Стихи
Перевод с франц. Николая Бокова
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2019
Перевод Николай Боков
От переводчика
Каждый год в начале июня на площади перед парижской церковью Сен-Сюльпис – сотни, возможно, тысячи – книг и книжек, и книжечек лежат на прилавках «Рынка Поэзии», под козырьками и крышами времянок-ларьков. И как это рука моя выбрала именно эту? Впрочем, ларек сей был мне известен, там расположился журнал (а при нем и издательство) «Нунк». В названии почти вся программа: это осколок знаменитой латинской формулы Абеляра, Hic et Nunc, Здесь и Сейчас. Стало быть, журнал «Сейчас», но торжественнее «Сей Час», намекая на некий не жесткий архаизм, на связь времен, а также и на некоторую отделенность от общего потока писаний и пишущих. В прошлом году мое внимание к «Нунку» усилилось после приглашения на их ежегодный фестиваль: я им подошел тематически, ибо тема была «Изгнание».
Итак, я открыл новинку, книгу «Желание танца» (точный перевод «Желать танцевать», но глагольная легкость неуместна в отношении стиля и содержания, нужна существенность существительных). Открыв посередине, я начал читать – и прочел первое стихотворение. И следующее, и другие.
Поэтов «Нунка» я опасаюсь немного: они культивируют недоговоренность, умолчанье, намеки, – некую ребусность, через которую иногда интересно пробраться. Возможно, это превращенный маллармеизм, но если у мэтра трудность стиха обозначает приближение к тайне образа, к горизонту, который ему приоткрылся, а слов его описать нет в языке 19 века, то теперь темнота смысла – манера, манерность, украшение, комильфо высокой поэзии, то есть, в сущности, китч. Ему сопротивлялись, более или менее успешно, Мишо, Гийевик, Понж; этот корень дал побег и на русской почве в лице Айги.
«Нунк» герметизм принимает, такой, где иногда окошечко смысла приоткрывается, чтоб поощрить читательское усилие и подбодрить на новое.
Поэзия свободно не дарится; требуется работать. И добро бы соработать с автором, нет, читатель должен сам напрягаться искренне и до конца.
Книга Марион Ришар подарила почти чудо. Я прочел ее 55 стихотворений в тот же вечер. И вдруг захотелось одно перевести на русский, проверить свои ощущения. Не просто ли это мимолетный гипноз, обаяние речи, умело расставленных слов? Стихотворение я даже не перевел, а – переписал по-русски! Прочитав, почувствовал то же, что и при чтении оригинала: я был в том же пространстве и с тем горизонтом, слышал ту же музыку. И те же эхи – во множественном числе.
Немного об авторе. Марион Ришар под тридцать лет, в юности она писала много, не публиковала, потому изучала литературу в Сорбонне и теперь ее преподает. Детство и юность прошли во французской Фландрии, на севере Франции, в атмосфере большой семьи (шестеро детей) и католицизма родителей, желавших его обновления, приветствовавших Ватикан II, собор 60-х годов. Потребность писать вернулась в последние годы, после личностных кризисов; как не вспомнить образ поэта у Кьеркегора: «у него уста устроены так, что крик боли превращается в сладкую песнь». После нескольких публикаций в журналах в феврале этого года вышел сборник: Marion Richard. Desirer danser. Poemes. Revue Nunc/Editions de Corlevour. Дата публикации книги важна, потому что после пожара Нотр-Дам 15 апреля два стихотворения воспринимаются как пророческие.
* * *
Поскольку вопреки опасениям пришел новый день
День голубой поначалу
потом красный
а потом золотой
когда вечер приходит
на вершины и в гроты.
Поскольку луна была золотой в конце дня
Была золотой иль кровавой не помню
или то и другое не помню
смотря с какой стороны
через какие слезы
Помню что
блестела она
как драгоценность
как рана
как отраженье двойное в больших
волчьих глазах
– волк который приходит на восходе луны
и долгим смотрящий взглядом
не позволяя мне спрятать глаза
Тогда
поскольку пылало всё
пылала в небе и в наших глазах луна
в оставшейся стоя тени
я взяла на руки
волка с сиреневыми зрачками.
* * *
О, я кричала а потом
тишина обняла меня.
Великое молчанье пожара,
то, что встает после треска рухнувших балок, почерневших скелетов,
воплей калек и их клочьев оторопелых; то, что вонзится в тебя словно кол
но значительно медленнее
и без того чтобы видеть течение крови
Когда вошло то молчанье в меня, я уже знала
что от города моего ничего не осталось
и что время пришло чтоб я плакала,
перед его разрушеньем великим.
Время трясения кончилось.
Прошло время трещин и гроз, время смеха и алкоголя, время лиры,
ибо все это бывает вместе или хоронится в землю,
в одну большую дыру в холодной земле
под снегом.
Снег – вы ведь знаете – трупы хранит
и их запах, их боль.
Нужно было бежать, вы мне говорите
ради страха огня.
Конечно, вы можете ныне так говорить, однако
вы
разве не стали бы оплакивать город?
* * *
Кар-Фунг Ву
Говорит мое тело:
не прикасаться ко мне! Я
пепел и пыль.
И тем не менее
смехом кипя
оно знает что было
звездой и туманом.
* * *
Вот они: идут средь руин
на лицах голубые чулки
подошвы их ног камней
не касаются.
* * *
В то время когда я носила лицо под вуалью
даже луна жгла мне глаза.
Но вот сезон солнц,
вступаю в него нагая,
блеском подобная новой оливке
или ягоде вишни.
Вуаль под ногами
глаз разрезы
открыты.
* * *
Когда музыка иссякала
тот кто шел за мной от самого поля источников
плакал.
Он привел нас на высокий обрыв
– туда где кружилось небо –
но вниз не смотрел
ибо печаль его уже бездонна была.
А я
хотела кружиться в тумане, рвать цветы для волос,
сделать сережки из звезд, пить от губ моря.
– Ушло так далеко воспоминанье источников!
но любя, я плакала.
Звезд не было –
только овцы и белые камни дороги,
всего лишь их тени
они не скрывались.
Сжаты губы мои
ему не достались они ни руки
ни уши сочились кровью
В крови всё
ладони мои запястья
виски и колени
Мои карманы полны украшений я их вывернула
упали круглые камни с дырками раковины морские звезды обломки
и во всем этом длинный перламутровый нож
пронзивший мне бок.
Я проглотила мой крик
И улетела туда Где моей песне звенеть бы
* * *
Ломая ногти я рыла тучу
чтобы спрятать мой гнев
как если б то было завидное богатство
или позорный труп.
Дело сделано
осталась в боку большая пустая дыра
– на дне волновалось сердце мое от
маленькой радости
бившейся в ритме дождя.
О усталость усталость гроза
Усталось несет тебя на крыльях своих
и спасет тебе жизнь.
А в мою рану
птица проникла
чтобы остановить течение крови
– она там пребывает поет.
Мне нравится думать что друг соловей
согревается моим телом живым
Мне нравится думать что я открытая клетка
и что небо пьет у рта моего
* * *
Голос сказал:
Ты уйдешь далеко. Ты вырастишь высокий кустарник изгороди
между твоею лозою и нашими
и подрезать его ты не будешь
Но зачем искать далеко тень листвы
и вино других лоз?
Они там
мешают с мукою пыль
кушают падалицу
и говорят языками другими;
Зачем хотеть запаха чужих простыней
и прелести ласок, других
чем ветра равнины?
И голос рыдал так, что содрогалась земля.
Сколько ж нужно зим, сколько лет чтоб вылились слезы
и ветра чтобы высушить их
ветра летящего издалека
за которым ходила я.
И тогда во мне расправилась песня подобно ветвям мощного дуба:
на крыльях моих стоп – глина наших полей
а что до кустов изгороди забвения: любите живущих там птиц.
* * *
Вот и я! Вернулась из центра земли
где жгуча любовь
и похожа на смерть
Вот, я вернулась. Мои волосы отросли
их заплетите сиренью
сорванною у дома
Возлюбите меня! Я вернулась с огромного неба пустого
где я плакала столько
что там выросли пальмы
Вот я. Дайте мне перстень и плащ
Нет моей заслуги ни в чем
но во мне всё цветет
* * *
На лице моем кровь.
Когда же ударили? Я не чувствую раны
Почти что-то нежное, кровь
когда плавает в уголках глаз а белые лодки блестят
на языке почти сладкое
вкус вина моей крови
вкус вишни времени детства
* * *
Я пишу чтобы ночь наконец пришла
И чтоб вы снова сорвали мои покрывала
Все! Лучше это, чем смерть.
Я подсказываю ртам вашим мертвым мои волшебные песни
(Под губами потухшими дрожат ваши кости)
В них я вливаю золотое вино моих путешествий
Вас так много
Ваши колени разбиты. Вы ведь так долго шли
по вашим грязным дорогам,
с торчащими птицами вместо вешек буря их обдирает
– и зеленое небо грозы
(Грязь вам следовало бы ею помазать глаза)
Ваши тощие груди я мну как кошка не могу их ласкать
ибо мягкости ласки вы не ощущаете более
и вы к шепотам глухи
те что в воздухе ходят когда распространяется вечер
ваши подмышки пахнут трудом ваше дыханье молчанием
– И вы насилья не видели
И однако вообразили что любите
меня, поскольку вывешиваете наши простыни утром
яркие на ветру ваших разрушенных городов
и они разносят по улицам
густой запах цветущих гранатов
* * *
«А наши ночи прекрасней ваших дней».
Эта дорога разбитая в грязи и камнях
и я продвигаюсь среди лиц безымянных.
Это час серого цвета когда собаки и волки закрывают глаза
боясь мерцанья деревьев.
Травы смывают грязцу
Я чистым снегом одета и волосами златыми.
Горящая ссадина в начале сна меня настигает
Тут,
небо словно рубин под саваном
Это рубин ночей моря
бархатных занавесов
и оживших вулканов
Звезды суть камни живые
я хочу их собрать когда под моими ногами зыбь
внезапно приходит в движенье горит
и рождает
диких зверей
бесчисленных синих и расшитых золотыми шнурками
крутятся силуэты
Жирафы и львы, газели и волки, тигры,
олени, медведи, орлы
короли
Я в короне огненной моих снов
Я волны крутые
Я лава
И наконец я танцую
Перевод c французского Николая Бокова