Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2020
СНЕГОПАД
Бетховена струнный квартет.
Пейзаж обескровила заметь,
Весь город как шейх разодет –
Но образ тот нечем обрамить.
Ничем ограничить нельзя
Верховную власть снегопада,
Над мертвенной бездной скользя:
Бессмысленно, да и не надо…
Движение прекращено.
По штату объявлена буря.
И лишь сомелье в казино
Пропойце кадит, балагуря.
А, впрочем, не платят уже
За опус полсотни дукатов:
Сугробы растут на душе,
И взор угнетающе матов.
Две скрипки и виолончель –
Родня бархатистому альту,
Но некогда ясную цель
Растерло крупой по асфальту!
И можно в четыре смычка
Пытаться пропеть ей осанну –
Но радость от нас далека
И вряд ли поверит обману!
Журча как весенний ручей,
Халдей угождает барменше…
Но в жизни все больше вещей
Для нас означает все меньше!
Без музыки несдобровать,
Но щеки у старости впалы:
Ей, право же, не до бравад –
Она разгребает завалы.
Когда же я, Г-споди, жил?
И жил ли я толком когда-то?..
Адажио смолкло. Нет сил.
Из рук выпадает лопата.
ГРЕХИ ЮНОСТИ
Прозябал я в городе невзрачном,
Склонен к отношениям внебрачным,
А душа просилась на простор;
Тадж-Махалом бредил, Трафальгаром,
Улицы дышали перегаром,
Забивал «козла» постылый двор.
Отлежав два месяца в психушке
И сказав «адью» своей подружке,
Я рванул униформистом в цирк:
Вот тогда и встретилась мне Рита,
Кодами сонатными увита,
Только глянул – и как спичкой чирк!
Локоны ее струились рыже:
Мне казалось – мы уже в Париже,
Или это Иерусалим?..
В Гнесинке училась на заочном,
Веяло цветаевским, порочным
Самоистреблением святым.
Муж ее, зачитываясь Кантом,
Бледен был подобно всем вагантам,
Раз явился – с дочкой погулять:
Я сижу в его любимом кресле,
Диск верчу с его любимым Пресли,
Разорил гнездо коварный тать!
Впрочем, он и так с военкоматом
Разбирался – одинокий атом
Местечковой муторной среды;
И супруга, не простив шлимазла,
Во все тяжкие пустилась назло:
Просто так, в отместку, от балды…
Б-же, как меня она ласкала!
Лампочки сгорали от накала:
Как тут оставаться начеку?
А пройдет вечерняя поверка –
Извлекает Шенберга из Берга
Композитор в танковом полку…
Жизнь моя сплошное неустройство:
Показное вроде бы геройство –
Ан и впрямь кидаюсь я на дзот.
Рита, Рита! Дерзостью столичной
Заразился баловень тепличный,
До сих пор химера сердце жжет.
Адрес по Садовой-Триумфальной,
Где грустил Тарковский гениальный,
От тебя впервые я узнал;
А что сам не смог себе помочь я
И купчихами растерзан в клочья –
Чур не плакаться, провинциал!
Ты, на рынке Маханэ-Йегуда
Покупая зелень, ждешь ли чуда?
А у нас и звездный небосклон
Зажигается по расписанью –
И спросонок я оттарабаню
Самый строгий нравственный закон.
КЛЫЧКОВ И МАНДЕЛЬШТАМ
Хозяин сын курляндского купца,
В лице его апостольское что-то
Величествует: лесть и хитреца
Не отвлекают мыслей от полета;
И гость его такой же старовер –
Чья родина лесной и ладный Талдом;
И оба дышат музыкою сфер,
Бесстрастные к докладам и кувалдам.
«Сережа, горлохваты мне претят!
В пучине их ячеек и получек
Нас время топит, как слепых котят,
Талдыча: ты кулак, а он попутчик.
Ах, как же мне писалось год назад!
Раскачивались кипарисы в Гаспре –
Старухи на толкучке, и закат
Такой красы, что к черту ваши распри!
Есть блуд труда…»
«И он у нас в крови?
Да хоть и так, нельзя смиряться, Осип!
Восстань и жар пророческий яви:
Давно чревата камнепадом осыпь!
За что деревню ироды гнобят?
Ужель народной не страшатся бури?
Чума на них! Ударить бы в набат,
А не скулить по мировой культуре!..
На пашнях не токуют черныши.
Усохло русло. Обнищала пажить.
Кто межеумка выудил, скажи,
Над нами без мужицкой сметки княжить?
Глянь на себя: ты клянчишь на трамвай,
А покупаешь Наде хризантемы…
Что проку, братец? Растолкуй давай,
Но только, чур, не уходи от темы».
«Ах, полно, Серж, куда нам прок земной!
Бессребреник расчетливей проныры:
Когда зияют в казначействе дыры –
Есть выгода в презренье к таковой».
«И вновь ты рассуждаешь как еврей!»
«Зато в стихах я русского русее.
Что ж, как Есенин выть с петлей на шее?
Да, век наш зверь: а мало ли зверей?
Пусть мой чертеж запутан и громоздок,
Но оборотнем, дико и легко,
Я сноп вяжу из золотых бороздок,
Как остроклювый маятник Фуко!
Пусть контрфорсы стянут аркбутаном
И витражи решеткою запрут,
Убранство речи – в отклике гортанном
На млечное сияние запруд».
«Вот это правда! Дай-ка расцелую
Тебя покрепче, свет моих очей!
Такой Руси и нужен казначей,
Кто б жажду утолял ее святую».
Гость удалился, и хозяин стал
Листать его «Чертухинский балакирь»…
Крестьянина расстрельный ждал подвал,
А разночинца – пересыльный лагерь.