Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2018
|
ПРОЗА |
Выпуск 81 |
Тамара ВЕТРОВА
/ Париж /
Мало приятного увидеть темное лицо двойника. Пусть не твое лицо, а физиономию далекого знакомого, которого, может, и в живых уж нет. Притом характерно, что и к слепой случайности это не отнесешь, ведь речь идет не об единичном эпизоде, а о цепочке необъяснимых обстоятельств. И в самом деле, попробуй объясни столкновение с человеком в лохмотьях, босым и дурно пахнущим, сидящим на набережной и пристально глядящим в вечернюю воду – и вот этот тип поворачивает лохматую голову, и ты обнаруживаешь, что это мэр городка, покинутого тобой, по-видимому, навсегда больше года назад…
Может ли мэр переехать в чужую страну и сделаться бомжом? Тем более, как говорится – списанный мэр, проходивший по судебному делу и получивший, пусть и условный, срок, а затем запершийся в четырехкомнатной квартире, так что его и видно не было? Но допустим, эти обстоятельства не убеждают, в конце концов мало ли что. Но то-то и оно, что, помимо мэра, были, если можно так выразиться, и другие соискатели. Итак, считаем: уже перечисленный мэр, за ним – тетка Ираида, склочная родственница из прошлого Кирилла; ее бледное лицо мелькнуло в грязноватом окне электрички и некоторое время желтело, подчеркнутое ядовито-зеленым цветом сдвинутого на лоб берета. Кирилл буквально прилип к стеклу – Ираида, собственной персоной!
После тетки, впрочем, наступило небольшое затишье. Невольно вглядывался Кирилл в лица прохожих, как будто искал знакомых или родственников. Но при этом не хотел и даже слегка побаивался странных и малоприятных встреч. Для чего видеть тех, кто остался за холмом на веки-вечные? да и не скучал он, прямо скажем… Для того ли уезжал, чтобы тосковать? В том-то и дело, что пришельцы из прошлого (Кирилл невольно брал слово «пришельцы» в кавычки) являлись незваными гостями.
Две недели спустя после встречи с теткой Ираидой, закатившей, помнится, на похоронах матери натуральный скандал из-за собрания сочинений Сергеева-Ценского в подарочном переплете, – после этой встречи, по прошествии примерно двух недель, появились, и практически один за другим, еще двое: тренер по плаванию Калашников Игорь Иванович (помер лет тринадцать назад, будучи пьян и вывалившись с собственного балкона); а затем Володя Городец (живет в городке до сих пор), действительно похожий на бомжа, заросший, запущенный, с черными траурными ногтями и злобным лицом. На плечах Городца болтались натуральные лохмотья, но это-то как раз было не удивительно: таким он и был, даром что художник, и даже довольно известный; нелюдим и чудовищный скряга, зимой снега не выпросишь.
Обе встречи, уже не через стекло поезда и не в сумерках, витающих над набережной, а среди бела дня, тяжело подействовали на Кирилла. Игорь Иванович Калашников вынырнул из дверей довольно крупного сетевого магазина и едва не сбил Кирилла с ног. Примечательно, что одет тренер был точно так, как в ту пору, когда четвероклассник Кирилл бегал на тренировки в городской бассейн. Темно-синие с красными полосками спортивные брюки, растянутая на крепком выступающем животе куртка и болтающийся на шее свисток…
Столкнувшись с человеком в спортивном костюме, Кирилл машинально извинился и вдруг увидел, и довольно близко, будто слезой налитый глаз. Игорь Иванович, как говорили, давненько прикладывался к бутылке, так что красноватый глаз был не удивителен…
Разумеется, он не узнал Кирилла. Да и как узнаешь в рыхлом сутулом человеке проворного пацана, хотя и вечно малость испуганного (а Кирилл боялся тренировок, в особенности – прыжков с четырехметровой вышки в ярко-зеленую воду)?
Да, Кирилл остался не узнан, но он-то узнал бывшего тренера! Как, спрашивается, очутился в чужом заграничном Городе старый пьяница, спортсмен-неудачник, да вдобавок – ох, как же это Кирилл позабыл? – вдобавок покойник со стажем?! Это не умещалось в голове и тут же словно выстудило все внутренности Кирилла, как будто те покрылись корочкой льда…
Отшатнувшись от старого знакомца, Кирилл передумал идти в магазин и, ссутулившись пуще прежнего, побрел в направлении, противоположном дому.
Город сразу обступил путника и, как это нередко случалось, показался Кириллу гигантской, вращающейся, наподобие карусели, конструкцией. Блеклые сиреневые и желтоватые тона умножали эффект медленного вращения, и в конце концов у Кирилла закружилась голова. Пришлось присесть на скамью под стеклянной крышей автобусной остановки. Калашникова больше видно не было, да и едва ли можно было предположить, что тот пустится в погоню. Город ему явно не знаком, уныло утешал себя Кирилл. Но это было слабое утешение: ведь, если вдуматься, добрался же каким-то образом бывший тренер до далекой страны. Или это в самом деле эффект, о котором упоминал брат: в незнакомых городах нам нередко мерещатся знакомые лица, однако это обманки, шутки нашего воображения. Калашников, впрочем, был куда как материален. Красная рожа, налитой глаз, вытянутый спортивный костюм… Кирилл не сомневался, что если бы тренер открыл рот, то тут же и гаркнул бы во весь голос:
– Пошевеливайтесь, не спать, не парни, а валенки!
…Встреча с Городцом пришлась на осеннее и довольно раннее утро, холодное и ясное. Кирилл вышел из дома брата, у которого нередко ночевал, задержавшись в Городе (сам он снимал квартирку в крошечном городке с солидным собором на тесной городской площади и несколькими улицами, утопавшими в поблекшей зелени). В то утро Кирилл направлялся к поезду через небольшой парк с гладким, как стекло, прудом; по матовой воде скользили тени облаков. Тут-то и столкнулся с Городцом, который молча поднялся со скамейки и довольно внимательно оглядел его. Наружность художника, описанная выше, ужаснула Кирилла, и он решил «не узнать» старого знакомого. Однако не тут-то было: Володе за какой-то надобностью вздумалось буквально перегородить Кириллу путь. Так и стоял на узкой тропе среди опавших дубовых листьев, огромных, как тарелка…
Вблизи темное лицо художника производило еще более отталкивающее впечатление. Брови поредели и поседели, глаза как бы запали внутрь лица и смотрели недобро, как небольшие зверьки. Отросшие грязноватые волосы лежали на плечах, он был не брит и, возможно, давно не мыт. Вдобавок от одежды отчетливо тянуло сырыми тряпками. Но самое страшное ждало впереди: Городец надумал заговорить с Кириллом. Он и рот открыл для этой цели, но тут вышло смешное происшествие: рот нипочем не хотел слушаться, и тонкие губы несколько раз шевельнулись без звука. Неудача странным образом обозлила Городца, и он даже слегка толкнул Кирилла, будто виноватого, в плечо. Однако тут же и повторил попытку. На этот раз художник заговорил, но что это была за речь! Странное курлыканье вперемежку с неизвестными словами срывалось с непослушных, будто омертвевших губ.
– Кры, кырлы, возжаться, вж, взж…
Короче говоря, толку из разговора не вышло. Кирилл, однако, был не на шутку подавлен, как будто он, а не Городец потерпел неудачу в попытке коммуникации.
Кое-как обогнув темную фигуру на тропе, он наконец покинул парк и торопливо направился к вокзалу. Дома все следовало хорошенько обдумать, иначе от странных мыслей лопнет голова. Первое: двойники не игра воображения, не фантомы. От фантомов не несет мокрой тряпкой, они не лезут с разговорами. Но если не видения, то кто? неизученный природный феномен, связанный, быть может, с перемещениями людей по земному пространству? Существует, впрочем, еще вопрос: представляют ли эти фигуры реальную опасность? Кириллу припомнился тяжелый подозрительный взгляд Городца. Какую обиду тот затаил на Кирилла, как намерен действовать? Будучи фотографом-любителем, Кирилл не был лишен некоторой наблюдательности, и вот агрессивное состояние художника не ускользнуло от него. А как смотрела тетка Ираида! будто на смертельного врага.
Покачиваясь вместе с пустым вагоном электрички, Кирилл хмурился и тосковал. За окном пролетал большой красивый город, на светлом бессолнечном небе четко проступили очертания знаменитого собора; затем городской пейзаж сменился деревьями, из-за которых кое-где выглядывали покатые крыши домов, аккуратных и словно составленных из кубиков. Кирилл угрюмо смотрел в пол. Он вдолбил себе в голову, что если поднимет взгляд, тут же наткнется еще на какого-нибудь старого знакомого. А Кирилл нипочем этого не хотел. Он уверил себя еще и в том, что эти встречи небезопасны. Чем они грозят человеку? Так сразу и не скажешь… Это примерно как с радиацией, путанно и с прежней тоской рассуждал пассажир. Невидимая сила облучает тебя смертельными лучами… Но почему, Бога ради, старые знакомые, выпрыгнувшие из его памяти, несут смертельную угрозу? Кирилл и сам чуял, что все страшно запутывается. Со странным чувством представлял он, как эти старые знакомые уселись на какой-то неизвестный корабль (потому что кто пустит таких типов в самолет?), и вот, качаясь на этом корабле, пересекли океан, пока не высадились на южном берегу его новой родины… Черт знает что за чушь эти путешественники! Не беженцы, которых тут хватает… не искатели приключений – вокруг света за восемьдесят дней… Просто неизвестно кто, живые и мертвые, объединенные одной-единственной чертой: все они вышли или выехали из его личного, Кирилла, прошлого, а теперь потихоньку оккупируют красивый Город, наполненный меланхолическими серыми и сиреневыми тонами… Город-карусель, который принял на борт вначале его, а заодно и странные темные фигуры, притащившиеся следом… Надо ли говорить, что Кирилл не слишком удивился, когда с подножки соседнего вагона сошли двое знакомых пассажиров – Вера Крутова из 6 «Б» класса и ее мать, завхоз их школы номер 71, худая, как палка, высокая и печальная женщина. Такой она и была, не поменялась, как, собственно, все они, люди из прошлой жизни, на которых он теперь все чаще наталкивался. Не поменялась и Вера, девочка с тонкими серыми косами, болтающимися за спиной, как бельевые веревки. Но эта поменяться и не могла, потому что умерла в том же 6-м классе, от пневмонии или чего-то в этом роде. Следы этой смерти по сей день сохранились на лице матери: глаза у той были будто обведены яркими черными кругами, притом один глаз явно ничего не видел и даже смотрел несколько в сторону.
Вот уж кого Кириллу не хотелось видеть! Что хорошего – лезть на глаза женщине, потерявшей дочку? Да еще теперь, в его нынешнем, более или менее благополучном виде; как ни крути, переехал человек за границу, устроился, а главное – жив! Однако мать и дочка Крутовы довольно спокойно приблизились к Кириллу. Трудно сказать, признали ли его, но девочка, как давеча Городец, шевельнула губами, явно намереваясь задать вопрос. К сожалению, речь не далась ей, и она дернула плечом, как бы отгораживаясь от Кирилла. А мать просто спросила, где бы им отовариться, поскольку дома шаром покати, даже соль закончилась. Кивком Кирилл предложил матери и дочке Крутовым следовать за ним. Те послушно зашелестели по асфальту ногами, обутыми в одинаковые и довольно пыльные сапоги. Где их дом, вот что надо узнать, повторял сам себе провожатый. Дойду, для отвода глаз, до магазина, а там уж… Что будет «там», Кирилл, конечно, знать не знал. Однако все разрешилось куда проще, чем можно было ожидать. Обе жили по улице Войковича – ровно там, где и прежде. До школы близко, загибая прямые пальцы, перечисляла мать. А Верке еще и в секцию через дорогу. Она ведь в волейбольную при ЖЭКе ходит, добавила мать гулким голосом, как будто была простужена или говорила в пустую трубу.
До вечера Кирилл просидел в своей комнате, почти не ел, ограничился растворимым кофе и булочками из высокого бумажного пакета. Не хотелось и думать о том, чтобы покинуть маленькую квартирку. Каким-никаким, она все-таки была убежищем. Дело в том, что в желтоватом свете догорающего осеннего дня Кирилл нарисовал себе неправдоподобную картину, которая ему самому показалась настолько убедительной, насколько древним людям казался вид плоской земли. Бедняга вообразил, что его покинутый родной городок постепенно и довольно стремительно разросся, да так, что едва не впечатался своими слепыми улочками в красивый величественный Город, где Кирилл последнее время жил-поживал… Как же такое могло стрястись? Конечно, строительство в его городке с горем пополам велось – но тут, согласитесь, имело место нечто небывалое! Не строительный бум, а чудовищной силы взрыв, раздувший, подобно гигантскому пузырю, его вросший в землю городок во все стороны, будто сверхновую звезду! Тогда, между прочим, не приходится удивляться, что жители нет-нет, да и забредут на соседние территории… коль уж их городок расползся, растянулся, расширился, распространился, куда ни глянь… В результате этой аномалии, закрывая глаза, медленно думал Кирилл, до городка стало рукой подать, он тут и там. Не ровен час – переулок Стрелочников воткнется в Башню, либо нырнет под Арку… И тогда уж сплошным потоком потянутся фигуры из прошлого, его старые знакомые – молчаливые, темные, плотные, как сырая глина, упорные и неповоротливые, слегка подняв от земли бесцветные лица, распространяя глухие шорохи, специфические запахи, это молекулы, путанно и сквозь сон соображал Кирилл. Все состоит из молекул: река, цветущее дерево в парке, кофе в маленьких белых чашках. Как теперь прикажете заказывать этот кофе? Волей-неволей на губах сохранится дополнительный привкус.
…Главное, чтобы пришельцы не причинили вреда. Не то какой-нибудь Городец запросто покалечит… пробьет грудь куском трубы… Да, пробьет грудь, думал в полусне Кирилл, и действительно, чувствовал боль в груди. Хотя, сколько помнил, никакой трубы в руках художника не было. Эта труба была плодом воображения Кирилла.