Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2018
|
IN
MEMORIAM |
Выпуск 81 |
Евгений ВЕНЗЕЛЬ
/ 1947 –2018 /
«благожелательные дýхи устают…»
благожелательные духи устают
терпенью их подведена черта
они попустят – и меня убьют
они уйдут – и придет темнота
пойдут за гробом те и тот и та
бредут за гробом тот и та и те…
Евгений Вензель, 1974
10 июня этого, не високосного, но жестокого и щедрого на расставания, года ушёл Евгений Вензель. За все семьдесят отведенных ему судьбой лет о нем не написали столько, сколько за несколько дней от известия о смерти до похорон. Пожалуй, точнее всех – Варя Князева, знавшая Женю с начала 60-х, с блаженного «дерзанского» литературного детства: «не было в мире человека, менее способного к общению, чем Вензель»… Да, в сущности, это и не было общением, скорее он был наблюдателем, не диалогистом, а странным «резонером», на манер актера театра ХVIII века, который «говорит в сторону»… Но реплики его были с «абсурдятиной» и «умственной извилиной»… А облик? С юности, с той самой Малой Садовой, на которой сходились поэты в 60-е годы прошлого уже века, он запомнился одиноким в толпе, отрешенным и настороженным… Живой репликой Жана Габена из «Набережной туманов», или ранних портретов Маяковского, с папироской во рту… Но вот, что удивительно – в стихах, даже самых ранних, в «фигурах речи» подражательности не было. Он видел остро, и считывал особенности времени и себя в нем – точно. Может быть поэтому так легко вставлял в свои книги, а их и было-то всего две, вышедшие с промежутком почти в десять лет, совсем ранние стихи, в которых он и «сканировал» себя настоящего… С той особенной онтологической тоской, сологубовской «недотыкомностью», злой (или нет?) иронией, которая отличает его от многих и многих… Услышанные или прочитанные его стихи запоминались, посему, когда он стал их дописывать /или завершать/ в конце 70–80-х, знатоки позволили себе недоумение – а зачем? – ведь было лучше в краткости. Я написала – услышанные – и подумала, что это не точно: он почти не читал стихов вслух, а если и читал, что-то происходило с голосом, он куда-то девался, при явном артистизме физического естества, он голосом не мог «актерствовать». Иногда за него читали друзья, или он давал машинописный лист – «на, читай!». Машинопись его и «кормила». «Я – хорошая машинистка», это его похвальба, и, до эры «компьютеризации всей страны», он перепечатывал научные статьи и диссертации для филологов и историков, понимая суть и не делая опечаток.
Первая публикация его стихов случилась в самиздатском альманахе FIORETTI, в 1965 году, потом были «Часы», «Митин журнал», наконец – «Голубая лагуна» Кузьминского…
Перерывы в публикациях были огромными, как и в писании стихов. А что происходит с настоящим поэтом, когда тот впадает в ступор, знает только он сам.
Женя не без гордости хвалился, что некий коллекционер собирал и даже покупал его рукописи и рисунки (он же окончил 190 школу, в те годы как-то породненную с оппозиционной Академии художеств «Мухой», и преподавали в школе хорошие художники, в том числе и ученики Петрова-Водкина братья Прошкины), на эти деньги и была куплена машина, потом стоявшая во дворе и годная только на то, чтобы в ней покурить…
Хотя отцы-основатели Музея Нонконформистского искусства какое-то время пытались поддержать физическое выживание владельца авто, используя его в качестве перевозчика живописи и графики выставляющихся художников.
Вот там же, на Пушкинской, 10, в Большом зале Музея, случилось в 2006 году и последнее авторской чтение поэта Евгения Вензеля. И он пришел в мытой, но не глаженой рубашке, волновался до дрожи, убегал, прибегал, читал, злясь на себя, вызверился на искусствоведку, которая пришла на выставку и «шарилась» у него за спиной, пока он читал… Дочитал, выдохнул… И ушел…
А теперь – ушел совсем. Если не будем «вбивать в головы», привыкшие к «устаканенным» спискам в несколько затверженных имен, имена, которые и есть наше время… Потому что не всем дано выразить, не специально и натужно, а легко и естественно как дыхание, философию своего времени и то чувство оставленности, ненужности, неприкаянности, которое было знаком или клеймом…
Вот еще несколько важных для меня стихов Жени:
|
*
* * |
Тамара Буковская
ВЕНЗЕЛЬ И АКСЕЛЬБАНТ
(минимемуар)
Сказали: умер Евгений Вензель. Полез в «Самиздат Ленинграда» посмотреть, когда он родился. 1947. Поколение детей Победы.
Я знал его совсем чуть-чуть. По касательной, по Малой Садовой. А вот мой приятель Гоша Никитин учился с ним в школе, и когда набирал достаточную дозу, начинал цитировать пятое стихотворение из «Малого татарского цикла»: «Приходи, о безгрудая тишь,/из канавы меня выволакивать». Гоше больше не наливать, – услышав эти строки, сразу говорили знакомые.
Евгений Вензель всегда наливал себе сам. Он курсировал по Невскому с поднятым воротником пальто, которое напоминало шинель, без шапки в любой мороз. Юному мне он представлялся Наполеоном на острове св. Елены (кстати, обе его жены были Елены), или Бодлером, с выкрашенными в зелёный цвет волосами. Для тогдашнего воспалённого воображения он был живым воплощением плеяды «проклятых поэтов».
Иду однажды по Аничкову мосту и вдруг слышу: «Аксельбант!» (моя настоящая фамилия Аксельрод). Подслеповато оглядываюсь и замечаю удаляющийся хищный профиль Вензеля. Или. Захожу в «Дом Книги». 1972 год. Около касс нездоровое оживление. Оказывается, продают Тао Юань-Мина. Он стоит 36 копеек. Лихорадочно пересчитываю мелочь. Ровно 36! Потом встречаю на Невском Вензеля. Показываю книжку. «Вы третий человек, который говорит мне об этом. Ленинград – большая деревня», – чеканит он и удаляется с крейсерской скоростью, дымя «Беломором». Потом он брал у меня на время пишущую машинку «Колибри». Потом встретил его в Манеже на большой выставке ТЭИИ. Он спросил об А. Нике. Я начал рассказывать. «Ну что ты плетешь», – прервал меня Вензель. Его интересовал лишь факт существования моего двоюродного брата, а не подробности.
Помню его в Троицком соборе, когда отпевали Лену Шварц. Он ходил кругами в толпе молящихся. И что-то безумное невнятно говорил, словно оказался снова в старом своём стихотворении о похоронах А.А.А.
Ещё смутно помню, как сон, что был у него на Петроградской, по-моему, тогда только-только родилась дочь, и Евгений убеждал меня в необходимости преодоления детских комплексов.
Что-то о нём изредка вспоминала Лена Шварц, с которой я дружил последние пять лет её жизни. Так, по её словам, на протяжении десятилетий после развода, он допытывался по телефону, с кем она жарила картошку ещё в том тысячелетии. А когда в качестве гонорара ему дали какой-то малоподвижный автомобиль (по слухам, он стоял под окном, и Вензель в нём курил), он допытывался, действительны ли ещё её водительские права.
Когда стал делать подборку его стихов к этой мемориальной публикации, я оказался в затруднении, – шлягеры напечатаны уже не только в двух его прижизненных книжках, но и в антологиях, поэтому я сосредоточился либо на других редакциях («Мой отец еврей из Минска»), либо не столь известных стихах.
Большой поэт был Евгений Вензель. Вечная ему память.
Борис Констриктор
|
* * * |