Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2020
* * *
Разбираешь архив, читаешь бумаги
сорокалетней давности. Расплывшиеся от влаги
письмена, детища ручки и чернильницы невыливашки,
а вот и прощальный оттиск на листе промокашки.
Это напоминает трилобита, окаменелость.
Мы не окаменели – простите нам мягкотелость.
Простите нам податливость, нашу робость и страхи.
Мы оставили кляксы и пятна, мы были неряхи.
Все вокруг черствело. Но мы из иного теста.
Дрожит в руке страница машинописного текста.
Было такое – чужие стихи под копирку.
Были книжные полки, где книги впритирку.
Было прошлое – неподвластно и неподсудно.
Была железная койка и подкладное судно.
Мы тоже были, хоть в это поверить трудно.
* * *
Никто не мастерит человечков из каштанов и желудей,
и они валяются на тротуарах и мостовых.
А когда-то дети… Впрочем, этих состарившихся людей
редко встретишь среди живых.
Опять же, кто делает подсвечники из корней,
похожих на чудища? Думаю, что никто.
Можно проверить, погуглить, чтобы было верней.
Но лучше пойти гулять, надев кашне и пальто.
Никто не гоняется летом за бабочками, размахивая сачком,
и бабочки безнаказанно летают до октября.
А нам остается лежать на диванах ничком,
смотреть на экран, и жизнь пропадает зря.
Почти никто не вышивает болгарским крестом
великого Пушкина или Есенина – все равно.
Опять-таки остается лежать на диване пластом,
лежать, как лежит бревно.
Нет, лучше пойти гулять, надев пальто и кашне,
подобрать каштан с тротуара, желудь найти в траве.
Не имея ни шансов на счастье, ни денег в мошне,
хорошо если мысли мелькают в седой голове.
И пляжи пустынны, и парки почти пусты.
Лишь изредка люди выгуливают собак.
Шуршат под ногами сморщенные листы.
Закуришь и понимаешь: дела – табак.
* * *
в этот день понимаешь, что ты – обманщик и вор,
предатель, возможно – убийца, сам себе худший враг,
что там, на небе скрепляют печатью твой приговор,
а на земле понесут в палату или сведут в овраг.
возможна только отсрочка, ибо жребий таков
назначенный нам от века, все виноваты кругом.
для грешных и праведных, умных и простаков,
жребий для всех один и нельзя мечтать о другом.
и как ни крути обреченного цыпленка над головой,
как ни проси прощения, как молитвы ни бормочи,
но где-то печатью приговор закрепили твой,
и уже все равно для тебя что палачи, что врачи.
и вот мелькает брусчатка при свете фар
скорой помощи, скорой немощи наперегонки.
и старый раввин трубит и трубит в шофар.
и на протяжный звук слетаются ангельские полки.
* * *
кто-то находит образ в случайном движенье мазка
кто-то ищет смысл в созвучиях языка
кто-то дразнится крутит указательным у виска
кто-то сидит за столом одолевает тоска
кто-то ложится на дно как премудрый пескарь
кто-то в стакан наливает аптечный вискарь
кто-то слагает стих как платочки в бабушкин ларь
кто-то ищет спасение в том что случилось встарь
кто-то живет у моря кто-то живет у реки
оба тянут за уши скорбь стихотворной строки
кто-то заложник вечности времени вопреки
кто-то кому-то уже не подаст руки
в перечислениях жизни как ни крути
слышишь ритм и биение словно сердца в груди
занялася заря на заре ты ее не буди
не убий не завидуй не укради не блуди
слишком много запретов наложили на нас
слишком долгие очереди выстроились у касс
мальчик в степи подобрал ананас не подумав что это фугас
не забыть заплатить за воду за душу за газ
* * *
все хотели быть космонавтами в белом
скафандре на фоне черного небосвода
лететь в пустоте заниматься любимым делом
например выполнять пятилетку в четыре года
все хотели выращивать кукурузу на марсе
и вдоль поперек перепахать курву венеру
жаль взорвалась ракета и луноход сломался
и некуда деться юному пионеру
и никто не прочтет надпись СССР на футболке
и не раскопает вымпел знак качества на ракете
не пройдет по брянскому лесу мечтая о сером волке
пищей которому служат непослушные дети
* * *
Этот художник не дожил до седин.
Жил в подвале. Сидел на игле. Не имел ни гроша.
С бабами было лучше. Но художник умер один.
За короткую жизнь он создал четыре сотни картин,
тысяча из которых – в лучших музеях США.
Теперь все знают – он был экспрессионист.
Но сам он такое слово не смог бы произнести.
По просьбе дельцов он подписывал чистый лист.
По сантиму за штуку. Рисовать – не гусей пасти.
И, хотя биографам известен каждый его шаг,
а искусствоведы распознают каждый его мазок,
кажется, что и сам художник был господин Фальшак,
а крестным отцом его был господин Порок.
О его извращенности писали, кому не лень.
Ужасались развратницы, попадая к нему в постель.
Философы утверждали, что художник был туп, как пень,
но и сами философы… кто слушает пустомель?
Говорят, не имея холста, он рисовал на стене.
К этой стене ставили партизан в начале сороковых.
Он был нищ, но сегодня картины его в цене.
Впрочем слух идет – он богат, и до сих пор – в живых.
* * *
Бабоньки, бабоньки, где же ваше лето,
где вы, со спицами, с тяжелыми очками?
Там где поэты, которыми воспето
паренье паутинок с летунами паучками.
Ангелам годится небо любое,
даже темно-серое с белесой пеленою.
но людям приятнее небо голубое,
и Черное море с зеленою волною.
а тут еще и ветер, не сильный, но холодный,
и дождик собирается, капельный, паскудный,
вот нам наказание за грех первородный,
общий для всех, одинаково подсудный.
Вот вам прозябание позднего рассвета,
ночь урезает время дневное.
Бабоньки, бабоньки, где же ваше лето?
Паутинки белые, солнце проливное…
* * *
кто видит на шаг вперед еще не пророк
владыка не тот кто приводит в порядок крошечный свой мирок
не всякий мудрец тот кто умеет читать между строк
не всякий мученик тот кто мотает лагерный срок
не каждый солдат оружие держит в руках
не каждый трус понимает что означает страх
не каждый ангел гнездится в иных мирах
все превратятся в прах но это еще не крах
кто видит на шаг вперед пусть укажет мне верный путь
кто привел в порядок себя пусть поможет спокойно уснуть
кто умеет читать между строк пусть объяснит мне суть
кто мотает лагерный срок пусть поможет свободу вернуть
пусть безоружный солдат мне храбростью дух укрепит
пусть трус не знающий страха на страже дома стоит
пусть ангел земной сопровождает меня
до последнего дня и после последнего дня
ЗАВЕЩАНИЕ
не носи черного платья заведи котенка черного цвета
пусть мурлычет прыгнув к тебе на колени
пусть перебегает тебе дорогу хоть это плохая примета
на потеху моей бестелесной молчащей тени
пусть согреет тебя этот веселый комочек
пусть гоняется за бумажкой привязанной к нитке
пусть на этой бумажке будет восемь написанных мною строчек
и котенку забава и мы с тобой не в убытке