Перевод с польск. Тамары Яблонской
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2020
Перевод Тамара Яблонская
НЕГАТИВ
На буром небе
еще более бурая тучка
с черной обводкой солнца.
Налево или направо
белая ветка черешни с черными цветами.
На твоем темном лице светлые тени.
Ты уселся за столик
и положил на него посеревшие руки.
Ты производишь впечатление духа,
который пытается вызывать живых.
(Так как я еще вхожу в их число,
мы должны бы ему явиться и отстучать:
спокойной ночи или добрый день,
прощай или приветствую.
И не жалеть ему вопросов на любой ответ,
если они касаются жизни,
то есть бури перед тишиной.)
ВОЕННЫЙ ПАРАД
Земля – земля,
земля – воздух – земля,
воздух – вода – земля – земля – вода,
земля – вода – воздух – вода – воздух – земля,
воздух – земля – земля – земля – земля – земля,
Земли Воды Воздуха.
АННОТАЦИЯ
Я успокоительная таблетка.
Я действую в квартире,
приношу эффект в учреждении,
сажусь сдавать экзамены,
стою на суде,
старательно склеиваю разбитые горшочки –
только меня прими,
распусти под языком,
только меня проглоти,
только запей водой.
Я знаю, что делать с несчастьем,
как перенести плохую весть,
уменьшить несправедливость,
рассветлить отсутствие Бога,
подобрать к лицу траурную шляпу.
Чего ты ждешь –
доверься химической жалости.
Ты еще молода,
ты должна как-то устроиться.
Кто сказал,
что жизнь должна быть прожита смело?
Отдай мне свою пропасть –
я вымощу ее сном,
ты будешь мне благодарна
за четыре лапы падения.
Продай мне свою душу.
Другой покупатель не попадется.
Другого дьявола уже нет.
ЛАГЕРЬ ГОЛОДА ПОД ЯСЛОМ[1]
Напиши это. Напиши. Обычными чернилами
на обычной бумаге: им не дали есть,
все умерли от голода. Все. Сколько?
Это большой луг. Сколько травы
Пришлось на одного? Напиши: не знаю.
История округляет скелеты до нуля.
Тысяча и один это всё еще тысяча.
Тот один, словно его не было вовсе:
выдуманный плод, пустая колыбель,
букварь, открытый не для кого,
воздух, который смеется, кричит и растет,
лестница для пустоты, сбегающей в сад,
ничье место в строю.
Мы стоим на том лугу, где тело стало телом.
А он молчит, как купленный свидетель.
В солнце зеленый там поодаль лес
для жевания дерева, для питья из-под коры –
порция пейзажа на целый день,
пока не ослепнешь. Вверху птица,
которая по губам передвигалась тенью
питательных крыльев. Открывались челюсти,
ударял зуб о зуб.
Ночью на небе блистал серп
и жал снящиеся хлеба.
Прилетали руки с почерневших икон,
с пустыми чашами в пальцах.
На вертеле колючей проволоки
качался человек.
Они пели с землей во рту. Прекрасная песня
о том, как война попадает прямо в сердце.
Напиши, какая здесь тишина.
Да.
РАДОСТЬ ПИСЬМА
Куда бежит эта написанная серна через написанный лес?
Может, пить написанную воду,
что отражает ее мордочку как копировальная бумага?
Почему она поднимает лоб, разве она что-то слышит?
Опершись на одолженные у истины четыре ножки,
она стрижет ухом из-под моих пальцев.
Тишина – это выражение тоже шелестит на бумаге
и разгребает
вызванные словом «лес» ветви.
Над белым листком готовятся к прыжку
буквы, которые могут лечь плохо,
окружающие предложения,
от которых не будет спасения.
В капле чернил есть большой запас
охотников с прищуренным глазом,
готовых сбежать по крутому перу вниз,
окружить серну, приложиться к выстрелу.
Они забывают, что здесь нет жизни.
Другие, черным по белому, господствуют здесь законы.
Мгновение ока будет длиться так долго, как я захочу,
оно позволит разделить себя на маленькие вечности,
полные задержанных в полете пуль.
Навсегда, если я прикажу, здесь ничего не случится.
Без моей воли не упадет даже лист,
ни стебель не согнется под точкой копытца.
Стало быть, есть такой мир,
которому я вершу независимую судьбу?
Время, которое я вяжу цепями знаков?
Неустанное существование по моему приказу?
Перевод с польского Тамары Яблонской
[1] Лагерь голода под Яслом – лагерь для советских военнопленных, в котором в 194–1942 гг. погибло 6 тысяч пленных.