|
* * *
У фотографий не в меру счастливые лица –
я и не вспомню – с чего было так веселиться?
В юности радость – как радуга, горе – безмерно,
я бы не вынесла это сегодня, наверно,
не измельчали, – но в целом и не поумнели,
разве что дух успокоился в тающем теле.
Глаз машинально разыщет хоть что-то живое –
чахлый цветок традесканции за занавеской,
вечером в пятницу кажется – времени вечность,
но воскресенье на чистую воду выводит,
чувство вины – нехороший, трусливый советчик.
Теоретически вечной любви не бывает –
только практически я разлюбить не успею
воздух, оттенки его, кружева, переходы,
блики, следы на воде, перепады погоды,
сказочный арочный мост из гранёного камня,
чья красота столь невинно плывёт над веками.
*
* *
Модем зарницы мечет. Тень от люстры
танцует странный танец потолочный.
Мой дом непрочный – не настолько, чтобы
не сохранить инерцию покоя –
опять дрожит невнятицей, строкою
несбыточной – до белизны, до хруста.
Взрывают храмы, подземелья роют –
нестройный клин, несмелый иероглиф
приносит весть – пути исповедимы
у ветра, у орла, у дев… Однако
ничто не предвещало снова зиму –
лишь лебединый почерк Пастернака.
Мне кофе. Больше чашку, эта слишком
мала. Я буду жить, не напрягаясь.
Носков махровых полосатых роскошь
впущу в мой мир и плюшевого мишку.
Вас не впущу. Смолчу, переморгаю,
не доверяя матери-природе.
*
* *
Функция этих балконов –
беречь старину,
смысла иного в них нет,
да они и не ропщут.
Так налетевшему ветру
былинку – струну
не отдаёт
в пух и прах разорённая роща,
так остаются на память
слова без корней,
только из суффиксов
с ролью утраченной неги,
так исчезают просветы вверху,
в глубине,
непроницаемо плотной
до первого снега.
Точку поставить – успеется.
Точка ловка,
зла и конечна –
щелчок на замке сундука,
выстрел контрольный –
растаю, сверну лепестки,
просто исчезну в рассвете
к исходу строки.
*
* *
Я – то, что слeпит
парикмахер
с его критерием «красиво»,
я – то, что думает философ
и то, что скажет телевизор,
с патриотическим размахом
жжёт диктор – что твоя крапива,
и доктор задаёт вопросы,
и пульс считает с важным видом.
Чума на оба ваши сайта.
Трезвею. За окном светает.
Как пахарь, битва отдыхает,
аптека на углу закрыта.
Угрюмый дворник из горсада
сказал незначащую фразу,
и я его узнала сразу –
японский Фауст Ёсихиде.
Так дышат углекислым газом,
так совершают харакири,
так окончательно и сразу
выводят – дважды два четыре,
когда кончается кассета –
и нервно щуришься от света…
|