По-пытка некролога – Н.Бокову
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2020
Эти четыре месяца были особенно тяжёлыми. Август, девятнадцатого… В Париже жара адская… 38 по Ц. (по Цельсию и по Целкову), а уж по Ф. (Фаренгейту, я вас умоляю), лучше не пересчитывать. А три дня тому, в нашем доме №36 открылось «Ателье цвета», где в старом, покинутом, литейном (опять Литейный) заводе проецируют, «отливают» на стены, пол и потолок (эпилептики – стоп!) картины художников, которые уже не… и которые, как бы ещё… да, мэтры – метрами: Гоген, Ван-Гог, «золотой» Климт, у которого, как говорят, было двести любовниц (очередь из парижан внизу поглазеть на это платное шоу на сто пятьдесят тянется, прямо до аптеки Лебона, где каждый день «ночь, улица, фонарь…», ломятся как в мясную, в шестидесятых, в Питере, на Разъезжей). А на четвёртом – Олег Ц. со своим «каноном» тоже: тремя на четыре (метрами), а то и больше, тоже мэтром, над всем этим художественно-проекционным и оплаченным государством, чужим нижним пространством.
А причём тут наш дом? И оплаченный Парижем «худниз»– «вровень с землёй» (этаж первый по-здешнему)? Ну, это чтобы как-то поярче, подуховнее атмосферу августа девятнадцатого показать. Где? Кто? Зачем? В августе в Париже в белом (в смысле халатов) никого… все разъехались, если это дело, в смысле денег, позволяет. А главное – в августе ни в коем случае нельзя болеть. Никого нет: ни участковых (врачей), ни офтальмологов, ни хирургов, ни урологов, ни венерологов, ни онкологов, ни аллергологов, ни кардиологов, а уж про гинекологов, астрологов и трансплантологов и говорить нечего… Все на пляжах! Весь французский бомонд-медкорпус до сентября только в трусах или без. А тут вместо «скорой» (как кому повезёт) приезжают по вызову какие-то «пожарники» с брандспойтами, наполеоновским приказом в начале девятнадцатого (века, века) надутые. В общем, был август. На «парижском дворе» стоял, потел (от тел?) – девятнадцатый (год, год)…
Звонок № 1
– Док?
– Да, Коль…
– Давай, я тебе холодного… из «Линд’ла».
– От пузика – арбузика… Но тащить же…
– А может, потом сходим… и маму твою заодно «помоем», в 28-ом. Бомарше напротив от зависти лопнет с его 16-тью «коленьями»-поколеньями… и этим самым заводным «Фи»-парикмахером. Его, то есть её (в смысле могилы) тоже иногда моют, нет, не Фигаро, не мы с Колей, – государство… музей же… помыть, подстричь – долг, когда у тебя зарплата в конце каждого (месяца).
– День будет банным, загребанным.
– И Базана возьми, пусть щёлкнет.
Коля притащил полтора кило этого красного, полухолодного, с наклейкой из Марокко. В этот день никого не мыли. Огромный нож, знакомясь, впивался в выпуклые бёдра «фрукта», того самого, в который – там, «в одной шестой», коллеги (тоже в белом) шприцами семидесятиградусный аптечный (спирт) засаживали.
– А ты на чём?
– На колёсах.
– Как Меркс?
– Ни Маркс, ни Меркс…
– Ты ж на одном дыхании, педалями Париж режешь: «Полковник Фабьян» – «Булонский»…
– В том-то и дело… второе (дыхание) открывать надо… Не могу понять, почему это «железо» на гвоздь не подвесить… – он коснулся груди, – что-то не… задыхаюсь.
Именно после этой встречи и завертелись эти «чёртовы» колёса. Три дня ушло на то, чтобы сделать рентген, сканер, анализы крови, найти французского врача (в смысле вечности-человечности). Хорошо бы «поиметь» диагноз сразу, в руки. У кого? Как?
Парижский госпиталь Ларибуазьер – рай наркоманов. Унылая тётка справочного скучает в таком же окне. Коля приблизился и так вежливо:
– Мадам, я хотел бы результаты…
– Никого нет…
– Мне сегодня сканер у вас делали… Кто-то же был…
– У нас никого… Обращайтесь к вашему… «лечащему»…
– Он в отпуске.
– Я лично помочь вам ничем не… Они все по пляжам…
– А если у меня – рак?..
Тётка-дама забеспокоилась:
– Месьё, не пугайте, я тут не причём, хотя… – и она потянулась к телефону.
– Тут какой-то Боков, за диагнозом…
– Вы можете подождать?.. – и она покинула свой «сидящий», хорошо насиженный «пост» – насест (погост?), чтобы где-то что-то лично выяснить. Ждать пришлось недолго, всего часа полтора. И вот она, виляя бёдрами, победно появилась, окружённая двумя «белыми» молодцами.
– Месьё, – заявил молодой «начальник»-интерн, – мы завтра вас госпитализируем, срочно.
– А в чём дело?
– Вам всё объяснят там…
– Если «там» – дело дрянь…
Назавтра его срочно – в койку. Госпиталь «Тенон», родной «брат» того «Лари», предыдущего заведения-«буазьера» – рая, с сонной справочной. Он (госпиталь) как раз напротив Пер-Лашеза.
Звонок №2
– Док, ты заплатил членские… в «Пен»… (клуб)? Почём нынче французское «перо» – Пиво (ударение – как угодно) – право?
Дело действительно оказалось дрянью и даже хуже того.
– Хочу в Лурд, – вдруг заявил пациент.
– Рано ещё…
– А может поздно?..
– Но по-французски это как-то «lourd» (тяжело)…
– «Что в вымени тебе моём…» (этого городка). «S» вдруг появляется. Мне кажется, что там мне легко будет, что-то обязательно произойдёт.
– Чудо?
– Ну, что-то вроде… Ты представь – меня везут на носилках, горизонтально. На груди – досье, бетон – mauvais ton – приговор. Тяжесть невероятная.
– Генетику не обманешь.
– Ну, как сказать… Вдруг – чудо, как у Бернандетты Субиру… Встаю и сразу – в стаю, милостью Высшей, на Набережную Излечимых, туманом выброшен, там же «наши»: где-то Эдгар По течёт. А после этого Папа-аргентинец (иезуит №1 в Риме), моё «бетонное» на комиссию…
– «Что за комиссия, создатель?..»
– Врачебный консилиум – «бетономешалка», чтобы подтвердить…
– Кстати, о Папе, я сегодня по «ящику»… ушам не поверил: «Верховный Понтифик, епископ Рима и глава всемирной католической церкви Его Святейшество Папа Франциск ударил по руке азиатскую паломницу, просившую духовную помощь». Она, эта идиотка, не знала, что этот, 266-ой, в миру Хорхе Марио Бергольо, инженер-химик, 50 лет тому работал вышибалой в борделе Буэнос-Айреса. Такая профессия – всё вышибает… и «от».
– Ничего себе «духовная»… Она его грубо за руку… и потащила на себя… Надо знать, кого на себя тащишь… Он тут же ей дал по этим азиатским… лапам. Рефлекс!
– Но он же потом попросил…
– К сожалению, «слаб человече», даже если он и вышибала «духа».
– А ты обязательно прочти эту «Песню Бернандетте». Издательство: «Энигма». Как английская шифровальная (машинка) 2-ой мировой… которая даже очень (помогла)…
– Но название «Песня» чудовищно… как говорит Б.М.: «а перевод… перелопатить»?
– «Архимандрит» или Макс, кто-нибудь из них тебе привезёт «песенник». Это еврейский человек Франц Верфель, из Австрии, приятель Цвейга, во время той самой 2-ой… случайно попал не в Лувр, не на свою «верфель», а в Лурд. И позже разразился в Нью-Йорке… Всего-то 452 страницы-странницы… Прочти, может, созреешь… Да нет, уже поздно.
Как показали анализы… лучше, чтобы они уже ничего вообще не показывали. Поезд ушёл…
В таких случаях медицина бессильна, хотя… «Надежды маленький оркестрик»… Ещё бы «управление любви» подключить. Ты ж понимаешь… Силу духа… И тут туда же… паллиативная медицина: чем можем – поможем. Массаж на дому (если он – дом – есть), пилюли, наркотики, корсеты, медсёстры и прочие земные и судорожные удовольствия, плюс, конечно же, тёплые слова, которые ни за какие деньги… и даже кошке… Мы вас подлечим и домой. Держите рецепт на бесплатную «Коля»-ску. По своей квартире будете ездить… Может, кто-то и подтолкнёт…
Но в этот раз французская медицина удивила. Рыжий и усатый заведующий отделением с энтузиазмом разворачивал перед Колей план предстоящей медкомпании:
– Главное укрепить позвоночник… и химиотерапия, шесть операций на разных уровнях, корсет, сканер. Мы, как бы вам объяснить попроще, мы вас в асфальт закатаем…
Боков хмыкнул:
– А я думал, что это метод сицилийской мафии…
Усатый кивнул и тоже хмыкнул в ответ:
– Правильно. Мы тоже в каком-то… Асфальт (специальная паста) наполняет и укрепляет полости в хрупких позвонках, усиливает прочность оси «голова – таз»…
– Ну, если «таз»… – тогда укрепляйте – «оси»…
Звонок №3
– «Ich sterbе»! Пора готовить «последние» (слова)…
В общем, покатились дни: туда-сюда… Зачем? Почему? Кто вам считает… Сканер, анализы, операции, мотание между госпиталями (нет, ещё не Лариса Гернштейн – жена Э. Кузнецова-«самолётчика»: «Перевозчик-водогрёбщик, старичок седой…»), в трясущихся «амбулансах», в пластмассовом почти розовом корсете, который всё подпирает и который за 24 (часа) «пропел» – залил бывший оперный певец из Ливана со странной, но близкой фамилией Джузеппе Тромб – болит (2 «Б» и тромб, и боль, и даже киношный вулкан, тоже через «с», в одном лице). Здесь свои горла медные, свои тазы. Пришлось срочно закрывать свой ливанский ротик и переучиваться на францмедтехника.
Мэрия 20-го (района). Дорожка к госпиталю. И тут же фанера- доска, на которой чёрным по белому фамилии грудных еврейских детей, которых в Освенцим… и которые тогда впрямую угрожали немецко-вишистскому режиму… Вот 4 из 70-ти еврейских младенцев, которым не стоило тут рождаться: Charles Bernat – 1 год, Regine Duamet – 2 года, Suzanne Hosman – 1 год, Salomone Ossia – 1 год… (в общем, 1000 еврейских детей, которым не стоило тут… в 20-ом). Ныряем с Володей Базаном под арку бывшего монастыря. Пятый (этаж). Вторая (палата). Боков встретил в своей «оперной» сбруе:
– У нас сегодня фотоссесия…
– ?
– Операция «Глазки»…
Базан остолбенев, гладит свою сумку с японскими «прибамбахами»… готовый всегда нажать.
– Анютины?..
– Боковы. Закрытие. Генеральная репетиция… Док мне их закроет, а ты, Володя, пальцем только…
Таки – закрыли. Таки – нажали. На фото остались правая рука бывшего анестезиолога, закрытые глаза пациента и перекошенный улыбкой рот Бокова. Впрочем, перекосились, «рыдали» все трое. Тут какая-то медсестра, ещё не перекошенная, без стука ввалилась:
– Ой, как у вас весело… Над чем смеётесь?
– Да мы и сами толком не знали, хотя…
А этот, у уха, рассыпался трелью почти каждый день.
Звонок №4
– В.А., не забудь сказать Б.М., чтобы пускал корни в Бремене. Это для него очень важно. Пробиться на немецкий литературный горизонт-рынок. Разбить одиночество. По-моему, фамилия этой дамы: Кнарсен. Да, кстати, меня сегодня пригласили на радио «Франс-интер» интерном – в микрофон… Могли бы и пораньше…
И тут внезапно вмешался, ворвался, автоответил чужой женский голос:
– Voulez vous manger?[1]
Звонок №5
– Ну, как ты?
– А ты?
– Одной (ногой) уже… вторую готовлю. Пора Евсея перечитывать.
– Ты про Цейтлина: «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти»?
– Да! Конечно, прилагательное – провокация. Но что-то в этом есть… Ты мешаешь этому «переезду»… а у меня несколько другой (взгляд) на это дело… Я тоже сопротивляюсь этой «с косой», но не очень.
– А «архимандрит» за ключами (приедет)… скоро?
– От квартиры? Недели через две, приходи на клёцки, а потом и Макс… А тут… я думаю, меня домой скоро выкинут… им нужна палата.
– Ума?
– Девять квадратов.
Но, в общем, кажется, вся эта «медицинская кухня» стала ему помогать понемногу. Вместо «обещанных» природой «концов» вдруг открылись какие-то те же «начала». Этот самый «маленький оркестрик»? Наркотики делали своё дело: «голос» встал на ноги, энергия вдруг начала переливаться в недолгих беседах через край… Вот и на мессу в церкви «Тенона» кто-то толкнул Коляску…
Звонок №6
– Позвони, почешем…
В этот раз «почесать» не получилось. Недели через четыре после боковской госпитализации мой автоответчик выдал:
Звонок №7
Он опять заговорил насмешливым боковским тенорком:
– Командир, когда всплываем?..
У ещё не утонувшего абонента появилась какая-то новая военно-морская лексика. Ну, типа: «Отдать концы!», то же самое с якорями… «На палубу вышел, сознанья уж нет…» (как же он тогда без сознания вышел, вынесли вдрызг пьяного такие же «нательники» по кубрику?). Чтобы такой матерый философ и писатель-эстет как Николай Боков вдруг завопил: «Полундра»! Трудно себе представить… Что ж это такое? Кто же это такая? Пришло время, по всей видимости, «открывать кингстоны», тонуть обоим? Может, проснулась вдруг любовь к «Наутилусу», к «Корейцу», к «Первому после Бога», к «Курску», к «К-17», к «К-172», к «Красному Октябрю», которого всё время кто-то преследует? Загадка казалась неразрешимой, хотя…
40 лет тому, молодой и красивый Боков, въехал в столицу почти на белом (коне). Правда, он не вёл его по «литературным мосткам» под уздцы в Сенат, как его предшественник Калигула, но в знаменитый на всю Францию, литтележурнал «Апостроф» Бернара Пиво (ударение на «о») – он его ввёл. В жалких русских «общежитиях» соплеменников от удивления зацокало… Да и русская атмосфера литературного Парижа была особенно «сердечной», клёцки в смысле инфарктов. Отблески литературных схваток русских литературных зубров эмиграции: «Вермонтского затворника», В.Максимова, А.Синявского, Е.Эткинда (В. Некрасов и А. Галич – отпадали, так и оставались в этих прениях – за бортом) полыхали под чужым полугостеприимным небом. Коле повезло. После самиздатской пародии к 70-летию «лысого» (в 70-м), которую они (Боков и его соавтор – «Икс») «замочили» (в прямом и переносном: основателю в «Смуте» основательно отрезают в мавзолее голову»), под носом у 3-х букв (КГБ): «Смута новейшего времени, или удивительные похождения Вани Чмотанова». «Смута» – не смута… Чмотанов – не Чемоданов – помогли. Русская мысль» (единственная русская газета на этой совсем не забытой Богом чужой земле), сразу же разделила его взгляды и русские «мысли» и пригласила Бокова с женой (которая ждала ребёнка) «влиться в творческий», поработать «мыслями» на её страницах.
А кроме того подвернулась работа наборщика в личной типографии М.В.Р. (Марии Васильевны Розановой). Всё как бы неплохо складывалось… Пришло время спускать (с верфей А.Д.Синявского и с его разрешения?), выпускать свой личный и независимый ни от кого журнал – «Ковчег»… Сто страничек, без обложки, на серой бумаге, совсем без свинца. Свинец был заложен в тексты? Так вот откуда появилась морская терминология 40 лет спустя. Всего было «спущено на воду» шесть номеров-посудин.
Через три года вся деревянная эскадра… все шесть номеров ушла и (ушли) под воду и в русскую зарубежную словесность, но кое-что всё-таки «на плаву» осталось. Особенно нечётные номера: 3-й и 5-й.
Коля был дерзкий человек. Уже в шестидесятых он решил бороться с Софьей Власьевной. А значит, надо создавать новое движение-партию. А из кого? Поднять на бой демократов – домкратом. Решил – из чумазых шоферюг-алкоголиков на московском автозаводе какого-то имени, где висел странный лозунг: «Добавишь газу – поедешь в Газу». Зажечь новой искрой внезапно спившийся пролетариат, дать цель пьяному коллективу и сверх того новые канистры, кингстоны, шансоны и «пару» копеек. Нет, нет… это не был (чуть позже) какой-то нервный Эдичка – «эротика для ротика», который позже немножечко шил… в Штатах, в компании негров-портных, Боков сжал зубы и сразу влез в среду чумазых и тоже чёрных работяг-шофёров, которые если что, монтировкой (по зубам или между ног) и всегда… на три буквы.
Сдав на права водителя грузовика ГАЗ-151, Боков лихо въехал, даже не притормозив, на новое место работы, в «Лихачёва». Три месяца агитации в обеденных перерывах «за маленькой» (простите, «ми» – 1 рупь 49) прошли, как страшный сон. Адские водители не понимали, чего от них хочет этот не еврей, но странный пацан. И всё-таки (опять странно) не заложили, но приучили «странного» воровать дрова тоннами и пить горькую, не отходя от кассы и домкрата.
Гром грянул на третьем «Ковчеге».
Коля был дерзкий писатель. Его журнал ставил тоже своей дерзкой целью внести новую струю в унылое русское зарубежное и «не»… литературное пространство. Убрать все табу и запреты. Что можно, а что нельзя… Всё можно! То есть сломать устоявшиеся подкисленные стереотипы типа: «Первый бал Наташи Ростовой». И то верно… чуть раньше сам Лев Николаевич в письме к А. Фету своей рукой чиркнул: «Моя “Война и мир” – многосло(а?)вная дребедень». Ну если сам ЕБЖ… в дребезги день – значит, не всё потеряно. Обездоленный секс найдёт свое место на наших качающихся, в смысле ковчега, волнах – страницах. В № 3 «Ковчега» впервые был напечатан роман Э. Лимонова: «Это я – Эдичка». Заброшенный судьбой харьковский поэт (будущий нацбол?), Эдичка, мотается, блуждает по многоэтажной Америке, пытаясь понять, «кто есть кто»… какой «этаж» ему подходит, а какой эпатаж – нет, что хорошо, а что не очень.
Всё было бы ничего, но вот на откровенных страницах романа его лукавая задница попалась на глаза красивому негру, который не устоял (не устоял и Эдичка), совершил «чёрный человек» с поэтом непоправимое… И оба были довольны, как и Л. Корнилова, которая, чуть позже, уже в 5-м номере «Ковчега» дала своей рецензии шапку: «Последний романтик Эдичка». А может, предпоследний?
И тут началось. Странно, тираж «Ковчега» маленький, ну, 200 плюс ещё пятьдесят номеров-подарков. Как же это попало на глаза Тому, в Вермонте, который в «затворе» (затворничестве), который за чистоту слога, нации, чести – всё перезарядит, который уже на всё положил и, который тоже, по шпалам?.. Никому не позволено «обесчещивать» русскую, великую (литературу). Американский «затворник» был тяжёл на руку и телефон.
В кабинете редактора «Русской мысли» И. Иловайской-Альберти на 217, rue du Fbg St.-Honorе в Париже, раздался звонок:
– Мадам Альберти?
– Да.
– У вас, как его… какой-то Быков или Боков работают?
– Работают. Вместе с женой… И она… беременна. А что случилось?..
– Уволить обоих, немедленно…
(Прямо по А. Галичу: «И старуху-мать, чтоб молчала бл*дь»)
– Но, но она… беременна.
– Тоже мне, родильный дом! Сами разбирайтесь…
Коля потянулся к бумаге, надо как-то ответить (?):
«Господин Солженицын, если вы “тронете” мою жену, я прикуюсь к ограде церкви “Мадлен” и дам пресс-конференцию».
Письмо ушло в Штаты, в далёкий Вермонт, а Коля тоже – «л»… из «Русской»… газеты в собственные и невесёлые мысли-обстоятельства. Тут, в общем, быстро разобрались: его уволили сразу, жену – через три месяца. Но в 5-м номере «Ковчега», там, где Л. Корнилова про «Эдичку»… появилась лукавая статья лукавого Вагрича Бахчаняна, тоже художника и тоже из Харькова-Нью-Йорка: «Сто однофамильцев Солженицына» (фрагмент): «Итак, многолетний труд завершен. Мне удалось собрать 100 однофамильцев А.И.Солженицына, проживающих во всех концах Советского Союза. Отчества и адреса однофамильцев Александра Исаевича не указаны в целях конспирации». Нью-Йорк, 30 июня 1975 года.
P.S.
В траурной рамке даны однофамильцы Солженицына, переменившие свои фамилии после высылки знаменитого писателя из СССР».
Одни только имена чего стоят: Дорофей, Елизавета, Леонид, Матвей, Ипполит, Элеонора, Неонила, Конкордия, Вонифатий, Егор, Ада, Анна, Антюх, Вадим, Игорь, Изот, Виссарион, Эдуард, Андрей…
Все из одного «куста», а на 15-ти фото – ох! – «Дикая дивизия»…
Антюх – ух! Ну, кому же такое понравится…
Звонок №8 (оптимистический)
– Мы увидим «небо в алмазах»?
– А что, сегодня получше? Ну, как получится, дядя Ваня… А эти «алмазы»… Дикая безвкусица… Ужасно! Прав был Л.Н.Т: «Не пишите, голубчик» (в смысле – пьес).
– Согласен, но мир покорён…
– Что нам Гекуба?
– А меня – никто…
– Не преувеличивай… – Я! «Фрагментарий». Стр. 190-я! И этот кусочек симпатичный: «Мне нравилась бы современная литература, если бы мне удалось почувствовать восхищение автора самим собой. Ведь только от восторга перед собой можно размахивать бутылкой повсюду, как Чарльз Буковски. Купаться вместе с ним в нарциссизме, как в Олимпийском бассейне». Узнаёшь? А твой «Сон Марковского» №3… Я его наизусть. Это про Ваню Тургенева, который в «Муму», про нашего Хвоста: «Из окна глядел дядя Хвост и распоряжался, то есть, разводил руками»… Странно ты в «Марковском номер №3» ту же тему развил, почувствовал. Не устал? Ещё минут пять… Закрываю глаза и прямо по тексту:
«Будто на даче у Фета, а там дуэль Толстого с Тургеневым. Фет весь красный, а Лев Николаевич целится из ружья в Ивана Сергеевича, а этот в того и приговаривает:
– Прямо в рожу! Прямо в рожу!
Фет натянул между ними скатерть и кричит:
– Толкайте его в спину, я вам стихов для «Крещатика» дам!
А он думает: неудобно толкать, всё-таки «классик».
Надо толкать, а страшно! Лев Николаевич целится в Ивана Сергеевича, а Иван Сергеевич – в Льва Николаевича, а Афанасий Афанасьевич кричит:
– Толкай, толкай, если жить хочешь!
– Тут он весь в поту и проснулся».
– Верю! Я бы этот кусок в средних (школах)… в «Часть речи»…
– Ты меня удивил.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, я сам себе не верю, но это класс… А, всё-таки, «алмазы» дяди Вани – туфта, они у меня в горле (стоят)…
На этой «гекубе» всё внезапно и окончательно прервалось…
1 декабря не спалось. Огромная беременная луна ломилась в окна и призывала к преждевременным родам. В голове или в том органе, который когда-то ею назывался: звонки, переполох, обрывки каких-то неоконченных фраз, разговоров, намёков, ироний. Какой-то произошёл сдвиг по фразе: самолёт Качиньского, Шестидневная война – три подлые советские подлодки с восьмью атомными бомбами «П-6», чтобы уничтожить Голду и её единомышленников, не всплыли-уплыли, приказ не дошёл, в 67-м, «У нас тут спецклуб: Б.Б.З», «Pivot и пиво» – знаменитый на всю страну литтележурнал, «Введение в грехопадение», статья для «утопшего Ковчега», какие-то откуда-то вырвавшиеся 3 строчки: «На своих жарких ногах, без чулок, стояло в Париже “бабье лето”, специально для Бокова статья: «Нарцисс на (в?) асфальте Парижа», «А что ты будешь… супчик или кашку»?
Я стою под куполом («la Coupole») моего «семейного» кладбища Пер-Лашез: где-то баррикады, забастовки, а здесь музыка, ящик. В башке всё время крутится Лариса Гернштейн: «Перевозчик-водогрёбщик, старичок седой…» Через пару часов… китайская деревянная ваза примет прах незабвенного Зигмунда Фрейда, который уже не отряхнуть… даже с ног, как и не выйти из этой «гоголевской шинели», из которой кое-кто всё-таки вышел…
Народу человек 25 – все «кладбищенские», которые живут около, а которые «не» – не… Мучает один вопрос: а как же он увидит эти «алмазы» из вазы? Надо бы дядю Ваню про «это» (спросить)…
В голове крутятся цифры и ближайшее (как бы) расписание на недели, месяцы, годы… Ты ж понимаешь…
Всё…
2.12.19 – Душа отлетела (?).
5.12.19 – Поехали… Куда? К Eugenio Paccelli – папе Пию №12, к его разорванному годами диалогу, где-то в 1942-м:
Вопрос – «Бритый шилом»:
– А сколько у него (в смысле – у Ватикана) дивизий?
Ответ папы Пачелли через 11-ть (лет), 5 марта 1953-го:
– Теперь он сам посчитать сможет… сколько… если не разучился…
В общем туда…
10.12.19 – Пер-Лашез, реквием Моцарта-Верди, «коробка» – на десяти винтах… Рыданий не слышно.
12.12.19. – Недельная «прогулка» с Н.Боковым по райским кущам в целях ознакомления с программой (3, 9, 40 дней)…
12.1.20 – Внезапная месячная командировка с ангелами-хранителями в «Ад». Так посмотреть, выбрать…
13.1.20 – «Страшный суд», по Хвосту:
«На суд, на суд,
покойники идут…
на суд, на суд –
полковники идут,
за ними под…
полковники идут…
хреновину несут…»
Тут почему-то появился №73 – член-билет французского «Пен»-к(л)уба, я задираю голову, справа под потолком (небо?) опять номер – горизонтальная ниша – №8579, и, наконец, идиотская статья-панегирик в «Le Monde», за №23311, правда, с большим портретом Коли – 8 на 7 см. (интересно, кто платил?) в разделе – «Семейные записки» (развязки?).
И, наконец, это… Некролог подписала некая Helene Balsamo (!) Ну, хоть это…
[1] Хотите перекусить? (фр.)