|
* * *
Хрипит проводка, подавившись костью,
И сырость на стене и потолке
Раскидывает выкройки и шьет костюм
В сутолоке пауков, что знают толк в молоке.
Что же ты передо мной как перед ангелом –
Наготу оставим словарям.
Хан Кучум соседу привез дань – на мангал
Вывалил, тихонько говоря мантры.
Ты зачем мне целиком являешься?
Оставь Аристотелю верить в идиомы рай.
Не ходи в холопы, вожделения тащи ясак,
Тяжкою карай меня метафорой.
Забудь носок заштопать, к примеру,
Или позволь себе легкую ложь.
Зерно сказало: что из меня? – идиома, ежели не умру,
–
А умру, то едва сосчитаю до трех – кулеш.
Метафора вожделеет дельфином
К полоске небес над береговою охрой.
В газете письмо Минфина
С пометкой «Начальнику хора».
*
* *
Песочные часы цветов в кувшине,
До свиста тесной, удлиненной вазе,
Засада сарацинская в теснине,
Где время тщетно в рог трубит безглазый.
И вечером Господнюю сметану
Пролил пастух, играя на сопелке,
И где-то стрелочник, уснувший слишком рано,
Встает во сне, чтоб передвинуть стрелку.
Уже пора любить и возвращаться
Под кров единственный, ничем не защищенный,
Из Назарета, Шклова или Шацка
Сметанною тропою потаенной.
Уже пора любить – кого захочешь
И, пальцами изображая розу,
Влагать в мои восторженные очи
Любви к другим бесценные курьезы.
ЕДИНОРОГ
Вдоль
нильских берегов бегущий неустанно
От водопадов глаз до устья в камышах,
О нежный друг того, кто приручил желанья
Пустынные мои, чей солнцем торс пропах.
Вдоль низких берегов бегущий осторожно,
Потупившись, гордясь, чуть замедляя бег,
Пришедший рассказать о том, что невозможно
Помыслить на пути иных прекрасных рек.
Вдоль каменистых круч бегущий безутешно,
Вдоль грешных снов моих, сам поневоле грешный.
Бессонный, что зарю встречающий судьбу,
С восьмиконечною чужой звездой во лбу.
*
* *
Ни заботы, ни тоски.
Видно, больше не близки.
Только утром пустота,
Только в полдень суета.
Только ночью – вдруг: – Не спишь?.. –
Ах да, это ветер с крыш,
Или над волнами – Дух,
Или губы мои – вслух.
Алебастровый сосуд
С осторожностью несут:
Он – дитя, семья, очаг,
Трепет бабочки в очах,
Трепет бабочки в груди,
Слепота (– Не обойди!),
Миро для желанных ног.
Бредит сердце. Близок Бог.
*
* *
Мне тебя не прозывать –
Можно только забывать,
Не за что тебя простить –
Можно только отпустить.
Можно лугом лечь в туман,
Лечь монеткою в карман,
В протокол внести вопрос
О… (слепом дожде волос!), –
О… (не знаю, почему,
Все встают по одному,
Покидают молча зал:
Что же это я сказал?).
Нежеланный и чужой,
Что же сделал ты со мной,
Как меня посмел обречь
На любви родную речь?!
*
* *
Чуть брезгливым выражением
Безупречно тонких уст,
Подозрительным кружением
Небосвода (пуст он, пуст…),
В телефоне – женским голосом,
Вновь попавшим не туда
(Не оставившим на волос мне:
«Не узнал! Вот это да!»),
Мглой согласных по проселочным
(На телегах, да с детьми),
Из глаголов – бегством елочных,
Как бенгальский жар, «Пойми»,
Жестом (бездна каллиграфии,
С иероглифом пупка), –
Алебастровым – на кафеле
(Стало, дрогнула рука), –
Говоришь: «Не надо случая,
Случай борову подстать,
А тебе – с пустыми лучше
Перед Господом стоять!».
*
* *
Открытки, письма с ненавистью краденой,
И ревности-горбушки рубль подобранный
У восковой души храню, и Бога ради
К соленым огурцам ховаю в погреб.
Кто не имеет – у того отымется, –
Кто сам отдаст, кто сам отпустит с Богом, –
Хоть чти стихи экономиста-крымца,
Хоть говори «Довлеет дневи злоба».
Хоть на носочках по паркету комнаты,
Сжимая тапки щепотью малиновой,
Беги за шкаф, за угол, в вечность с бромом «на ты»,
В координаты чужих рук аффинные.
О воск мой нежный, разучись поспешно
Прощать небрежно (тосковать кромешно),
Все понимать (взор прятать безутешный)
И грешный лоб студить подушкой вешней.
*
* *
Стеклянные сады Семирамиды,
Пруды, каскады, камфара, железо
И помазка торжественные виды
На tour-de-force под звуки полонеза,
И бритовки припрятанные (тщетно),
Шампуни и купальные ермолки,
Фрагменты света на местах заметных
И зеркала действительность в осколках.
И зеркала действительность иная,
Где создан смысл подвижкой нарочитой,
Где все свои, но всё теснится с краю
В сверканье кафеля многоочитом.
И зеркала вся истина в обмолвках
Богатством назывных распространенных
Соперничает с луком и перловкой,
С восьмым «простите» не в меня влюбленных.
СТРАННАЯ
МЫСЛЬ
Серебряной ложечкой чистого хора
Тихонько помешивал Бог,
Чтоб души – как бабочки, молча и споро –
С порога на новый порог.
Минуйте, короткой любви данаиды,
Сей мир за пролетом пролет.
Роскошные вас ожидают обиды
И взоров распахнутых гнет.
И будете сряду плясать до упаду, –
В мозаики спряталась ночь, –
И ветер в награду задует лампаду,
Закружит – и вынесет прочь.
КИТАЙСКАЯ
ГРАМОТА
Подсолнух, не своди меня с ума
Бесслезною сорокалетней челкой,
Всегда нелепым «Дания – тюрьма!»
И сердцевины пуделем с иголки;
Скворечник, не вводи меня во грех
Простой, что сушь во рту, твоей разгадки,
Чтоб – до травы от ласточкиных стрех –
Воздушные чуть-чуть плоились складки.
Чтоб бабочек, огромных как трусы,
И ласточек заморской гарнитуры,
И, в волосах травы, седой росы,
И облаков стальной мускулатуры,
И шляпок с лентами картофельной ботвы,
Встречающей героев на причале,
Мышей, тихонько шепчущих «увы», –
Я не узнал в полуденной печали.
Чтоб не признал длины, и высоты,
И ширины, а только видел: время,
Смородиновые сожрав кусты,
Вошло в shortlist литературных премий.
Сорока иероглифом «Китай»
Над каменной взошла печной трубою.
По правилам грамматики, читай
«Нет, не любил…» как «Мне не быть с тобою!».
|