка!
Я простой советский перебежчик
И давно живу без багажа,
Но я знаю – лишь у русских женщин
Есть такие грустные глаза.
Вы меня, конечно, извините,
Но я вижу – Вы из тех времен,
Где мы были проще и открытей,
И не знали счастья своего.
Тут в меня не плюнул только дохлый,
Лишь немой дерьмом не обозвал.
Здесь я научился быть не рохлей,
Но не нарываться на скандал…
Что уж там! Судьбой я не обижен,
Выживу и здесь любой ценой.
Подметаю улицы Парижа
И горжусь заслуженно собой.
Может, Вы обычная туристка,
Только выраженье Ваших глаз
Мне напоминает очень близко –
Что-то было раньше общим в нас.
Вы мою назойливость простите…
Нет, я знаю, Вы смогли понять…
Вашу ручку чмокнуть разрешите
(Как-то пошло даме руку жать).
Наши имена забыли дома
И не могут выговорить здесь.
Нам остаться лучше незнакомым.
Я и сам не верю, что я есть…»
Он исчез, и спазмы его чакр,
Ритм лихорадочных речей
Равнодушно растворил Монмартр,
Так давно уставший от страстей…
СВИРЕЛЬ
Однажды тусклою зимой
На переполненном вокзале
Мы неожиданно с тобой
Пастушью дудку услыхали.
Кругом царила суета,
Многоголосье диалектов,
Но тут прислушалась толпа –
Угрозы в этих эвуках нет ли?
Свирель заполнила вокзал,
Запахло молоком и лугом,
И что-то весело сказал
Прохожий юноша подруге.
Я улыбнулась им в ответ –
Мы вчетвером уже смеялись,
И посветлел весь белый свет,
И тучи в небе растерялись.
Как мы забыли про весну!
Как недоверчивы мы стали!
Да это ж Лель пришел взглянуть,
Насколько мы его не ждали!
* * *
Меня судьба все бьет за честности обет,
и чем компактней группируюсь, тем стервее.
Устал хранитель мой, и, видимо, сильнее
все так же дьявол в этой яростной борьбе.
Не отдохнуть ли нам, мой ангел, от забот,
Восславив кротко воспаленными устами
Края, где молоко рекой течет
Кисельными хранимо берегами?
Почистить перышки – ты помнишь, что крылат? –
Перенестись в страну талантов многогранных…
Зачем нам этот беспросветный ад
С амбициями злых и бесталанных!
А дьявол – пусть его царит в своём аду,
Цветами зла свою корону украшая.
Хранитель мой! Ты позабыл дорогу к раю?
Тогда сама тебя я поведу!
ЧАША
Не знаю, кем мой жребий мне назначен.
Наверное, он мудр и справедлив.
И если не могу я жить иначе –
Теплей кому-нибудь от слез моих.
И я не вижу в этом наказанья.
Ведь каждому – свое питье и злак.
Быть может, это высшее признанье
И милости божественнейшей знак.
Еще не вся испита чаша яда.
Я из нее ни капли не пролью.
И если нету мне другой награды,
Я этой
никому не уступлю.
* * *
Тебя не укорю ни взглядом и ни звуком.
Придет весна, растает серебро.
Боль расставанья не становится наукой –
Из века платят болью за добро.
Как беден мир! Как мало в мире света!
Как жаль дитя, что вырастет во тьме
И не отыщет на вопрос ответа,
За что ему темнее, чем тебе!
Забыта связь орбит и ипостасей,
И мы, своих не ведая грехов,
Все гасим солнце,
квант за квантом гасим,
Растаптывая верность и любовь.
* * *
Перипетии перепетые,
Причины комплексных расстройств
Не сдерживаемы запретами
Стандартных свойств.
Фантазиями подогретые,
Растут, в сомненьях дребезжа,
Оплошности, слушки, поветрия –
Как на дрожжах.
Их тривиальностью затравлены,
Смахнем слезу скупую, друг,
И запахни сольцой приправленный
Худой сюртук…
* * *
Я ловлю трепетание ветра
В крыльях бабочки-однодневки
В миг, когда выпадает роса.
Солнце встанет вот-вот,
розовеет заря…
Вот отвага и мудрость!
Проснуться
И кружево крыльев расправить,
Непременно увидеть зарю!
И летать меж протянутых рук
И смеющихся лиц,
Танцевать на лучах
Восходящего солнца
Неустанно, легко…
Целый день.
Только день!
И единственный шанс
Подарить незнакомым глазам
Необычный орнамент на крыльях,
Ароматы лугов
И свежайшие капли росы.
И уйти.
Незаметно уйти,
Когда губы устали смеяться,
И глаза прикрывает прозрачным крылом
Милосердная ночь.
Навсегда.
Отдохни.
Завтра
ветер подхватит другую.
* * *
Удел поэта – одиночество,
Больной и беспокойный сон.
Всевышний нам свои пророчества
Нашептывает редко днем.
В кругу здоровых трезвых граждан
Теряем почву и язык.
Шумы в мозгу и в горле спазмы
Поэт превозмогать привык.
При свете солнца слепо щуримся
И глохнем в грохоте метро.
О философский камень улицей
Увы, споткнуться не дано.
Воздействие дневного света
Изучено не до конца,
В особенности на поэта
И на Творца.
ОСЕННИЙ БЛЮЗ
Осень тихонько играет на скрипке,
Очень боясь сфальшивить.
Плавится в мареве воздух, так зыбко
Вздрагивает и стынет.
Все еще душно, и сердце сжимает
Не позабытый стон.
Но уплывает, и блекнет, и тает
Осень со всех сторон.
Где-то на дне ручейка утопает
Перышко синей птицы.
Белый безвременник яд набирает,
Чтоб от зимы защититься.
Жилки на листьях затвердевают,
И, подпалив края,
Музыка листья перебирает
Четками сентября.
ТАПЕР
Я все забуду. Боль уйдет бесследно,
И в сердце снова воцарится мир.
Тапер присядет, тихий, незаметный,
За дребезжащий старенький клавир.
К моим стихам угрюмым, непевучим
Он наиграет что-нибудь свое,
И бормоча «Какой тяжелый случай!»,
Глаз не поднимет на лицо мое.
Его хозяйка побранит уныло,
Что снова пьян, и ритма не блюдет,
Но слов ее скрипучих и постылых
Он снова не расслышит, не поймет.
Как сотни лет назад, он, невесомый,
Не смея ни вздыхать, ни вспоминать,
Весь в паутину серую закован,
Лишь будет плакать. Плакать и играть.
Последний звук под пальцами сухими
Замрет, запутавшись в его седых кудрях,
Терзания души утихомирит
И растворится где-то в небесах.
МИРАЖИ УСТЮРТА
Миражи, миражи… Сколько раз, вас встречая в пустыне,
Я бежала от вас, чуя в призрачном чуде беду!
Отчего же меня не оставили вы и поныне,
Почему я упрямо и долго вас все еще жду?
Ведь, казалось бы, все уже ясно в теории света,
Преломленьи лучей и коварстве воздушных слоев,
Мне уже и бархана поющего песенка спета,
И шипун в мои уши каких не шипел уже слов!
Мне бы пальм, опахал от Востока хотеть, да уюта,
Океан бирюзовый и виллу бы на берегу,
Но когда распускаются маки на чинках Устюрта, –
Знаю, что миражи, а восторга унять не могу!
КАПЕЛЬ
У жизни мы только в гостях.
Нальют ли еще под сурдинку?
Стремительно тают в горстях
Минуты, как острые льдинки.
Сожмешь – обожгут до крови,
Отпустишь – развеет ветрами,
Подышишь в ладони – звенит
Капелью: «Бог с вами!»
Бог с вами…