Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2020
* * *
Привыкая к запахам былого,
К гулу памяти прислушиваюсь я.
Пусть поникнет, застыдится слова
Быт, занявший место бытия.
Так всё чисто убрано, опрятно
В тех домах, где я рассеянно жила.
Набавляет время привкус мятный
Ко всему, что смятым я брала.
Вдалеке мешая дым с закатом,
Не мешая прочим существам,
Быт сожгу и на лужайке рядом
Бытие из угольков создам.
* * *
Притуплено всё, постыло,
неудачницей родилась,
усталой душой, бескрылой
в пустой мир поднялась.
В синей бездне дочка приснилась.
Дочка-точка, родись, расти!
А о том, что увидела в бездне,
никому, слышь, не говори!
* * *
Встречать ли рассвет в бессонной и светлой и сиплой столице?
Иль небо светлеет, только когда мы заснём?
Город процессом светления слишком гордится
И сеет свет скупо, как сеется рожь в чернозём.
Как сеется рожь в чернозём, так в плоть облекается слово.
Так медленно мятою розой вдруг набухает сон.
Так ненароком и всё ж обязательно кто-то находит подкову,
Так тень одноногого нищего пустит по миру звон.
Вставай же, столица! Как щёки твои косолапы,
Ты мне простишь комплимент, но затылок твой залит свинцом.
Видно, пока ты цедила рассвет и, медля, тушила лампы,
Кто-то властный сам сделал выбор – ты или сон. Сон.
ПАМЯТИ МАМЫ
Но где же та, что молоком поила,
Держала за руку и за душу меня,
«Ты вся горишь», так строго говорила.
«Ложись!» Жар измеряла и лечила.
Что значит «нет её»? Что значит «умерла»?
Что значит жизнь, в которой нет ответа?
Что значит память без неё, если она
Важнее памяти, истории и света?
РЕБРО
– Отдай мне назад ребро,
Богу сказал Адам.
На что тебе это добро?
От Евы один лишь срам.
– Поздно уже, не отдам
То, что было твоим.
Отстань от меня, Адам,
Сказал ему Элохим.
Не дели жизнь на «после» и «до»,
Да не делимым будешь.
Ей-то – не всё ль равно?
Забыла – забудешь.
– Всё пилит меня, Адонай.
Говорит, без дела сижу.
Пальцем на меня – ай-яй-яй!
К другому, мол, ухожу.
– А где другого возьмёт?
Спросил Адонай, смеясь.
– Не родился ещё тот жмот,
Что ребро пожалеет, злясь.
– Я, Адонай, не знаю
Божеских твоих тайн.
Я на земле обитаю,
А Ты в небесах летай.
* * *
Он говорил: «Я приду за тобой
В час на рассвете, по снегу, весной,
В час, когда тушат ночные огни,
В час, когда птицы не спят лишь одни;
В тайный час жизни, приснившейся нам,
В час, когда души идут по рукам
Тех, кто любил их и тех, кто забыл,
В час, когда души встают из могил».
* * *
Выйдя на сцену, он был похож на клоуна,
на шута в слишком длинных подтяжках,
в штанах гармошкой, в ботинках, как разбитые миски,
в рубашке с пятнами, словно карта материков.
«Вот и я!» – сказал он скрипучим голосом,
похожим на рык невыспавшегося льва.
Когда он вынул кухонный нож из ботинка,
мы так смеялись, что от смеха упали на пол.
Он медленно подошел к двум самым веселым,
задыхающимся от смеха, и ни слова не говоря,
ловко вставил в их трясущиеся шеи кухонный нож.