|
* * *
Поэт кидается гранатой,
Поэт вцепляется в канат,
Милитаристский виноват
Угар, а также строй проклятый,
Когда при сдаче ГТО
Ты что-то делаешь не то…
*
* *
Инженер человеческих душ
Прямиком отправляется в душ,
Потому что и вне и внутри
Все в говне, как ни мойся и три.
Как ни злись, как ни ешь, как ни пей,
Все равно ты дерьмо и плебей,
А слова никогда не умрут,
Даже если тебя разорвут…
*
* *
Я помню печальное время
И перечень некогда лиц,
Рейтар, ухвативших за стремя,
И их анемичных девиц.
Рейтары давно погорели,
Девицев пожухла листва,
И лишь беспощадное время
Коверкает те же слова.
*
* *
Вот фото и на нем тут детка,
гляди – на ней надета кепка,
ее довольно свежий вид
о сдвиге времени твердит.
*
* *
Исколоты вены, просвечены кости,
Кого ожидают незваные гости?
Кто мчится и скачет сквозь сумрачный фон,
Ездок запоздалый с приставкою «фон»…
Трава, на которую призраки лягут,
Не слушай, как там произносят умляут,
Забудь про дифтонги и прочую муть,
Готический шрифт – и солдаты бегут.
К обеду не будет привычного гонга,
Никто не займется стихами Вольфганга,
Крахмальных салфеток не помнит буфет,
И вместо тартинок идет марафет.
*
* *
Тот, кто колбасной эмиграцией
Пресыщен, находясь в Кембридже,
Тот может в качестве ротации
Сезон свой провести поближе.
Пожить в родной уютной камере
С железной полосой на шконке,
Крестьянин вместе с пролетарием
Хлебают варево с тушенкой.
Каменщик, каменщик в фартуке белом,
Что ты тут, хули, забыл?
Эй, не мешай нам, мы заняты делом,
Царь нам почти заплатил…
1910–1918
Куда
уходит Лев Толстой
В стране довольно непростой,
Раздав свое имущество,
Где сила слов – могущество.
Зачем садится в третий класс,
Где дует, и махорка,
И паровоза желтый глаз
Жесток, как поговорка…
Внезапно растворился мир,
Война течет из каждых дыр,
Был бал – но кончен скопом
Одним большим потопом.
Цвет офицерского реестра
В эмали боевых наград
Под звук фальшивого оркестра
Идет на смерть, как на парад.
*
* *
В
1980 году, когда Миша Одноралов (1944–2016)
на
подмосковной станции Отдых целое лето
писал
нашу кофейную мельницу, его внезапно
с семьей
выпустили за границу. Он перед этим
написал
Брежневу, и художники думали,
что
дело в подборе слов и выражений.
Власть засыпала и устала,
У власти множество забот,
А тут безумный Одноралов
Принес пальто, как экспонат.
Пишите письма, шлите письма,
Ответит вам политбюро,
С деревьев не слетели листья,
А вы уж где-то далеко.
Где наша мельница, приятель?
Ее давно уж с нами нет,
Скребет по натюрморту шпатель
Ее ушедший силуэт.
*
* *
В Бостоне не слышно, как время ползет,
Кусая протухшую тряпку,
И ты понапрасну гуляешь в клозет
И носишь красивую тапку.
Не думай, что жизнь не умеет отстать,
Что дышит, как слышит философ,
Природа вещей возвращается вспять
И нет у матросов вопросов.
*
* *
Когда в концлагерь налегке
Ворвутся танки,
Мы оживем всем вопреки,
Как черт из банки,
И жизнь удастся возродить
К семье поближе,
Вот лишь мерзавцев утопить
В вонючей жиже.
*
* *
Мовпертий, любезный Мовпертий[1],
Души моей боль и позыв
Утешить не хочет Минерва,
А праздно пускает пузырь…
Мовпертий, любезный Мовпертий,
Зачем эта жизнь столь горька,
Себя не жалея до смерти,
Достать не могу потолка.
Так пишет печальный Державин,
Игрушка безумных страстей,
Надменно взирает держава,
Но ждет из Парнаса вестей.
РАЗГОВОРНИК
Пока
садовник ворошит,
Стрижет, копает, режет,
Я думаю – все это shit,
Но думаю все реже.
В окне природы естество,
Как будто звуки флейты,
Но это просто баловство,
Напрасно все и plenty.
UN
PEU TROP DE MЕTRO
Как
говорил Андре Мальро,
Тут много чересчур метро,
Мечты, одетой в мрамор,
Толпа спортивных палачей
Течет под взглядом усачей,
От страха виден тремор.
Надежд оптический обман
Слегка наполнил им карман,
А тут летит Фейхтвангер.
Едва Андре уехал Жид,
Как Арагон уже бежит,
Числа им нету нах*р.
*
* *
Вы любите ль хорей?
Спросили раз бомжу.
– Тащи его скорей,
Я в суп его ложу.
Вы любите ли Бонч,
Спросили раз хмыря.
– Да я ее не прочь,
По правде говоря…
|