Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2020
1956 г. – родился в глубинке Казахстана, куда были депортированы родители. Образование – инженер. С 1995 года – гражданин Германии. Работал рабочим, руководителем производственного обучения в одной из фирм. Автор трёх поэтических сборников: «Песочные часы» (Алетейя, 2005), «На уровне дыхания» (Алетейя, 2009), «Попытка пересказа» (Водолей), а также книги переводов из немецкой поэзии «Говорит любовь» (Алетейя, 2011). Руководитель проекта и редактор журнала поэзии «Плавучий мост», издающегося в Германии и в России с начала 2014 года (http://www.plavmost.org/). Живёт в Фульде.
* * *
Учились правде и добру, –
И были слепы.
Учились быть не ко двору,
Жить для потребы.
В глуши забитых деревень
Тянулись к свету.
И принимали новый день
За чистую монету.
И медленно копили их,
Живя мечтою
Отдать их за единный миг
И стать собою.
1999
* * *
Всё наше с нами – как есть – в чемодане.
Всё перевешено – до кило.
Сталинский лик с трудармейской медали.
Было бы свято – подставим чело.
Но за какие такие идеи
И за какой же великий подлог
Не пощадил нас бог, иудеев,
Бог ортодоксов не уберёг?
2003
* * *
Сквозь ночь – ты услышишь: Любимая, спи!
Ты есть, я – оправдан. Я сорван с цепи –
Такая в душе заварушка.
И рад искушению вычислить пи
По раковине твоего ушка!
Любимая, спи. На тетрадном листке
Твой профиль рисую. Я б умер в тоске,
Но там, в галерее бездонной,
И звёздам так тесно у неба в лотке,
Что хочется верить Ньютону.
А значит звезда упадёт на карниз.
И, может быть, всё же он здесь – парадиз,
На этой планете любезной,
Где, вдруг, ощущаешь, что падаешь вниз,
А сам – воспаряешь над бездной.
О чем я, к чёму? Просто ты далека,
И так продолжительны были века
У времени на циферблате,
И то, что случается наверняка,
Так часто подобно расплате.
Любимая спи. Разделённые сном,
Как тысячью милей, – сейчас и потом
Мы рядом. И, будто от солнца,
Закрывшись ладонью, как птица крылом,
В неё перешёптывай сон свой.
2010
* * *
Две родственные души – бомж и я.
Латерны муть. Перрон – что богадельня.
Ноябрь. Дождь. И благодать сия
На нас двоих. И каждому раздельно.
Он сразу своего во мне признал.
(Не бомжа, нет – но в этом и наука!)
И «марльборо» предложенную взял,
В рюкзак нырнул:»Давай-ка, брат, по шлюку!»
Я с фонами, бывало, пил и выше –
Из мне судьбой отпущенных мессий.
Когда вам предлагает выпить нищий,
Не откажите, боже упаси!
Здесь вам не нужно быть за панибрата,
Или стоять, как воин на посту.
Мы пили с ним – две жертвы майората:
У каждого – лишь бремя на счету.
Он захмелел. И слёзы – как свинец.
Но по акценту понял:»Bist du Russe?»
А я смеюсь – я признан наконец,
И в этом повторяю Иисуса.
Он поезд ждал. Вагон – его притон.
В нём свет, тепло и даже пахнет бытом.
В нём спрячется под нишу, как питон,
Ненужный, искалеченный, забытый.
Он жадно пил – в два-три глотка до дна
И спрашивал, как господа матрона:
«Слыхал я, что Россия холодна.
А что, скажи, там холодно в вагонах?»
Вдруг поезд вполз – в свету – как труп разъятый,
Всей внутренностью розовой дразня.
Он влез в вагон. И не было объятий.
Лишь шаг ступнул – и позабыл меня.
2004
* * *
Худа крыша, да поката,
Кривы пальцы труб.
Билетёрша тётя Катя
Открывает клуб.
С виду трезв киномеханик –
Он принял чуток.
Ну, а больше пить не станет –
Дал зарок.
Бодро ленту заправляет,
Чтобы гнать начать:
Умный Фурманов Чапая
Будет поучать.
Будем мы страдать да ахать,
Обо всём забыв.
Вот уже в крови рубаха –
Выживай, комдив!
Дотяни до мелководья,
Только знай о том:
Если выплывешь сегодня,
То хлебнёшь потом.
…Нет, герои не судимы, –
Помни, сын и внук.
Где ты, Фурманов, родимый,
Славный политрук?
А покуда на экране
Убивают плоть,
Всё презрев, киномеханик
В аппаратной пьёт.
Он ругается не грубо,
Называет жизнь дерьмом
И, хлебнув портвейна, губы
Вытирает рукавом.
2006
* * *
Сосед мой, Корней Иоганныч,
С утра на прогулку выходит.
Он делает это же на ночь,
В чём смысл, вероятно, находит.
Потом он берёт отключает
Приборы, в которых нет смысла.
И долго сидит да сличает
События, годы и числа.
А станет дышать несподручно –
Вдруг сердце забьётся акутно –
С женой говорит он беззвучно.
И та его слышит как будто.
Она ведь далёко-далёко,
А кажется рядом – как прежде.
Коль в этом бы не было прока,
То не было б в жизни надежды.
Потом облачает пижаму, –
Прозрачный, как в осень осинник.
И думает: лягу, пожалуй.
И ставит на восемь будильник.
2012
ТЁТУШКА ФРИДА
Тётушка моя, тётя Фрида,
родилась на Украине.
Оттуда её, восьмилетнюю,
отправили туда,
где Макар коров не пас.
Ну, не одну, конечно –
много их было в эшелоне.
Правда, доехало мало.
Но ей повезло – выжила.
И дальше не жила – выживала.
Голод познала и холод.
Учиться не пришлось –
рабочие руки были в цене,
а жизнь мерилась трудоднями.
Но ничего, всё пересилила!
А пора пришла,
замуж вышла, детей родила –
дай бог таких каждому!
И дожила до старости.
Уйму болезней нажила.
Да ведь жива!
А сегодня тётушка моя, тётя Фрида,
страшно подумать –
живёт в Берлине!
Пенсийку назначили,
квартирку дали.
Благодать!
Звоню ей:
Как поживаешь, тётушка?
– Да ничего. Вот приболела только.
– Ну, а врачи, что говорят врачи?
– Врачи ничего, врачи хороши.
Лечат больше, но меньше души.
Вот таблеток прописали,
а как принимать – не сказали.
Валере звонила
(Это мой брат – он врач),
как, говорю, пить?
Жирного, говорит, не ешь.
Так ведь и так не ем, говорю.
Вот и не ешь, говорит.
Алкоголя не пей.
Бог с тобой, говорю,
сроду ж не пью –
ты ведь знаешь.
Знаю, говорит, вот и не пей.
Теперь принимаю –
как он сказал.
А там у неё ещё дочка осталась.
Переживает она о ней.
Муж её не хочет сюда.
Там у него, говорит мне тётушка,
работа и водка.
И, помолчав, добавляет вздыхая:
И Родина. И Родина тоже.
Вот и помогает она им как может.
Пенсийка у неё маленькая,
а сердце большое.
А сегодня звоню ей:
Тётушка, как дела?
– Да ничего, правда опять слегла.
– Ну а врачи, говорю, что врачи?
– Врачи – ничего не скажу – хороши.
Но мне бы нашего.
Мне б для души.
Да где ж его взять-то, тётушка, для души?
2006