Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2020
* * *
Бывает – нужно просто переждать,
не торопить несущееся небо,
на вдох и выдох, справа или слева
решений и даров не принимать.
Дождаться, пусть уже не перемен,
а дуновений в сторону исхода,
сумел Вивальди, называя свои оды,
ни разу не сорваться на рефрен.
В процессе этом сомневаться грех,
сомнения всегда чреваты срывом,
Овидий, зная технику обрыва,
в наитье проповедовал успех.
Теория сравнений в пустоте,
и относительно поставленной задаче,
а в отражении всё видится иначе
тем более – под кистью на холсте.
У ожиданий, в век перипетий
свои повадки, запах и оттенки,
так созерцанье трещины у стенки,
дарует осознание пути.
февраль
* * *
Только поздняя сирень
птица рода кардинала,
грандиозное начало –
опустившаяся тень…
Неприкаянность сирен,
словно суть иносказаний,
происходит в состоянье
нивелировавшим в плен.
Если больше ни к чему
сострадание и память,
то куда письмо отправить,
а верней ещё, кому…
Не пришедшая весна
уступает место лету,
что уже по всем приметам
болью входит в города.
Високосие шалит
у виска, левей и ниже,
не спасает многокнижье,
и безрадостен пиит.
Времена – хоть отбавляй,
вопреки постмодернизму,
преломляет взгляд сквозь призму
с перехлёстом через край.
май
* * *
Я вышел из Египта налегке,
в толпе таких же – ни левит, ни коэн.
Мы шли по направлению к реке,
Но ненароком собрались у моря.
Про то, что было дальше – не секрет,
хотя интерпретации разнятся,
об этом. И том, что сорок лет
к Обетованной было не добраться.
Тогда я всё же видел Ханаан,
мне те холмы и камни часто снились.
Во все века, красоты разных стран,
как зеркала об этот образ бились.
И всякий раз, погромы и война,
кровавые наветы, рвы с телами,
волшебный образ заживлял сполна,
всё то, что нелюди толпой творили с нами.
Я снова у еврейских стариков
рос, набираясь мудрости и знаний,
и всякий раз, уверен был, что ров,
лишь временной обход из подсознанья.
И поднимаясь в Иерусалим,
не ведая сомнения и горя,
простую истину, что – ани егуди[1],
я знал, как и тогда, в толпе у моря.
апрель
* * *
Если утренний кашель сигарет прежних лет
всех вокруг ошарашит, и случится запрет
на общенье стихами, или там – без стихов
в налетевшем цунами быт бывает суров…
В современном раскладе, стоить взвесить все «за»;
есть ли бреши в ограде, кто коза-дереза?
кто опасен, что важно, где читать, с кем рулить,
ей, в заботах отважной, чьи советы забыть…
Так как раньше не будет! Вместе с тем, как всегда –
не изменятся люди, нас лепили года:
То есть рвач и паскуда, вряд ли станет святым,
а подлец беспробудный вновь продаст за алтын.
Бремя всех экзистенций не отменит печаль.
Раз случившись, Освенцим – не античная даль.
Слишком быстро забылось, в неких светских кругах,
как с утра чифирилось в пермских тех лагерях.
Не читающих книги, больше тех, кто не смог
прокаженной Фемиде настучать слов на срок.
Пандемия, война ли, не изменится счёт.
Это значит – едва ли, что Мессия придёт.
Он ведь всё это видит на экране веков,
также сослан Овидий, вечно терпит Иов.
И покуда не узнан – Бог живёт меж людей,
неподъёмной обузой будит образ теней…
Вот и утренний кашель сигарет прежних лет,
будет признан «не нашим»… И случится запрет.
апрель
[1] я еврей (иврит).