Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2020
2 декабря в 10 часов утра в университетской парижской клинике Тенон скончался известный русский писатель, поэт и мыслитель Николай Боков. Он уже вошел в историю русской литераторы. При его жизни в Лионе в 2008 году была защищена славистом Мануэлем Пенином диссертация, посвященная анализу его творчества. Во многом мы были единомышленниками. Более полувека нас связывала дружба. Его работоспособность и острота ума поражали. Помню, как летом 1971 года мы зарабатывали на жизнь, возводя щитовой домик в дачном поселке Яхрома под Москвой. Работали по 10 часов в день. Потом валились с ног от усталости, но он перед сном всегда урывал время дпя работы и писал. Год спустя его шедевр, созданный в Яхроме, «Смех после полуночи» был опубликован в журнале «Грани» в Западной Германии. В нем он впервые ввел тему Смерти. Среди его героев был некий Василий, бес Каляка и Смерть.
Он обладал неповторимым и мгновенно узнаваемым голосом. Когда отвечал на телефонный звонок, это была короткая песнь – певучие растянутые «Аллё». Затем слышался голос с хрипотцой и хрустом, похожий на звук, которые издают сгорающие ветки, попавшие в огонь. Разговор часто перемежался смехом, мелким и рассыпчатым, порою демоническим. Ирония была неразлучна с ним. Она помогала выжить, выстоять, но вводила в смущение тех, кто впервые общался с ним. Жизнь изрядно поработала над ним. Куда она его только не бросала – на целину, где он работал шофером, затем в советскую армию, из которой комиссовался, отлежав несколько месяцев в психушке. В 60-е годы это было весьма распространенным путем избавления от армейской муштры. И на целине и в психушке чудом был избавлен от смерти.
В октябре 1967 года вместе с двумя друзьями приехал в Рязань к Александру Солженицыну. Разговор был настолько напряженным, что после их отъезда писатель вслед им отправил письмо, которое отпечатал на машинке, а потом испещрил многочисленными вставками. У него в гостях были три студента МГУ – Коля представлял философский, Слава Великанов психологический, а Валера Щербаков исторический факультеты. Солженицын писал: «И так как разума нашего обычно не хватает, чтобы объяснить, понять и предвидеть ход истории (а “планировать” её, как вы сами говорите, оказалось, бессмысленно), – то никогда не ошибётесь, если во всякой общественной ситуации будете поступать по справедливости (старинное русское выражение – жить по правде). Это даёт нам возможность быть постоянно деятельными, не руки опустя. И не возражайте мне, что “все понимают справедливость по-разному”. Нет! Могут кричать, за горло брать, грудь расцарапывать, но внутренний стукоток так же безошибочен, как и внушения совести (мы ведь и в личной жизни иногда пытаемся перекричать совесть)».
Его старший друг поэт Марк Ляндо вспоминал эти годы:
«Мы познакомились с ним в 60-х, на Польской выставке в Манеже, когда он еще совсем мальчишкой умело отражал атаки партийных и беспартийных стариков на абстрактное искусство в нашумевшей выставке.. И много лет потом встречались, бывали на Литобъединении Эдмунда Иодковского, дружили с летучей поэтогруппой СМОГ, выступали на “Маяковке” …Сходились и расходились. Он живал у меня в Томилино, я ночевал у него в коммунальной комнатенке на Ломоносовском… Выступали в кафе и в клубах, попадали в милицию и райкомы… короче вели пеструю жизнь в Московском андеграунде, не подпускаемые к издательствам и так далее… бывали и драмы».
Последний год перед эмиграцией Коля вместе с женой жил у меня в Софрино, где я снимал роскошный дом с камином. Возили дрова, топили камин. Зима 1974–75 годов была морозной, но и горячей. Снегу навалило по пояс. Уже тогда Коля знал, что будет жить во Франции и без устали изучал язык. Казалось бы – он подготовился к эмиграции. И все же это было тяжелое испытание.
Узнав в сентябре прошлого года, что смертельно болен, Коля писал 14 октября 2019 года «Продолжение старой притчи»:
«Один юноша полюбил Смерть и стал ее любовником с юных своих лет, искренним, пылким. Сочинял стихи в ее честь. Рассказики и пьесы. Как так случилось, трудно понять. Возможно, время было такое, кругом ходили Смерти, и одна красивее другой. Еще добавились и прежние разных веков, и тоже прехорошенькие иногда, – на дуэли, при взятии Пампелумы, или вот Икара из-за растаявших крыльев, правда, документально не подтвержденная. Наш юноша рос, набирался ума и опыта, познавал, и мало-помалу
в зрелом возрасте охладел к Смерти. Решил ее покинуть. И что тут началось! Такого скандала еще не видела Земля.
– А твои клятвы и букеты?! – кричала Смерть. – И я, дура, верила тебе! Хранила твое здоровье! Берегла от всяких других смертей! Что, перечислить тебе? Может, скажешь, что не видел и не помнишь? А кто тонул в зарослях тростника? Кто погибал в степи? Почти как ямщик из романса! Вез себя в больницу сам, и каждые полчаса терял сознание! Кто тебя будил, а? А кто полез под кузов самосвала ремонтировать, а он сорвался с упора? Если б не я, от тебя и мокрого места не осталось бы! Я, я не допустила такого антиэстетического конца! А тот нож в руке рыбака? Ты думаешь, он сам поскользнулся? А та пророческая ночь, когда тот неизвестный тебе уже дышал в затылок? Вот это уже романтика, да твоя жена испортила! Небо вмешалось, конечно, и все ради любви… А тормоза автомобиля, дважды ломавшиеся прямо на дороге? Ну, ладно, это техника, это скучное, зачеркиваю. И после всего этого мне говорят «прощай»! Нет уж, я хочу получить все мое, и с процентами! Мы долго расставаться будем, ох, как долго! Ох, как трудно!
Юноша – теперь уж совсем пожилой – стал думать, как ему не то чтобы отделаться от Смерти, но хотя бы от сложностей. Думал-думал и говорит:
– Я теперь в другом приходе.
Смерть всю затрясло, застучало, словно целый оркестр на кастаньетах заиграл.
– Нет, вы посмотрите, как он выкручивается! Как винт из гнилого дерева!»
Николай Боков прожил долгую и богатую событиями жизнь. Несколько раз стоял на краю гибели – об этом он упоминает в «Притче». И чудом спасался. В 25 лет написал повесть «Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова». Сумел переслать ее на Запад, и Зинаида Шаховская, к которой она попала, не задумываясь, поместила ее всю в газете «Русская мысль» в ноябре 1970 года! Повесть вышла в год столетия со дня рождения Владимира Ульянова (Ленина)! Затем вышла отдельной книгой, была переведена на несколько языков. Осенью 1973 года
у него прошли обыски. В Киеве был арестован Владимир Вылегжанин, который незадолго до ареста приезжал в Москву, гостил у нас, взял с собой немало самиздатской литературы. А, напившись, вышел на Крещатик и начал выкрикивать антисоветские лозунги. Во время следствия дал подробнейшие показания против московских друзей. В том числе против Коли. Бокова выкинули из аспирантуры МГУ, где он учился после окончания философского факультета.
Он решил эмигрировать и в 1975 году навсегда покинул СССР. В отличие от многих эмигрантов готовился – выучил французский язык, а до этого овладел английским. Работал в газете «Русская мысль», продолжал писать и даже издавал вместе с Арвидом Кроном журнал «Ковчег». В 1982 году пережил обращение, бросил все и ушел странствовать. В декабре 1983 года он писал мне:
«…в прошлом году я крестился, быть может, и не без твоих молитв – и если так, то спасибо. Вероятно и крещению моего отрока ты способствовал, спасибо за то. Я совсем как-то отстранился от внешней жизни, почти никого не вижу и редко испытываю
в этом потребность. Но внутренняя жизнь бурная – и трудная – но интересная. С авангардизмом, конечно, покончено, иногда думаю, что и с литературой вообще – но вдруг брезжит интерес и чувство необходимости, и тогда вновь… Ясно, впрочем, что фантазия может заводить далеко и к ней лучше не прибегать. Или очень осторожно. Эх, соблазнил меня “серебряный век”…»
Бросил все и ушел странствовать. Где только не побывал – прошел пешком всю Францию, пожил на Афоне в монастыре, умудрился побывать в Израиле, пожить в тамошних монастырях, будучи беспаспортным. Это время называл «периодом православного фундаментализма». Спустя 10 лет вернулся во Францию, поселился в 18 километрах от Парижа в пещере. Обжил ее, развел поблизости огород. Особо знаменит огород стал благодаря помидорам, которые он выращивал. Стал членом Общества друзей Нотр дам де Пари. Водил экскурсии для приезжих русских. Побывал в Англии в гостях у архимандрита Софрония (Сахарова) в основанном им монастыре в Эссексе. Встречался в Вене в 1975 году с известным писателем и мыслителем Виктором Франклем. Вступил в благотворительное Общество, члены которого ухаживали за умирающими. Вспоминал, как ухаживал за стариком-испанцем, который всю жизнь прожил во Франции, но в конце жизни впал в детство и напрочь забыл французский. Медсестры и врачи не понимали его испанского. А Коля
в своих странствиях немного изучил испанский. И скрашивал одиночество старика. Умудрился поучиться на подготовительном факультете в Свято-Сергиевском богословском институте, поссориться с Оливье Клеманом.
Его старший друг, поэт Марк Ляндо вспоминал, как Николай
в начале 90-годов прошлого столетия пригласил его с сыном Даниилом в Париж и даже оплатил им дорогу:
«Уж так мне нравятся выращиваемые им тут же, на грядках
у пещерки, душистые южные его помидоры, зачем мне авокадо! Даниил уже привычно режет китайским складным ножом помидоры, лук. Я подбрасываю дрова в самодельную печку… Пахнет дымом горящих балок от домов ХVI века у вокзала Сен-Лазар, обломки от сноса которых свалили здесь в овраге, снабдив Николая столь нужным ему топливом! Еще пахнет сырой гипсовой пылью, ароматной ухой и резким уайт-спиритом от фитильной лампы – эти запахи останутся в памяти, как аромат той, легендарной уже теперь, пещеры…
…Усаживаемся наконец за стол. Николай читает молитву – сначала по латыни, потом по-русски: “Хлеб наш насущный даждь нам днесь… И остави нам долги наши, яко мы оставляем должникам нашим, не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого… Помилуй нас!..”
– Ты, Коля, православный или в католичестве? – спрашиваю я.
Он отвечает, что для него эти разделения не имеют существенного значения. Я наливаю себе стаканчик «кристальской» водки, которую привез ему в подарок, – но он отказался, ибо давно уже от алкоголя воздерживается… И конечно, мне бы надо, грешному, при нем – воздержаться, но…
– Вот-вот – все вы таковы, поэты! – возглашает он, подмигнув Даниилу. – Стаканчик за воротничок и – “полночный троллей-бус! полночный троллейбус!” – А потом с какой-нибудь Лизочкой, в уголок, в уголок!.. Эх, вдарим по одной! – и он громко хлопает правым кулаком по левой ладони. В глазах же вспыхивает тот старинный острый блеск, знакомый мне еще по выставке абстрактного искусства в Манеже, где я впервые увидел его, сражающегося
с возмущенными невиданным искусством советскими ”староверами”, а на губах – язвительная усмешка».
Следуя укоренившейся привычке, Николай записывал все впечатления в записную книжку. Писал карандашом или авторучкой, бисерным почерком. Эти записи позже послужили материалом для многих его книг. В пещере прожил 6 лет. Отравившись угарным газом, попал в реанимацию, чудом выжил. В пещеру не вернулся. Все переживания и впечатления талантливо описал в своих повестях.
В 1998 году активно включился в литературную жизнь Парижа. Он был мистически одаренным человеком. Внимательно изучал святоотеческое наследие, католический и протестантский опыт. Побывал в местах явления Божией Матери – в Фатиме и Лурде. К Лурду
у него было особое отношение. Уже находясь в клинике, не оставлял мечты еще раз побывать там. Каждый вечер, будучи тяжелобольным, находил время для молитвы. 17 ноября прошлого года писал:
«Сон. Пространство: колоссальное, яркое, цветное, круг,
я внутри его, обвожу окружность световым лучом (наподобие лазерного, из устройства, которое держу в руке), сердце полно ощущением “особого счастья”, неизвестного прежде; “счастлив неизвестно от чего”. Кругов два: внешний, “материальный”, “темный”, он может уменьшаться, но внутри остается все таким же огромным, беспредельным, расширяющимся – по ощущению, нелогично! – под действием луча».
15 ноября записал слова молитвы, обращенные к Богородице:
«“Не презри плача и слез, утехо плачущих! Аще ужасает мя мое недостоинство и окаянство моих грехов, но уверяет мя цельбоносный сей образ, на нем же благодать Твою и силу, яко неисчерпаемое море, вижду: слепых прозревших, скачущих хромых, странствующих аки под сению Твоего призрения…” Утехо… цельбоносный… скачущих хромых! Вот что Хлебников-будетлянин читывал, быть может…»
Творчество было для него таким же насущным, как дыхание. Его последние произведения пронизаны любовью. Мы знакомим читателей со стихотворением, адресованным его подруге, поэту и художнику Мари Клод Тибо (он звал ее нежно – Cloclo).
Он знал, что умирает. Смотрел смерти в глаза и не терял ясного ума и понимания всего, что происходило вокруг него. Человек редкого мужества. Я был рядом с ним, когда болезнь начала прогрессировать, и он с трудом на костылях мог ходить. Говорил мне
с уверенностью, что умрет в этом году. Перед смертью примирился со всеми. Последние недели с ним рядом был его сын Максим с женой Татьяной.
Николай так описал свой жизненный путь:
«Учился, надеялся, старался, беспокоился, кипятился, изучал философию, сочинял литературу, женился, печатался за границей, распространялся в самиздате, боялся, попался, обыскался, арестовывался, спасался, надеялся, в 75-м очутился во Франции, в 82-м обратился, развелся, молился, скитался, вернулся в Париж. Подробности в сочинениях».
Тебе скажут, моя дорогая, он умер.
Ты улыбнешься: твое доброе сердце
Забыло недоброе значение слов.
Ты подумаешь: он отправился в путешествие
И скоро пришлет открытку с видом собора,
Поднявшего свои шпили в синее небо.
Ты подумаешь: он вас опять обманул,
Он придумал игру, чтобы развеять
Скуку вашего существованья.
Пока вы смотрели в направлении звуков
Футбольного поля или полицейской возни,
Он завернул за угол, стал невидим
И улетучился, словно туман, словно
Последняя рода иссякшего птица.
И ты будешь права, моя дорогая!
Этой ночью ты ощутишь движение
Воздуха, и рука коснется твоей головы,
Ты услышишь знакомый голос Клокло!
И улыбнешься тени, стоящей в окне.
И скажешь: «Это ты! Скоро увидимся, да?»
Библиография и премии: Премия Дельмас (2001, Institut de France). Писатель-резидент Виллы Маргариты Юрсенар (2002). Член французского ПЕН-Клуба, Общества литераторов SDGL (Sociеtе des Gens de Lettres de France). До эмиграции опубликовал анонимно или под псевдонимом: Смута новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова (La Tеte de Lеnine, Ed.R.Laffont, Paris), повести Город Солнца, Никто (Ed. Denoеl, Paris; John Calder, London), Страды Омозолелова; Смех после полуночи; пьесы Чудеса химии, Наташа и Пивоваров. В 1979 издательством журнала «Ковчег» был выпущен сборник избранной прозы Бестселлер и другое, в 1983 в Цюрихе вышел на немецком языке роман Чужеземец (Der Fremdling, Diogenes Verlag). Со времени возвращения в Париж в 1998 выпустил там на французском языке прозу Dans la rue, a Paris; Dеjeuner au bord de la Baltique, La Conversion, La Zone de rеponse, Or d’automne et Pointe d’argent (Ed. Noir sur Blanc); сборник стихов De tout un peu/Тодасе. На русском языке публиковалась прозаические произведения Обращение, Soliloquium, На восток от Парижа («Новый Журнал», Нью-Йорк); Проза миллениум, Побег в окрестности Реймса (журнал «Мосты», Франкфурт). В России в Нижнем Новгороде в издательстве «Дятловы горы» в 2008 году вышел двухтомник Николая Бокова. Том первый – «Зона ответа» и том второй – «На восток от Парижа». Он был отмечен премией Русской Православной Церкви, как произведения, привлекающие внимание к нищим и обездоленным.
2016