Рассказ
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2018
|
ПРОЗА |
Выпуск 80 |
Марат БАСКИН
/ Нью-Йорк /
Такого большого сада, как у Нёмы в Краснополье ни у кого не было. Ибо он весь огород превратил в сад. Сад состоял из яблочных деревьев: житники, белый налив, антоновки, пилиповки, семеренки, штрейфлинги…. И летние сорта, и зимние. Дом его, маленький и наклонившийся на бок, выходил к улице, а весь огород располагался вдоль переулка. Переулки в Краснополье были маленькими, узкими, чаще всего это было просто дорога для проезда между двумя огородами. Иногда в переулке стояли два-три дома, но тогда огородами они выходили на улицу, ибо главное в местечке было не красота дома, а наличие большого огорода. На две трети огороды были отданы картошке, и только поближе к дому были гряды с овощами. У некоторых ближе к дому росли одно-два плодовых дерева. Кусты картошки были высокие, кустистые и служили нам, местным ребятишкам, местом для игры в прятки или жмурки, как мы называли эту игру. В один из переулков выходил и Нёмин сад. Но там прятаться никто не решался. Ибо все знали, что Нёма ни днем, ни ночью не спит, а сторожит свой сад. И поэтому лучше его сад обходить стороной.
Жил Нёма один, бобылем. Сколько лет ему никто в местечке не знал. И даже паспортистка говорила, что выдавая ему паспорт, год рождения записала со слов, ибо никаких документов у него не было. Был он немножко не в себя, с причудами, как говорила бабушка, но сумасшедшим его никто в Краснополье не считал. В его хозяйстве, кроме сада, была коза, которая бродила по саду вместо собаки. Козу звали Маня. И добрее Мани не существовало козы. Когда она выходила в сад, то всегда подходила к частоколу, окружавшему сад, и замирала, с любопытством поглядывая на идущих по переулку людей. Кстати, и Нёма, несмотря на то, что никого не пускал в свой сад, был добрым. Как только поспевал очередной сорт яблок, он выкатывал со двора бочонок, ставил его возле скамейки и наполнял его доверху яблоками. Сам садился на скамейку и угощал яблоками всех проходивших мимо. Так продолжалось два дня. Потом он принимался за свою главную работу, как говорили все в местечке: он делал из фанеры ящики, складывал в них яблоки, перекладывая их соломой, делал в ящиках по бокам дырки для проветривания, и нес их на почту. Все посылки с яблоками он отправлял по одному адресу в село Советское, в Саратовскую область.
– И сколько можно одному и тому же человеку посылать яблок? – удивлялась его посылкам, почтовая приемщица тетя Катя. – Лучше бы здесь продавал, и копейку, какую заработал. А то шлешь, шлешь, конца края нет!
– Я яблоки не продаю, – обиженно говорил Нёма, – если бы не надо было отсылать, я бы здесь все роздал бесплатно.
– И кому ты все их шлешь? – допытывалась тетя Катя.
– Ты же видишь на посылке адрес и фамилию, – удивлялся ее не понятию Нёма.
– Вижу, – соглашалась тетя Катя, – грамотная! Но мне интересно, что это за человек, которому ты все яблоки со своего сада пересылаешь. Что он с ними делает?
– Ест, – не вдаваясь в подробности, всегда отвечал Нёма, и что бы ни задавали ему больше вопросов на эту тему, добавлял: – Он большой любитель яблок!
И больше от Нёмы ей ничего не удавалось узнать. Отправлял посылки Нёма, пока на деревьях не оставалось ни одного яблока. И так продолжалась из года в год. Все в местечке знали это придурь Нёмы, привыкли к ней. Первое время все пытались узнать об адресате его посылок, хоть что-то. Но потом прекратили это дело, ибо поняли, что у Нёмы толку не добиться.
И вдруг посылки стали возвращаться назад, с припиской почты о не нахождении адресата. Нёма молча, забирал посылки, и сосредоточенно думая о чем-то своем, перечитывал бумажку почты. Когда вернулась четвертая посылка, он спросил у тети Кати, почему возвращаются посылки.
– По указанному адресу не проживает получатель, – объяснила она.
– А где он? – спросил Нёма.
– Может, переехал куда, а может… – не докончив своего ответа, вздохнула печально тетя Катя.
– А ты можешь написать туда и спросить? – попросил Нёма, и добавил: – Мне очень надо знать.
Тетя Катя подумала и сказала:
– Могу. Только мне надо знать, кто он.
– Я там был в эвакуации, с мамой. Мне было семь лет, – вздохнул Нёма, и огромные слезы выкатились из его глаз и медленно поползли по щекам. Он вытер их шапкой, грустно посмотрел на тетю Катю, и продолжил свой рассказ: – Кроме эвакуированных, там было немножко местных евреев: в основном, женщины и дети. Во всех мужья были в армии. И трое мужчин было: пару стариков, старых-старых, и средних лет мужчина, как я сейчас. Директор Зуся! Все его так звали. Он был инвалид, хромал, и его, поэтому не взяли в армию. Он заведовал валяльней – валенки там делали. И у него была жена. Ее Директоршей звали. Она нигде не работала. А все остальные женщины работали у Директора: и местные, и эвакуированные. И мама работала там. А после работы она еще убирала у Директора дома. За это ей давали маленькую баночку молока и кусочек сахара. Мама к молоку и сахару не притрагивалась. Это было только мне. Ибо я был рахитичным. Так все говорили. Дом Директора был на другом от нас краю села. Большой дом с большим садом. И сторожили этот сад две огромные собаки. Мама каждый день после работы шла к нему работать, возвращалась очень поздно. Так было долго – долго. А потом мама заболела тифом. Она все время бредила и почему-то все время просила яблок! Может, ей наш сад виделся. И я пошел за яблоком к Директору. Это было зимой. А гарбэр винтэр![1] В тот день была большая метель. Все засыпало снегом. Я еле дошел до Директорского дома. Директор сам открыл мне дверь, и, не пуская через калитку, спросил, что мне надо. Я сказал, что мне надо одно яблоко. Он развел руками и сказал, что сейчас зима. И я разве не понимаю, что яблок сейчас на деревьях нет. А я знал, что мама упаковывала ему яблоки в ящики, и эти ящики стоят у него в погребе. И я сказал ему про яблоки в погребе. И тогда он сказал, что сейчас погреб засыпан снегом. А он отгребать снег не будет. Я долго просил и плакал, а потом сказал, что у нас в Краснополье сад, и я ему обязательно, когда закончится война, верну яблоки. Он тогда засмеялся и впустил меня во двор, привязал собак к будке и дал мне лопату. И сказал, что если я так люблю маму, то могу сам откопать дверь в погреб. Я копал почти целый день. Собаки сначала лаяли на меня, а потом привыкли, замолчали. Снег замерз, не подавался мне, но я не сдавался. Лопата была взрослая, тяжелая. Я еле удерживал ее в руках. Только где-то к вечеру я докопался до двери. И он дал мне ключ от огромного замка, который замыкал дверь погреба. Замок был замерзший, я дышал на него долго-долго, пока мне удалось провернуть ключ. В погребе стояло несколько ящиков с яблоками. Я взял одно яблоко, не выбирая, из верхнего ящика. Когда я поднялся с погреба, директор ждал меня у дверей. «Одно взял?» «Одно»,– сказал я. «Не забудь про обещание», – напомнил он. «Не забуду», – сказал я. И побежал домой. Но мама меня не дождалась. Она ушла к Богу. А я шлю яблоки Директору, чтобы знал, что я не обманщик! Мама так и ушла, не покушав яблоко!» – закончил рассказ Нёма, и снова шапкой утер слезу.
– У Бога много яблок, – успокоила Нёму тетя Катя, – райские яблочки!
– Я то же так думаю, – согласно кивнул Нёма, и, забрав назад последнюю возвращенную посылку, пошел домой.
Дома, он все оставшиеся яблоки сложил в бочонок и выкатил его на улицу. Весь день он сидел на скамейке и всех проходящих угощал яблоками. И с этого дня Нёма перестал охранять свой сад. И даже привязал к забору козу Маню, чтобы она ненароком не испугала ребятишек.
А тетя Катя написала письмо в село Советское. И тамошний заведующий почтой ответил ей, что Директор местного Дома Быта ушел в мир иной, а его дочка, которая жила в Саратове, продала дом. И там уже живет иной человек. Полюбопытствовала тетя Катя и про судьбу яблок, которые отсылал Нёма. И заведующий ей написал, что Нёмены яблоки Директор, не распаковывая, завозил в местный Детский Дом.
[1] (Вернуться) Суровая зима (идиш).