|
* * *
А меж этими стенами
мирно лампочка горит,
время вьется между нами,
время сказки говорит:
– Что-то было,
что-то сплыло,
что меж пальцев утекло.
Тонкий лучик бойко бьется
об оконное стекло.
Год опять перевернется –
будет ветер, будет солнце.
– Только что-то утекло, –
время тихо засмеется, –
между счастий, между бед.
И туда дороги нет.
*
* *
Серый дом. А за порожком
у забора – клёны в ряд
вдоль заснеженной дорожки
убелённые стоят.
Греют заячьи шубёнки,
на морозе слипся нос –
первоклассные ребёнки
в школу двигают в мороз.
Так темно и тихо! Только
снег под валенком скрипит.
Из второй квартиры Толька
рядом сумрачно сопит.
Меж деревьев скачет темень.
Обернёшься – и гляди!..
Ночь – нечистой силы время.
Тольке лучше: впереди.
Семь утра зимой – не утро,
кто бы что ни говорил.
Первым Тольке топать – мудро,
потому – прикрытый тыл.
Не промёрзли чтобы души –
оренбургские платки.
И под тёмным небом глушат
ночь фабричные гудки.
Новогодние кулёчки –
апельсиновый припев.
Ах, платочки, вы платочки
самодеятельных дев!
Ах, вы лётчицкие жёны –
шоколадные пайки.
По ночам глухие стоны –
утром в кухне не с руки.
Там – рядком электроплиты.
Хор соседок – всем судья.
Там со стиркою корыто
и с капусткою бадья.
Голосить приходит повод –
муж, сыночек или брат…
– Будь ты проклят, этот город!
– Мама, кто тут виноват?
Почему она сказала,
чтоб весь город проклят был?
– Ты поспи… хоть до вокзала…
Предотъездный детский пыл.
За Уральский едем пояс.
Там – другие города!
Скорый поезд, скорый поезд
мчит неведомо куда.
*
* *
Жухлый снег. Качает ветер
оголенных веток вскрики.
День так искренне несветел.
Туч нахмуренные лики
заслоняют голубое,
что в надоблачном размахе
созерцает все – любое,
здесь лежащее во прахе
среди этих жухлых комьев,
средь воды, из туч пролитой.
И асфальт, и клен, и дом, и
окон взгляд, дождем промытый,
одиноких человеков
и трамваев перебежки.
И от века и до века,
утомясь, смыкает вежды,
оставляя веткам ветер
и надежды.
И надежды.
*
* *
Осень сыплет листвой обветшалой
напоследок, как будто в бреду.
Лист кленовый – ажурный и алый –
я в шуршанье опавшем найду.
Он лежит, словно искорка счастья,
невесомый и хрупкий, как жизнь.
А меж тем, одурманенный властью,
ветер грозно в аллеях кружит
и взлетает все выше и выше,
где над сада постройкой
одна
небосвода летящая крыша
сквозь плетение веток видна.
|