Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2020
РАБИНОВИЧ, КАК ВЫ ЭТО ДЕЛАЕТЕ?
Мой любимый рассказ Вильяма Сарояна начинается словами: «Однажды в пивной Иззи ко мне подошел гений в плисовых штанах». В Москве начала 60-х это было так реально: гении ходили стадами: Чертков, Красовицкий, Чудаков, а в Ленинграде банда Бродского-Рейна… Я и сам был в некотором подозрении на этот счет. Потом этот поток как-то иссяк. Гении появляются после исторических потрясений – войн, революций, распада империй, резких реформ. Чехов родился за год до отмены крепостного права, Хемингуэй и Ремарк хлебнули ужасов Первой Мировой, Бабель насмотрелся в Польской кампании. В СССР казалось бы долго ничего не происходило и афганская война отсутствовала в литературе до распада Союза. И только в Минске в голове Владимира Рабиновича откладывались впечатления советской подконвойной жизни, чтобы потом, спустя 35 лет начался поток его неотразимых и невообразимых рассказов (поначалу на сайте проза.ру). Это то, что произошло в русской литературе на втором десятке после миллениума. Как писал Чехов Суворину: Во Франции Мопассан, а у нас – я стал писать маленькие рассказы, вот и все, что случилось в литературе… Поначалу мне казалось, что стиль Рабиновича идет от Хемингуэя и Стивена Кинга, потом я увидел, что он тоже напоминает лучшие рассказы Джека Лондона. И я безусловно ставлю его выше раннего (что уж говорить о позднем) Горького. Рабинович – нерелигиозный еврей из Минска, Бронкса и Статен-Айленда, свободный человек и писатель, для которого свобода (как объяснял Валентин Асмус) есть необходимость, осознанная им самим, а не кем-то извне.
Фарцовщики, заключенные минской тюрьмы, психи и санитары, менты и кгбэшники, водолазы и колхозники, официантки и торговые работники, зубные техники, официальные художники и тюремные охранники, таксисты и афро-американцы – все они оживают в компьютере Рабиновича и говорят своим неповторимым языком.
Язык этот – атомное оружие Рабиновича, совсем не диктофонная запись реальной речи, как в полевой лингвистике по Александру Кибрику.
Нет, это именно произведение искусства. Как он это делает – это тайна, как у мастеров возрождения. Структурализм, формальный метод, теория инвариантов тут не помогают. Остается только в восторге всплескивать руками.
Герой Рабинович – это эпохальный победитель, Фельдмаршал. Если нельзя победить, и обстоятельства непреодолимы, то на помощь приходят потусторонние силы – и у мента просыпается совесть, а псих летит над городом как свободная птица.
Я поздравляю Рабиновича, большого неполиткорректного замечательного писателя с выходом первой книги – но потенциальных читателей у него – миллионы, как у Зощенко. Бедный затравленный Зощенко, умирая в нищете под улюлюканье официальных собратьев, никому не мог передать своей лиры. Теперь она по праву всенародной любви и признания принадлежит Рабиновичу.
ПРИЕМ
На самом деле из всех книг Александра Грина на меня наибольшее впечатление произвела его автобиография. Там он, наравне с другими событиями, подробно и безо всяких фантазий вспоминает, где и что он ел, если иногда удавалось. Что же, его можно понять. Я тоже кое-что помню на этот счет.
Мои воспоминания связаны со слякотным мутным ноябрьским днем 1983 года. Андропов завершал свое земное существование, но еще пытался управлять из больничной палаты. От него злодеяний ждали, а он чижика съел, как писал Салтыков-Щедрин. Устроил облавы в кино, банях и ресторанах. Продовольствие в Москве еще можно было купить, но это требовало усилий. Как-то мы с женой купили мясо в магазине и гордо несли его домой. У нашего подъезда на Кутузовском проспекте сидела старушка, которая нам сказала: «Это у вас милые что такое, мяса? Эта мяса городская, мы такую мясу собаке даем, у нас мяса цековская!»
В это время одна английская фирма решила проникнуть на советский рынок. Она сняла офис в гостинице «Космос» и созвала представителей министерств и ведомств на презентацию. В нашем заведении приглашение попало к зам. директора, а он переправил его ко мне. Я отправился к метро ВДНХ, и дальше в «Космос», нашел этот офис, и сел слушать их доклады. Собралось всего человек сорок. Четыре часа фирма рассказывала про свои модемы, телефонные станции и электронную почту. Т. е. стоит найти валюту и заплатить, и будет вам сразу счастье, комфорт и технический прогресс. По мере их докладов народ понемногу рассасывался. К концу остались самые крепкие – человек десять. Проверенные кадры: Минсвязи, Госснаб, радиоэлектронная промышленность, кооперация, т. е. я сам. В конце их дама, вице-президент, вдруг всех пригласила на прием. Никто этого не ожидал. В программе этого не было. Нас провели в зал для приемов, где был накрыт стол человек так на сто. Наверно, рассчитывали по максимуму. Это было что-то из коммунистической мечты, всего по потребности, собственно даже гораздо больше. Там были балык, осетрина, семга, икра такая и сякая, копченые колбасы, ветчина, шейка, жульены, не помню, может и фуа-гра, т. е. паштет из гусиной печени. Водка, коньяк, вина, и это во время почти сухого закона. В серебряном ведерке стояло шампанское. Какой-то пир во время чумы. Народ малость обалдел и озирался. Англичане округлыми жестами приглашали приступить. Я посмотрел на этот стол и почувствовал, что мне не то что есть и пить – жить не хочется. То есть как-то нет такого желания. Как писал Булгаков: «Каждый день ходить в пароходство – да вы смеетесь!» Довольно это было вообще-то обидно. Народ, однако, собрался с духом и решил, что добру не пропадать же зря. Крепкий малый из электронной промышленности налил себе полный стакан водки, посмотрел сурово и подозрительно по сторонам и выпил, почти как в фильме «Судьба человека». Взглянул вокруг, налил еще один полный стакан, и опять выпил. Вид его был самый мрачный, казалось, он хотел сказать: «Ну, достали… А пошли бы вы все!» Около меня угощалась переводчица, с полным ртом она еще что-то щебетала, вела светскую беседу. Специалисты из Госснаба пили красное вино и загружались с обеих рук. Люди из Минсвязи активно общались с вице-президентшей. Между тем один из них сделал себе многослойный бутерброд. Он положил колбасы и ветчины, следующим слоем разной рыбы, и еще слой из паштета. Это солидное сооружение он воткнул себе в рот, но тут дело застопорилось надолго. Он не мог ни сомкнуть челюсти, ни вытащить бутерброд обратно, и так и стоял с запломбированным ртом и с вытаращенными от ужаса глазами, как своеобразный символ международной торговли, высокой технологии и сотрудничества на ее базе. Никто не собирался прийти к нему на помощь. Мало– помалу стол все-таки пустел, а лица участников начали багроветь.
Я подумал и выпил немного коньяку. Закусил икрой. Совершенно не помогло. Медленно я отошел в сторону и вышел из зала. На улице шел мокрый снег. На следующий день на работе мне сказали, что в этот день наш директор поднялся на пятнадцатый этаж, с трудом протиснулся в окно и прыгнул наружу. Наверно у него были свои резоны. Какие именно резоны – никто не знал. Через два дня его хоронили.
А эта фирма на русский рынок в конце концов все-таки прорвалась.
АКТЕР
Звали его Митрофан, сокращенно – Митя. Его амплуа было герой-любовник. Он очень удачно играл нервных, интеллигентных, вдохновенных, ранимых юношей среди грубой и нечуткой среды.
Его отец был знаменитый актер, прекрасно игравший роли героев в лакированном балагане официальной советской жизни. Мать была барменшей в коктейль-холле 30-х годов, сильно помятая жизнью аристократка по рождению, но уже не по воспитанию. Когда его родители поженились, то старая актриса Лидина сказала в доме работников искусств громким сценическим шепотом: «Он, видимо, думает, что теперь она ему будет бесплатно наливать!» Глядя вокруг, Митя с детства понял, что надо уметь кусаться и челюсти не разжимать. Приходя из актерской школы-студии, брался за гири и качал себе бицепсы. И некоторые юные актриски хотели бы поведать его поклонницам, что он просто грязная свинья – но не могли, потому что с народной любовью, глухой и беспощадной, спорить бесполезно.
Однажды Снейк сидел дома со своим другом Пашей и они говорили о том, о сем. Митя от нечего делать заглянул на огонек. Снейк ему сказал: «Митя, тут в Доме кино сегодня показывают “Любовь под вязами” с Софи Лорен, а Паша его не видел. Давай я вас на своем москвиче подвезу, и ты его проведешь?» Митя хладнокровно ответил школьному другу: «Три рубля».
Отец его, лауреат всех бывших и современных премий, окончательно спился . В театре его терпели лишь за невозможностью уволить. Мать с утра звонила любимому сыну по телефону и говорила какую-нибудь специальную гадость, которая отравляла настроение на весь день. Он отрывисто отвечал: «Мама, идите на х*й» Как-то Митя повел случайную подругу в ресторан. Эта блондинка, неосторожно и не подумав, сказала что-то не то. Митя в ярости завелся и залепил ей с размаху пощечину – учить надо! Звук пощечины получился как выстрел. У блондинки кровь из носа потекла на блузку. Посетители от соседних столиков подскочили и впятером выволокли Митю из ресторана и оставили лежать на тротуаре. Злобный Митя поднялся, прислонился спиной к зеркальной витрине ресторана и изо всех сил треснул по ней каблуком. Витрина рухнула вниз всей тяжестью и перерезала ему ахиллесово сухожилие. Три месяца в гипсе.
В кино Митя часто играл рефлектирующих милых интеллигентов, но в жизни изображал только одну роль: не рассуждающего победителя. По мнению многих – довольно глупого победителя.
Власти от актеров ничего особенного не требовали. Изображает себе этот гений Антония или Макбета вперемешку с председателем колхоза или партработником – и отлично! Вот тебе с течением времени и гертруда (герой соцтруда) на грудь. Ну подписывать время от времени надо какое-то обращение, клеймить кого сказали – и не слишком часто. А пусть не высовываются, в самом-то деле.
Паша встретил Митю лет через тридцать в аэропорту. Худой, как Кащей бессмертный, Митя, расправив гвардейские плечи, шел в направлении посадки на Израиль. Киногруппа семенила вокруг. «Что же он делает, – подумал Паша, – он же недавно по ТВ сказал, что все беды России от евреев!» Но Митя прошел мимо ворот на Израиль, и пошел дальше – его съемочная группа летела в Белград. «Здесь продается славянский шкаф? – вспомнил Паша бессмертную реплику из фильма “Подвиг разведчика”. – С тумбочкой?»
ЛЕНУЛЯ
Перед Ленулей по прозвищу «вкусная простокваша» стоял нелегкий выбор. Она должна была выбрать между Шурой и Владленом. Ленуля окончила институт технологии легкой промышленности и работала в КБ легкой промышленности художником-модельером. Каждый день рисовала норму: несколько красивых моделей одежды, а иногда (довольно часто) сама эти модели демонстрировала – ходила по подиуму («языку»). В КБ платили копейки, а за показ платили по пять рублей. Ее начальница, главный художник КБ, иногда говорила: «Ах, девочки, какие же вы красивые!» И мама, и папа ее работали в торговле – мама была бухгалтер, а папа был замдиректора продуктового магазина. Работа нервная, но прибыльная.
Шура склеил ее на трамвайной остановке, где она искала в магазине клетчатую ткань для юбки, и видно было, что сразу увлекся. Таскал по знакомым художникам, по каким-то древним старухам из прошлого века с их рассказами о балах и постановках императорского балета, дарил старые огромные книги по искусству с гравюрами и литографиями. Выглядел он привлекательно, блондин с голубыми глазами, хотя и еврей, о чем сказал сам. Он был кандидат наук, разведенный, и платил алименты. В рестораны он Ленулю водил, но редко, деньги не транжирил. Ленуле было уже двадцать один год, так что пора было с кем-то переспать, Шура вполне подходил. Маме и папе он не очень понравился, они Ленулю предостерегали.
Владлен работал вместе с Ленулей в КБ – он был манекенщик. Высокий, цыганистый, веселый и оборотистый. Ездил с коллекциями по заграничным показам, привозил и все время куда-то толкал разные шмотки, денег у него было – завались. Еще он где-то как бы работал экономистом у знакомых, но на работу никогда не ходил, а только получал там зарплату. Где-то когда-то он окончил ВУЗ и имел диплом экономиста. У него была маленькая двухкомнатная квартира, где он жил с бабушкой, за бабушкой надо было ухаживать.
Ленуля некоторое время не знала, как быть, уж очень они были разные. Все-таки Владлен ей был как-то ближе и понятнее. Она сказала Шуре, что они расстаются. Шура был вне себя от отчаянья – но что он мог поделать? Он написал Ленуле ужасное письмо с проклятиями и страшными предсказаниями ее судьбы – и послал по почте. Письмо попало к Ленулиной маме, которая без малейших колебаний его прочла – вышел скандал.
Владлен устроил шикарную свадьбу и всех гостей после свадьбы развез на такси за свой счет – у Шуры и денег-то таких не было. Правда убирать квартиру и мыть бабушку Ленуле не понравилось.
Как выяснилось, у Владлена был план – подзаработать много денег и слинять за рубеж – вместе с Ленулей и бабушкой. Владлен проведал или прочел в заграничной газете, что какой-то Сорос хочет поднять курс серебра и обесценить золото. Владлен стал везде скупать серебро – ложки, вилки, посуду и чего попадалось, а как вывезти он знал – у него был знакомый капитан на таможне. У них стали бывать деловые ребята, что они говорили – Ленуля не совсем понимала. Владлен тоже где-то пропадал и даже осунулся.
Внезапно случилась неприятность – к ним пришли оперативники из милиции и рассказали, что одного делового знакомого ограбили и зверски убили у него на квартире. Его нашли почему-то со спущенными брюками и изнасилованного. Владлен и Ленуля сказали, что ничего об этом не знают и никаких подозрений не имеют. Назавтра к ним пришел электрик проверить проводку и телефонную линию. Телефон после этого стал работать странно: как будто все время раздавалось какое-то эхо.
Через два дня Владлена вызвали в милицию. Он вернулся поздно ночью с лицом сине-черного цвета, так его избили и что-то еще с ним сделали. Он все время молчал и о чем-то думал. Ленуля не знала, что делать. Через день Владлена опять вызвали в милицию. Он сказал Ленуле: «Я больше туда не пойду». Ленуля ушла на работу, а Владлен остался дома. Вечером Ленуля вернулась с работы и пошла в ванную. Владлен висел на медной цепочке от верхнего сливного бочка. Ленуля не могла его снять и распутать цепочку вокруг шеи. Пришлось звать соседей, а уже они позвали милицию и скорую.
Через три месяца Ленуля встретила успешного художника, члена МОСХа и профессора Строгановского училища. Он был женат, но обещал Ленуле купить квартиру и вообще помогать – профессионально и материально. Ленуля сдала бабушку в дом престарелых, продала квартирку и переехала поближе к художнику. В ее лице появился даже легкий оттенок перенесенных страданий – что придавало ей особый шарм.
В свое время общая знакомая по прозвищу «нейлоновая кукла» рассказала Шуре эти события, на что он сквозь зубы сказал: «Вашу мать!»
Шура встретил Ленулю через пятнадцать лет незадолго до своего отъезда: он ходил продавать остатки имущества на аукционе в шахматном клубе, а Ленуля вместе с иностранной подругой заехала на своем авто туда что-нибудь купить по дешевке из антикварных вещей, не подлежащих вывозу.
Они сказали друг другу: «Привет!»