Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2020
ПРЕДЗИМНЕЕ
Иногда проснешься ночью, а в комнате все не так
И кажется каждая вещь – не вещь, а какой-то знак.
Пытаясь его прочесть, между рисками на часах
Застываешь секундной стрелкой, путаясь в бледных снах,
Не успевших еще раствориться во тьме ночной…
Говоришь с собой, чтоб не чувствовать за спиной,
Как сгущается воздух, искрящийся синевой…
Твой невидимый спутник, который всегда с тобой,
Обретает плоть и внимательно слушает речь, –
Как прибой морской, как ветер в тугих проводах, –
Сколько глупости и безрассудства в твоих словах,
Сколько жизни еще в отголосках случайных встреч…
А потом, тебе чудится, он говорит «смотри:
Все, что было однажды живым – уже навсегда.
К небесам летящие дымом твои города,
Блики солнца в весенних лужах, слово внутри».
И мерещится, что из холодной предзимней тьмы
Выступает на миг вся залитая светом дорога
Кто-то делает шаг в огонь, от сумы до тюрьмы,
Кто-то шепчет «Мой друг, останьтесь со мной, ради Бога».
ПИСЬМА С ГРАНИЦЫ
Дрожание воздуха,
искры в ночи и в тумане,
зовущий волнительный шепот у самого уха
оставить не сложно,
но двигаться дальше куда мне
без музыки ветра и солнечного луча?
Теперь говорят: они лишь отрава для слуха,
обман, наваждение, мания, глупость, насмешка…
И жизнь любая в руках у Поэзии – пешка,
и нить Ариадны ведет к топору палача…
Не знаю… возможно и правильно рифмы отдать
за списки, проверки, за твердость чужого плеча
без отклика и узнавания…
Без узнавания…
Не легче, но проще поверить в будни и знать,
что наше разумное «если ты мне – я тебе»
прочнее всех знаков и слов,
а связь – это то же желание…
То же желание…
Реальность острее меча, правдивее снов.
Не знаю… возможно…
Пятак неразменный в кармане,
крапленый туз в рукаве
держите тогда наготове,
чтоб нам откупиться от скуки,
отбиться от власти вещей…
А нет – так вот мои письма…
Они ни то, ни другое…
Ни выгода, ни кокетство,
ни розы, ни грозы, ни птицы…
А что-то как будто из детства,
когда был открытым, ранимым…
Не выдумка от пустоты,
но весточки с самой границы
меж именем и псевдонимом,
Вы и Ты.
ГОЛОС
Голосу моему сегодня пятнадцать лет
И есть у него одна тайна, один секрет.
Хранит его книга, сплетенная из травы:
Он вырос из слова, которое бросили Вы.
Как камень прежний голос убило оно,
Как семечко в душу упало и проросло.
И вырос мой голос таким, как он есть сейчас.
И каждое слово его – от Вас.
Были у него, конечно, и другие садовники –
Резали ветки обманом, поили мечтой.
Были мысли-термиты и сорняки-ужовники,
Но голос вырос из правды и стал собой:
Своевольным как ветер, мне до конца не подвластным,
Схожим с заклинанием и ворожбой,
Замирающим между прелестью и прекрасным
И противным внутри несвободе любой.
Отчего он звучит в стихах будто зов сирен,
Если мне обмануть страшнее, чем обмануться?
Я отчаянно правлю весь день «сирен» на «сирень»,
Ворожбу – на участие, боль – на попытку проснуться,
А Содом – на дом… я стою как боец на ринге.
Лучше было б молчать, но голос мне не дает…
В то же время он дудочке близок, сиринге –
Шелестит на ветру, а в Ваших руках поет…
И так будет, наверно, пока другой не придет,
Не бросит слово свое как камень, который
Убьет этот голос, как семечко прорастет
И окрепнет вдруг тогда во мне голос новый.
ВЕРНЫЙ ДРУГ
Синие сумерки… странное время, чудное.
Стекла от ветра дрожат. Вода в санузле течет.
В комнате тихо, уютно. И скучно… но это не в счет
в тени размытой тревоги: а что я такое?
Как себя от других вещей отделить?
Я – это чайник. Не старый. Пара царапин
все-таки портит не слишком мой внешний вид.
Все еще презентабелен и аккуратен
я подхожу для электро– и газовых плит.
И для открытых костров подхожу. Может быть.
Все еще чем-то полезен тому, другому,
Кого называю я то компаньоном, то другом.
Мы делим с ним время и эту часть старого дома,
Которую он знает кухней, а я, вижу лугом,
за обжигающе синие астры горелок.
А все потому, что внутри у меня пустота.
Она гудит, если стукнуть по ней ножом.
И она нестерпима. Но компаньона рука,
Снимает крышку, каким-то меня веществом
наполняет чистым…. и мимо белых тарелок
слепых, ревнивых, за ручку несет осторожно
к пылающим синим цветам… а тепло их огня
меняет все неотвратимо, и вот невозможно
быть прежним уже… вырываются вверх из меня
шепоты, вздохи, стуки, и белый пар…
И только тогда я знаю, что я… и другу
Я должен об этом в голос свистеть и выть!
Он гасит горелку и открывает фрамугу
Чтоб я успокоился, чтоб мог немного остыть
От диких, чудесных, страшных огненных чар…
И я остываю… Ночь пробирается в дом,
И друг мой уходит. Долго смотрю в темноту.
Есть ли с ним кто-то, кто видит вопрос этот в нем?
Открывает его, заполняет в нем пустоту?
Словом каким-то или касанием рук?
Кто возьмет его нежно и поведет в огонь?
Кто будет слушать свист его, шепот и крик?
Заботливо даст отдохнуть от борьбы и погонь.
напомнит ему его имя… не скроет свой лик.
Должен быть у него такой Верный Друг.