Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2020
* * *
меня сжигали в центре площади –
скулили псы, храпели лошади,
потрескивал зажжённый хворост,
в толпе среди калек, и хворых,
и пьяных продавали чипсы,
мог каждый здесь же помочиться
заполнившие площадь, видимо,
меня смертельно ненавидели:
толпа, мешая водку с пивом,
о всех семи грехах вопила,
послав в мой адрес «шиты», «факи»
и гордо поджигая флаги
я думал, будто это снится мне,
но на колени вдруг полиция
прилюдно грузно опустилась
и вслух прощения просила,
меня кляня – врага, мерзавца –
ведь я виниться отказался
здесь поясню: был на сожжение
я осуждён, коль предложения
виниться пред толпой не принял –
не зная в чём, не ставя имя
своё в юродивых реестр
во время смуты, да и места
я задохнусь – от лицемерия,
не дым костра – ужасней мэрия,
всему дающая злословью
защиту и надёжный кров:
«И вы не смоете всей вашей чёрной кровью
Поэта праведную кровь!»
* * *
пребудет мир всё так же пресмыкаем,
и земноводен, и млекососущ,
в нём вещую вину утратит каин
и сквозь пьету – травы пробьётся суть
вдоль трещины в рассохшемся сосуде
паук сплетает вечность, и сквозняк
скорбит о том, что больше нас не будет
и что без нас ни ночи нет, ни дня
застыл на суше обелиском танкер
и в ржавый корпус тащит скарабей
листа писчебумажные останки
с последними словами – «не убей»
там выйдут, вторя штампам голливуда,
за руки взявшись в свете жёлтых лун:
бактерия-девчонка – просто чудо!,
и мальчик-с-пальчик, вирус и шалун
* * *
оттуда, с нила
(должно быть, снилось)
летела тихо
днём комариха,
и так хотела
мужского тела,
но тут – все эти:
мамаша, дети,
столы, диваны,
фортепиано,
не на беду ли –
всё стулья, стулья,
ведь сколько можно,
вдвойне противно
и крайне сложно,
летать в гостиной
пора б путь дальний
закончить в спальне,
где у торшера
лежит с машерой
в постели белой
мужское тело,
а в нём, о боже!,
течёт под кожей
густое счастье,
к чему причастны
мослы навалом
под одеялом:
без свойств, как музиль;
в гробу так гоголь,
отдавшись музе, –
и ради бога
но от гостиной
(и в том причина
комаро-мора) –
тьма коридора,
капут надежде –
везде одежды,
не нижней, верхней,
полно, и перхоть
летит на обувь:
летишь, зришь в оба,
ведь спальня дальше,
в конце задачи,
в конце прихожей –
свернешь за угол,
вдруг: что за рожа?!
помрёшь с испуга
не дрейфь, чувиха!
мне комариха,
что и понятно,
не столь приятна,
сколь, для примера,
щекочет нервы,
когда, поганец,
сам пищей станешь,
напитком, что ли,
в земной юдоли,
коль ты все годы
сам жрал компоты,
клевал плоть чью-то:
теперь, девица,
верши же чудо –
спеши напиться!
спокоен, палев
свет в нашей спальне,
лети, мой ангел,
тебя ждёт агнец –
в твоём прожекте
я буду жертвой,
в начале лета –
твоею летой
сегодня стану
без громких стонов:
артериальной
напейся алой,
затем ляг с краю
и я, бескровный,
ведомый к раю,
тебя накрою
во сне ладонью
* * *
гул машины для мойки посуды –
мой любимый трёхстопный анапест:
хочешь – верь, что поэзия чудо,
хочешь – нет, и пошли её на фиг
можно даже без жёлтофиоли,
без окна с неизбежной геранью –
это как бы в катрене филонить,
верить в двигатель вечный сгоранья
просто куст, как застывшего взрыва
фотография в раме фасада,
просто дом, где пока ещё живо
всё, что позже уйдет без возврата
дальних комнат сиянье, откуда
голоса раздаются как будто…
гул машины для мойки посуды
в то давно наступившее утро
ДИПТИХ
1
пухом, прахом покрыт,
мазо и садо рад,
к ночи громче твой рык –
город, который сад
город, впавший в свой клинч,
тут же впадая в раж:
дом разбил паралич,
за этажом этаж
скорчен в страхе фасад,
в смятку сосед, в желе –
он, снимающий над,
видимо, не жилец
комнат мёртвый паркет,
пса за стеной знобит –
стёкол небитых нет,
вход фанерой забит
2
нынче всюду мордор,
и по щеке слеза:
влез в окно мародёр –
белый скелет в глазах
бита, цепь и кастет,
череп, коса, костёр:
каждое время цвет
вносит в земной простор
то ль покоричневеть,
красным залить ли извод:
каждой эпохи смерть
в спектре свой цвет найдёт
каждой жертве сестра,
жди от неё вестей:
твой в глазах её страх,
в тёмном твоём – её тень
* * *
жизнь представьте проходит
для кого-то прошла
как от вас пароходик
убывающий вплавь
горизонт распрямится
весь вдыхая дымок
кто-то скажет присниться
пароходик тот мог
и набьёт крепко в трубку
капитан табачок
смерть бывает без трупа
будто жизнь ни при чем
он прокашляет горло
сплюнет в волны комок
и вы слышите голос
но вокруг никого