|
КОЛЕСО
ОБОЗРЕНИЯ
по-птичьи скрипнет колесо
ломая ветки дикой сливы
предощущение курсива
передвижение лисой
по кругу бывших неудач
по невозвратному полесью
кто пьян, кто вовсе покалечен
кто очиняет карандаш
в необозримой пустоте
беги, навеки неприручен
по скользким падающим кручам
герой, расстрига, котофей
с заветной птицей в рукаве
ты не приснишься мне ни разу
когда я вырасту из сказок
умрет последний соловей
ШАРМАНКА И НЕМНОЖКО РЫБЬЕ
слово за словом в сегодняшний день случайный,
я лишь шарманка, коробочка хриплых звуков,
если устану, слетятся тоска и скука,
пони по кругу и кустики молочая,
будешь смеяться рассыпанным мелким смехом,
мне не догнать убежавших твоих улыбок,
я лишь шарманка, дышу как большая рыба
на солнцепеке меж птиц и других вальдшнепов,
клюнешь-не клюнешь, пройдешь равнодушной павой,
мне не
умолкнуть, шарманщик мой пьян и весел,
крутится ручка, достаточно слов и песен,
птицы курлычут, а мне без воды не плавать.
УЛИТКА
ползи, улитка, по его ладони
он говорит о нежеланье жить
он складывает кубики и буквы
пока замысловатые стрижи
выводят вереницы точных звуков
и замирает мотыльковый донник
когда пчела забылась и жужжит
настигнута усталостью внезапной
сквозь август к сентябрю знакомый путь
он счастлив светом бывшим, отраженным
бормочет, как ребенок – ну и пусть
ползи, улитка, по его ладони
пчела садится, пьет медовый запах
и время возвращает по чуть-чуть
ДО СТА
солнце прячется в кустах
я не то, чтобы спокойна
просто там пасутся кони
сосчитай меня до ста
сосчитай меня до птиц
до пчелы, забытой в сотах
мне по перышку до сотни
мне по слову до «прости»
до величия любви
насекомое служенье
солнце прячется от тени
ничего не говори
где-то там пасется свет
мотыльком на тонких ножках
то ли птица то ли лошадь
то ли просто человек
СКОМКАННОЕ
бумажное сердце
вместо умершей птицы
выглядишь слишком тихой
для своего детства
что ты еще любила
кроме своих строчек
дерево смотрит ночью
что там на месте спила
что там еще осталось
кроме фантомной боли
дерево плачет морем
в море твоя усталость
в корабликах греций
маленьких безымянных
скомканное в кармане
бумажное сердце
ПРЕЗУМПЦИЯ
ВЕСНЫ
на всё презумпция любви
от шума прежней говорильни
одно лишь слово для клавира
молчат под снегом соловьи
играет первая метель
листвой испуганных деревьев
и в лицах птичьих староверов
тревога за немых детей
и закрываются в себе
и греют крылья по карманам
но не летят в другие страны
зиме свивая колыбель
в своём молчании смешны
адепты песнопений солнца
одно лишь слово да проснётся
на всё презумпция весны
ВСЛУХ
и голоса, и слабости травы,
читай мне вслух, пока я не поверю
в скитания плетеной каравеллы,
видениям блуждающей совы
от музыки на север и на юг,
курлыкая, не бойся откровений,
корми птенцов насильно, внутривенно,
печалью, одиночеством, из рук,
сухие стебли – это ли зима?
гербарий относительной неправды,
искусственно насиженная радость,
и голос, и нирвана от ума,
и шапито крылатой голытьбы,
будь верным обездоленным причудам,
у птиц моих обветренные губы
от пения под небом голубым.
ДО
ДВУХ
а я все прибавляю, к небу – солнце,
к твоим рукам – вечернее письмо
и голубя из древнего трюмо
под отзвук нескончаемого «стройся»,
все прибавляю, к детству – тишину,
к беспечности – тетрадку со стихами,
не брошенный, но занесенный камень,
возможность выходить по одному
из комнаты, в которой мало места,
в пространство, обусловленное сном,
вчерашним звуком, завтрашней весной,
сегодняшней заснеженной сиестой,
все прибавляю, к дереву – листву,
к тебе – себя, к себе – слепую птицу,
возможность улететь или разбиться
в последнем счете от себя до двух.
ПРОРИЦАНИЕ
ты не помнишь ни с кем, ни зачем, ни когда,
в трех часах до судьбы поменяться местами,
что скиталицы ветра? страницы листают
и заплаканный голос течет, как вода,
так же плещет и голуби так же клюют
облепиховый запах осенней неволи,
пятьдесят, а желаний никто не исполнил,
говорящую птицу несут королю,
и смеются и думают – бредит она,
прорицаниям узницы в
перьях не веря,
ты не помнишь ни прутьев, ни клетки, ни двери,
только бледное небо в просвете окна.
У
ЗОЛОТОГО БЕСПОКОЯ
и все неважно, тишина
накроет, тишина накроет,
у золотого беспокоя
нет ни поверхности ни дна,
ни тени ни лучей насквозь,
у золотого беспокоя
живет прекрасная секвойя,
руками держит небосвод,
и воду пьют с ее лица
и гамаюн, и брахмапутра,
и что ни выдумает утро,
все будет длиться без конца.
СОЛНЕЧНЫЙ ЛОТОС
нам, замирающим и многоруким,
свет от лампадки кленового будды
солнечным лотосом из ниоткуда,
в сонном автобусе бремя дудука,
в мутном созвездии единорога
над октябрем, бесконечно тоскливым,
первая нота дождливого чтива
тянется, рвется, ее не потрогать,
нам, замирающим, нам, разделенным
глупыми войнами, длинными днями,
что ни случится еще между нами,
солнечный лотос, как поздний ребенок.
ЛОШАДЬ
В ПЕРЬЯХ
когда звезда моя сгорит,
мой остров превратится в слово,
качнется и начнется снова
с другого берега зари,
все по-слепому, наугад,
наощупь в тишине шипящей,
не прикоснешься – не обрящешь
свой заповедный карадаг,
не пропоешь – не проплывешь
к себе дельфиньими путями,
не греки мы, не латиняне,
не пеликан грядет, не еж,
не королевский пилигрим,
всего лишь чудо – лошадь в перьях,
чур, я ее увижу первой,
когда звезда моя сгорит.
ВЕНЦЕНОСНЫЙ
мой венценосный, уже земля
стволы деревьев еще чернее
да будет скрипкой сверчок гварнери
творить по вере, и вензеля
на свитке неба, как русла вен
синее цвета второго снега
мой венценосный закинет невод
и будет пойман не журавель
не рыба всех красноперых дней
всего лишь двое под колокольем
венчальным звоном весь мир наполнен
мы не умеем любить сильней
БУМАЖНОЕ
в
какой-то пустоте, где тополиный страх
мешается с вороньими шагами
забытая фигурка оригами
бумажная сестра
забытая как тень, как забывают сны
нетопыри, когда приходит утро
вороний скрип, кончаются минуты
для просто «прикоснись»
для прошлого одно движение – назад
когда твой бледный фантиковый ангел
придумает спасенье из бумаги
ты будешь вырезать
ПТИЦЕЛОВ
слово мое – сова,
вылетит и поймаешь,
ты – расторопный мальчик,
важный, как дважды два,
с путаницей силков,
с клеткой на всякий случай,
как же тебе не скучно,
маленький птицелов?
ТВОЙ
ДОМ
среди пустынь и пустырей забытых текстов
твой дом без окон без дверей закрыта клетка
следы на глиняном полу приблудшей птицы
ее колючий поцелуй тебе приснится
ее лучистая любовь сгорит без боли
чертополоховый любой как бог с тобою
среди пустынь и неудач и непрочтений
твой дом твой мир твоя звезда твое прощенье
|