Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2019
ЮЖНОЕ РОЖДЕСТВО
Колесом от КАМАЗа луна
вызревала в начале проспекта,
солнце всё ещё видно сполна –
но она не держала респекта,
белым ликом темнела в янтарь,
проявляя моря и каналы,
на которых проворный Китай
сеет хлопок, оставшись в анналах
и научных журналах – не всё ж
о коммунах, колхозах, уйгурах…
Чудотворный рождественский дождь
сеял вольной аббревиатурой –
БКХ, ДНК, ХТК –
всё о главном, нельзя усомниться.
Кровь рябины сладка и горька,
расклюют синяки и синицы,
грач спустился – довольный, как слон,
так спланировал – вольно, игриво.
Да луны золотое гало.
Не финита – абзац. Отлегло.
Отступаем от края обрыва.
* * *
Мост через балку, трасса вдоль границы –
свернуть нельзя, война, чужая зона,
драконья, злая, в посеревших лицах,
нет ни любви, ни боли, всё резонно:
ослиный крик – железа об железо
истошный визг, скрежещущий сцепленьем
вагонов – мир речист, жесток и резок,
угрюм и норовист, подвержен тленью,
уже неважно всё – важнее вечер,
остатки роскоши на дне заката,
важнее путь, его огни навстречу…
Особый путь – дурная бесконечность, –
так пусть её смягчит амортизатор.
Мы не из гипсовой трухи – но мрамор
их покерфейсов подчищать не будем.
Не просто постом – блокпостом в Фейсбуке
стоят в защиту собственной неправды.
* * *
А мы на берегах Невы не родились и не блистали,
и нам не взволновать молвы и не стоять на пьедестале,
корабль – ко дну, сменилась власть,
соседа – за борт: в лодке тесно.
Нет, эта крепость не сдалась – но стала мне неинтересна.
ЧЕРНОБЫЛЬ. 30 ЛЕТ СПУСТЯ
Не наступи на грязную траву,
иди по чисто вымытой дороге.
Стаканы взглядом двигать наяву –
не выйдет. Так, насобирать на ноги
по сто микрорентген, и как с куста –
цветов огромных, ягод придорожных.
Наука выживания проста:
чернику здесь нельзя. А груши – можно.
Дичь можно жарить, но нельзя варить.
А от тоски спасает только водка.
Рентгены – это так, побочный риск.
В подъезде тут несложно встретить волка,
отнюдь не двухголового. Ещё
здесь, говорили, славная рыбалка:
такой на уду попадётся чёрт,
что для наживки ничего не жалко.
У сталкеров горящие глаза.
И граффити – на стенах, на асфальте.
Здесь невозможно жить, здесь жить нельзя,
но здесь живут. В граните и базальте
упрямых лбов. Герои? Не скажи.
В запретной зоне ценности иные.
Здесь бродят мародёры и бомжи,
романтики и солнышки лесные.
А саркофаг угрюм и нелюдим,
но тоже, как ни странно, внемлет Богу.
Родившийся некстати прям под ним,
малыш-тюльпан выходит на дорогу.
Земля горька, болезненно-щедра,
пока звенят дозиметры вполсилы.
Сегодня время камни собирать
и мыть деревья специальным мылом.
* * *
Весна черна,
грязна и холодна,
и вся она – надрыв,
и вся – нелепость.
Весь мир до перевёрнутого дна
глупее снега и черствее хлеба.
Печальные удавы поездов
уныло расползаются с вокзалов.
Уже не тянет к звёздам городов
пройти им вслед
по неостывшим шпалам.
Ты так давно уже себе не врал,
что понял всё.
Хватило бы азарта
пробиться ледоколом сквозь февраль
к прощенью незлопамятного марта.
* * *
Глина скользкая, глину размыло дождём,
тянет лапки-липучки, касания ждёт.
Окарина в ней, амфора – форма и звук –
ей бы грубую ласку умеющих рук –
и в огонь. Чтобы сжечь эту глупую боль
и узнать своё имя. И мастер любой
назовёт, ограничит, убьёт, сотворит,
после душу вдохнёт и на полку – гори.
* * *
Представь, он не умеет плавать!
Ничуть, ни капли, ни на грош!
Вот так всегда – о самом главном
совсем случайно узнаёшь!
А то – плечистее атланта,
румян, как вешняя заря,
притом читает Ницше, Канта
и братьев Гримм – без словаря.
Слова, улыбки, фразы, жесты –
блин, гений чистой красоты!
Что за уродство – совершенство
без ахиллесовой пяты…
Где нет дыры – откуда ветер?
Где дыма нет – там нет огня!
Тот, кто умеет всё на свете –
неинтересен для меня.
А я ж хотела – дерзко, шумно,
и рассмеяться невпопад,
сказала бы – «какой ты умный,
а почему не депутат?»
Нет, всё значительно милее.
Хоть он и прёт на самый верх,
при этом – плавать не умеет,
а значит – тоже человек.