Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2020
* * *
Вишнёвого сока добавь в изумрудный ром.
Мартини, оливки, джин-тоник и мяты лист.
Придёт это время, когда мы уснём вдвоём,
А утром проснёмся – а город вокруг – Париж.
Я сонной рукою по ямочкам проведу.
Когда тебе нравится – ямочкам нет числа…
И ты мне расскажешь, какие цветы в саду.
И я расскажу тебе, как я тебя ждала.
* * *
Спи, я не стану тебе мешать.
Спи на другом этаже панельном.
Сон твой согрею, едва дыша,
Сон, что течёт у тебя по венам.
Спину поглажу, поправлю прядь,
Окна открою пошире – воздух!
Сверю будильник, когда вставать,
Чтоб ничего не случилось поздно.
Не догадаешься ни о чём,
Я прихожу, если ты не слышишь.
У изголовья, припав плечом,
Только во сне я могу быть ближе.
Как же саднит! И уже не в мочь
Остановиться и бросить ношу.
Сердце прилипло к тебе как скотч.
Рву, отрываю, срывая кожу.
ХОРДА
Моя невыросшая хорда
болит:
эффект отрубленного пальца,
что ноет.
Сегодня тело до рассвета
не спит,
оно желает трогать тело
другое.
И вот уже за старым садом
рассвет
встаёт, заваривая кофе
надежды.
Мои невыросшие крылья
побед
упрямо чешутся лопатками
между.
ТРЮФЕЛЬ
Твоё одиночество вырезано ножом
Из старой коробки свадебных новых туфель.
Закопана в землю нежность давно живьём
И прячется под корнями как чёрный трюфель.
Ну сколько тебе вынашивать эту боль,
Любить себя в ванне, стыдясь, что уже постыло!
Холодная простынь как мёртвая под тобой.
Из старой коробки туфли глядят уныло.
* * *
У серых страхов тени в полстены.
Уснёшь – и душат голыми руками.
Кто первый сможет бросить в спину камень?
Ждут в придорожных ямах валуны,
Зовут к себе тревожными ночами.
Сомнений свора скалится и ждёт,
Когда ты сдашься ей на растерзанье.
Открыты пасти – не убит, но ранен.
И вот из свежей раны кровь течёт,
А бинт лежит нетронутый в кармане.
Не жди, когда из тёмного угла
Зеркальный человек пойдёт в атаку:
Он – это ты, потерянный во мраке.
Не бойся. Просто дай ему тепла.
Читай повсюду символы и знаки.
И если ты проснёшься сам не свой,
Увидишь свет, струящийся из окон,
И луч надежды, тонкий и далёкий,
Иди вперёд и просто будь собой.
Идущему открыты все дороги.
В ОДЕЯЛО
Выбран новый путь
И цветы на умытых клумбах
Распускают бутоны,
Прячут влагу в нутро.
Воздух греет грудь,
Сердце тикает ровным пульсом,
Кровь по телу гонит,
Как по туннелю метро.
Поменялись люди,
Картины замерли в рамах.
Нет о прошлом горести,
Нет незашитых ран.
Непременно будет
Дорога и в чемоданы
Аккуратно сложится
Изданный здесь роман.
После многоточий
Рейсы на всех вокзалах
Растревожат время и нам
Будет главный знак.
А глубокой ночью
Я в коконе одеяла
Под Земфиру вою, не
Попадая в такт.
* * *
Пропахли гарью прошлые мечты.
Старинные одежды обветшали.
Ах, мне бы разглядеть тебя вначале,
Чтоб не сходить с ума от пустоты!
Чтоб не смотреть ночами в потолок,
Скуля от одиночества в подушку,
Чтоб не крошить кокосовую стружку
На тот, тобой не тронутый пирог.
В шкафу мечты пылились десять лет,
Старинные одежды обветшали…
Ах, мне бы разглядеть тебя вначале!
Любовь слепа, но я включаю свет.
УБИЙСТВО
Опровержения жаждет больная душа:
«Я не хотела его убивать, это самозащита.
Больше самой мне грозило быть зверски убитой,
Если бы дальше давала себя унижать».
В душу плевал он и тыкал мне острым словцом,
Целые горы обмана скрывая при этом.
После таких остаются не шрамы, а ленты –
Ленты состёганных толстых и грубых рубцов.
Есть у души и физический явный изъян –
Если болит и разорвано – хуже, чем телу.
Душу мою оправдали. В архив сдали дело.
Он же, убитый, вернулся. Предательски пьян.