|
ГОРОД В
НОЧИ
Этот
город в ночи католически-строг.
Я отбыл в нем почти весь пожизненный срок –
в зоне десять на пять километров,
обнесенной холмами и ветром.
За какие грехи, за какой беспредел
почитай, от звонка до звонка отсидел –
я ни ухом ни рылом… да только
так решила небесная «тройка».
Видно, прежняя жизнь забубённой была;
взяли душу мою да под белы крыла,
зачитали бумагу – и вышли
мне холмы да костельные вышки.
Этот город в ночи – колыбель и тюрьма.
Получил ни за что и отдам задарма.
В нем кружусь, как чаинка в стакане,
коротая отбывку стихами.
Я не то, чтоб устал и не то, чтоб поблек,
а притих, присмирел, собираюсь в побег,
экономя решимость и силы,
чтоб с лихвою в побеге хватило.
Здесь не любят легко отпускать беглецов:
зарывают в холмы – и не сыщешь концов.
Но меня им не взять за целковый –
мне не рвать пуповины церковной.
Я рвану на заре, когда дали седы,
не касаясь травы, чтоб запутать следы,
задыхаясь от воли и света –
на разведанный брод через Лету.
И рубахи своей не порву о суки,
и промажут по мне с темных вышек стрелки,
даже гончие местной породы
трижды след потеряют до брода.
Этот город в ночи католически-строг.
Я б оставил ему пару искренних строк
за хорошее, что пережито,
да кому эти строки нужны-то…
*
* *
На балтийском побережье
начинается сезон.
Запах моря, как и прежде,
тонок, йодист, невесом.
Белой пенною полоской
чуть колышется прибой,
и Курляндский полуостров
виден в дымке голубой.
Я гляжу ленивым глазом
в убегающую даль:
я б Ливонию указом
здесь, как прежде, воссоздал!
В глупых грезах не витая,
горних высей не суля,
чтоб – наколько глаз хватает –
только кирхи и поля!
И сказал бы: – В блюдолизах
много ль радости ходить?
Лучше сыр варить на мызах,
жирных палтусов коптить!
Все равно в жупане куцем
не пробиться в господа…
И куда ж тебе приткнуться?
Да уж ведомо куда!
Солнце всходит на востоке –
вот тебе и весь расклад!
Ведь и так лесистым боком
ты к востоку приросла,
и уже к иным пределам
как ни рвись – не улетишь!
…На меня, как парабеллум,
вскинул взгляд седой латыш.
*
* *
Обнимемся. Еще свиреп туман, да
туманы для скитальцев – не беда.
Подобрана веселая команда,
загружены и порох, и вода.
Просторы парусам твоим обширны,
бессчетны и неведомы стези…
Ты мне букетик смирнии из Смирны,
когда, даст бог, вернешься – привези.
В твои года еще ничто не поздно
и можно все – Господь тебя храни!
Твои глаза сверкают, словно звезды,
а мускулы тугие, как ремни.
Тебе пассат с горчинкою имбирной
в овал иллюминатора сквозит…
Ты мне букетик смирнии из Смирны,
конечно, если вспомншь – привези.
…Не свидимся, я чувствую. Звените
монетками разменными, слова…
Твоя звезда – огромная! – в зените,
моя – над горизонтом – чуть жива.
Растет ли в Смирне смирния – не знаю,
хитрю затем, чтоб в дальней стороне
мою чудную просьбу исполняя,
ты вспомнил ненадолго обо мне.
*
* *
Жили смешные людишки,
чтоб им ни дна, ни покрышки,
шило таили в мешке
и прозябали в тоске.
Лезло проклятое шило,
добрых соседей смешило.
Очень обидна была
добрых соседей хула.
Шило сменяли на мыло –
стало и вовсе постыло.
Всяк увидал дуралей –
с шилом жилось веселей!
Да хорошо, что соседи
растолковали в беседе:
к мылу веревка нужна!
с мылом веревка дружна…
Люди веревку купили –
все сбереженья убили.
Каждому вышел аршин,
бабам – аршин с небольшим.
Тут и соседи – а как же,
ближнему разве откажешь? –
все как на праздник пришли,
мылить узлы помогли.
Ну, а потом помогали –
чтоб не сучили ногами,
чтобы, совсем доходя,
не оборвались с гвоздя…
Нынче имеют людишки
каждый по дну и по крышке.
Шило в соседском мешке.
Вывод – в сметливой башке.
*
* *
Поговорка старая права –
простота страшнее воровства.
Вор утащит часть – еще не горе,
а простак погубит все – под корень.
А потом глядит в твои глаза,
где такая ненависть клубится,
что другому впору б удавиться,
и глаза его – как образа.
Потому и славится в веках
суд Пилата, праведный и скорый:
пощадить разбойника и вора,
а на крест подвесить – простака.
*
* *
Черной орлицей на землю упала
ночь накануне Ивана Купала
и замерцало вдогонку заре
дымное пламя на Лысой горе.
И заскакали безумные тени,
воем тревожа окрестную темень,
Бога и срам позабыв до утра,
по раскаленным угольям костра.
Празднуйте, твари, хмельны и шустры!
Весел ваш пир на укромной полянке!
Уж составляются жерди в шатры,
вяжется хворост с молитвой в вязанки,
тешут осину, звеня, топоры…
Скоро займутся иные костры.
|