Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2020
* * *
Не уйти из позорного круга:
говорить, отвечать невпопад
и в отчаянье вскидывать руки,
коль словарный запас небогат.
Замирать, онемев обелиском,
возведённым себе самому
как погибшему в схватке с английским
и с немецким впридачу к тому.
Не пытаться свободно, как дети,
речь иную впитать навсегда,
а исчезнуть и спрятаться в нети
от беспомощности и от стыда.
И растерянно память листая,
пребывать в молчаливой тоске.
Нам и в русском-то слов не хватает,
что искать их в чужом языке.
* * *
Без строчки – ни дня, это что за жестокое кредо?
А если я сплю, например, в выходной до обеда,
а если я слаб, потому что простыл и болею,
а если по городу шляюсь и просто глазею?
Случилось ли что, и пропало надолго везенье,
с женой поругался, и нету совсем настроенья?
Зачем из себя, напрягаясь, выдавливать слово,
не лучше ль подумать, в чём жизни есть первооснова.
Взглянуть за окно, где с усмешкой, обняв, как подружку,
толкает паук очумевшую муху в ловушку.
И чёрный дроздёнок гуляет по зелени свежей,
в траве ковыряясь, ища пропитанье неспешно.
И наглый сосед мой – огромный котяра мордатый,
по саду идёт, как по площади Красной «Армата».
А маленький пёс, осчастливленный жизнью собачьей,
виляет хвостом и по улице радостно скачет.
Гремят поезда, за деревьями мощными прячась,
куда-то зовут: к приключеньям, паденьям, удачам.
Глаза подниму, облаков наблюдая строенье…
И это когда-нибудь вставится в стихотворенье.
РИММА КАЗАКОВА
Мне из дальнего такого
времени сейчас видна
поэтесса Казакова
Римма Фёдоровна.
В зауральский город старый
подлечиться прибыла.
Знала: доктор Илизаров
чудные творит дела.
Подзабыв столичных будней
суету и разный вздор,
согласилась тут попутно
на стихи и разговор.
Говорила прямо, честно,
как судьба давала сбой,
и о том, как пишет песни,
оставаясь в них собой.
О поездках, людях, встречах,
что подпитывают нас.
И о том, что к русской речи
возвращалась каждый раз.
В микрофон стихи читала,
голос падал и взмывал,
то о нежности шептал он,
то рождал девятый вал.
Мне подписывала книгу,
не жалея щедрых слов,
книга эта поелику
названа «Страна любовь».
В ту страну попасть хотела,
но влекла сильней строка,
что и пела, и летела
так мучительно легка.
Три страницы со стихами,
быстрой правкой освежив,
мне оставила на память –
вдохновенья виражи.
Длинный росчерк, нервный почерк,
как неровной жизни след.
Поэтическая почта –
из минувших дней привет.
Здесь в тумане заоконном
вдруг лицо её верну –
поэтессу Казакову
Римму Фёдоровну.
* * *
Строку к строке старательно слагая,
ты понимаешь: жизнь совсем другая –
не как в тетради.В ставках на кону
она резвее и многообразней,
полна невзгод, надежд и чуши праздной,
поступков, слов, неясных никому.
Что там творится за окном, снаружи,
где вдох труднее накануне стужи,
а горизонт сгущающийся мглист?
Снег ляжет густо, как мазок пастозный.
Чтоб всё забыть, он свыше нам подослан,
но прошлого пробьётся жёлтый лист.
Который волновал тебя когда-то,
пожалуй что, сильнее снегопада.
К его судьбе ты точно не был глух.
Сегодня отрешённо и спокойно
глядишь, как с ветки он слетел покорно,
а на земле свернулся и потух.
Не он ли до сих пор в тетрадном теле,
в тех письменах, в душевной канители
горит, как прежде, и бросает в дрожь?
Пусть жизнь была, как тусклая палитра,
но удалась иль нет, ты без поллитры
ни с кем-нибудь, ни сам не разберёшь.
* * *
«А мы уйдём – и небо упадёт»
Е. Карасёв
Вглядываюсь в облака, вечную синеву.
Мы на Земле пока держимся на плаву.
Старый ли, молодой – вместе нам годы длить.
Связанным меж собой жизнь ни к чему делить.
Мне говорил отец, пряча тяжёлый вздох:
«Скоро стране конец, вы – как чертополох.
Толку с вас, видно, нет, в мыслях вино да рок.
И не спасёт от бед вас ни генсек, ни бог.»
Вышло же всё не так, был понапрасну гнев.
Время дало нам знак – выросли, поумнев.
Вновь молодняк – вперёд, ловит свой звёздный час…
Небо не упадёт, если не будет нас.
ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Летний день. За окном потемнело,
и упала из тучи гроза
на земное засохшее тело,
окропляя поля и леса.
Встрепенулась земля, задышала,
шевельнулись на стеблях цветы.
Но дрожит ещё воздух от жалоб,
что живой не хватает воды.
Послегрозье. Прохлада витает
над восставшей травой, над людьми.
Нам чего-то всегда не хватает:
денег, славы, вниманья, любви.
Даже в наши неюные годы –
вроде можно мечтанья унять –
то захочется больше свободы,
то рискнуть вдруг потянет опять.
То улыбка пронзит Моны Лизы
в разноцветной толпе городской,
то повеет, как вечностью, бризом
из немыслимой дали морской.
Приключенья, восторги, наряды –
так с обыденным счёты сводя,
нас бодрят грозовые разряды,
будят свежие капли дождя.
* * *
А говорили, что придут морозы,
но климата сложны метаморфозы,
февраль прошёл, а их всё нет и нет.
И март уже с набухшей рано почкой,
и солнце с голубою оторочкой
глядят зиме насмешливо вослед.
Известно, в здешнем поясе дождливом
быть надо к переменам терпеливым
и стойко ждать зелёную листву,
которая появится нежданно,
как выигрышный билет из барабана,
чтоб смог подумать: снова я живу.
Хоть время года каждый выбрать волен –
сказал же Пушкин, что весной он болен –
но здесь порой никак не разберёшь:
весна, как осень, и такое ж лето,
их отличает только час рассвета,
а день тоскливой серостью похож.
И всё ж весною стали ярче краски.
Соседка появилась на терраске,
подставив тело тёплому лучу.
Ему всегда в народе местном рады,
как золоту добытому пираты,
как страждущий голодный калачу.
В моей весне другие есть приметы.
Они воспоминаньями согреты.
В снегу тропинку там торит ручей,
всё шире на пригорке плешь проталин.
По радио сказали:умер Сталин,
и муторно от траурных речей.
Ещё дрова сгорают в русской печке,
и сладкий запах, свёрнутый в колечки,
от маковых румяных пирожков
плывёт по кухне радостным соблазном.
И то ли горе в доме, то ли праздник,
не знал тогда я, мал и бестолков.
Иных немало было в жизни вёсен.
Но зуд нырянья в прошлое несносен.
Я здесь живу сегодня и сейчас.
В Европе северной отогревая душу,
в себе картин далёкого не руша,
на ближнее настраиваю глаз.
* * *
На западе бледные краски заката,
и в воздухе стелется стылый туман.
За всё в этой жизни приходит расплата:
за трусость и жадность, за ложь и обман.
За то, что не мог устоять пред соблазном –
не то говорил и писал не о том.
За то, что бывал и ленивым, и праздным,
за то, что уютный не выстроил дом.
У каждой судьбины свои заморочки.
Больней иногда, чем порез от ножа,
когда сыновья, заплутав в одиночку,
уходят из жизни. А рана свежа.
Темнеет слегка горизонт розоватый,
кончается день, но не стоит грустить.
Я знаю,что был глубоко виноватым,
и вряд ли себя я сумею простить.
Ошибкам, провинностям несть исчисленья,
без умыслов злых совершал их стократ.
Сквозь окна мне в комнату входит последний
в году отживающем зябкий закат.
И в этом его хладнокровном вторженьи,
в лучах, растворяющих облачный слой,
мне, может, почудятся слово прощенья
и слово прощания с прежней судьбой.