|
* * *
пыль на стеклах пахнет дыней…
и наши воспоминания ловко переплетены,
как провода с венами
в груди компьютерных Адама и Евы.
водопад в горах… помнишь: пена, овальный гул, –
слепая красавица, сверкая бельмами в лунном свете,
расчесывает густые шелковистые волосы – длиной до самых пят,
расчесывает до крови восхода, оранжевой, как сок чистотела,
пока промеж зубьев ветвей не запоют птицы,
сверлышками незамысловатых мелодий
вскрывая сейфы тишины;
звуковые медвежатники – это жаргон весны.
а домики с крышами из красной, выгоревшей
черепицы
рассыпаны в долине, точно сыпь на бритом лобке.
загадочные письма разбросаны повсюду –
без адресатов, и ты можешь открыть любую тайну,
кошмар,
чудо,
прочитать теплицу с выбитыми окнами,
похожую на скелет древнего ящера.
И сквозь ребра прорастали мордатые лопухи.
и что твои стихи? что твои мысли, записанные
как копии завещания неблагодарным потомкам
странных частиц твоей души?
а у потомков этой души будет хоть отбавляй,
но тебя это не смущает, не волнует, не настораживает.
и ты надеешься, что сегодня
в стихах выпадет флешь-рояль.
или хотя бы февраль,
чернила и плакать.
*
* *
заостренные очертания женщины
прокалывают обои – плечом, подбородком –
как мурена клыками – пододеяльник.
точно тело женщины вычерчивали углем
на ватмане спальни.
а кофе в турке опять сбежало
на электричке в Бразилию.
это речная лилия
окна
с прозрачными отогнутыми лепестками.
посмотри на предгрозовой горизонт –
фиолетовый тролль с дубиной туч
надвигается на город –
медленно, как во сне.
прикоснись ко мне, обними меня, как плющ,
сотней рук, не отпускай в будущее
без тебя.
без нас.
под глазами у тебя нежные полумесяцы
как если со спелой сливы снять кожицу.
все, кем мы хотели стать,
научились жить без нас.
а все наши мечты – саблезубые ангелы –
отгрызли от нас самые лучшие куски
и скрылись в чащах судьбы…
*
* *
ее отзывчивые губы
всегда готовы к улыбке, к поцелую –
так капустница совсем не против
через миг быть проглоченной ящерицей,
птицей, атакованной стрекозой.
красота радиоактивна:
различаю голубоватое, черенковое свечение
вокруг ее распушенных волос –
на шампурах цветущей черешни,
когда она поздним утром идет на работу;
и это невыносимо, невыносимо…
так волка гладят гвоздями, осколками
против шерсти, против его воли.
и – выдержав несколько секунд ее взгляд –
невольно на миг опускаешь глаза,
как пацан – тяжелый, средневековый арбалет.
привет!
земля цвета грязного шоколада.
ее красивые загорелые ноги в босоножках,
с ремешками, обвивающимися
вокруг лодыжек, с массивными жабьими каменьями
и стразами, точно высушенный жрец
с морщинистым тягучим лицом
в церемониальных бусах и страусиных перьях,
с костью, пропущенной сквозь мошонку,
смотрит на тебя – пусто и властно –
фиолетовым педикюром.
ну привет…
и каждая часть ее тела живет своей жизнью
как провинция, мечтающая отколоться от империи.
и свет тянется за корешками ее волос
флотилией бликов и чеширских улыбок,
тянет весь мир за канаты и кошачьи усы.
вырывает с мясом деревья, столбы, мосты,
солнечным ротвейлером впивается в горло.
и – легко различить лакированное сердце
в хрустальной вазе – в серванте тела.
все приоткрыто, напоказ и чуть-чуть драгоценно.
у каждого желания есть ценник –
честный. идет филигранная охота на мужчину
в тренировочном режиме.
*
* *
летний вечер… так хорошо дышать,
точно погружаешься на теплую глубину
и видишь очертания затонувшего мира,
туши подводных чудовищ, мачты мертвых кораблей,
изломы, детали неизведанного материка.
и скамья – надломленная стрела в черной
траве;
и лунный свет зеленым жеребенком
слизывает вкусный мазут с трамвайных рельсов
в свете фонарей:
журчат и переливаются ожерелья огней…
но вот бесшумно рвется влажная нить тьмы,
и огненные жемчужины ловко соскальзывают
автомобильным светом.
так в мерцающих сумерках террариума
отыскиваешь взглядом притаившуюся ящерицу
или змею, загримированную под ветку.
я дышу глубиной – значит, душа еще со мной.
есть такая примета
у ловцов за жемчужинами
и поэтов.
___
я выхожу на веранду в халате
и натыкаюсь на старое кресло-качалку –
мумию из полуистлевшего дерева.
для ковчега все формы памяти хороши,
даже самые нелепые.
когда-то мы дурачились на кресле под ливнем,
раскачивались, задыхались, по-рыбьи раскрыв рты.
и молнии над головой хлопали в железные ладони;
я представлял, что мы на корабле –
накренился посреди свирепого шторма, –
и нас заливают потоки взбесившейся воды…
и вдруг мы опрокинулись,
упали на мокрые плиты под виноградником,
испугались и рассмеялись.
я смотрю вверх и улыбаюсь…
чуть-чуть звездное небо –
прыщики на широких скулах
молодой африканки…
*
* *
есть женщины, которым нравится
быть видимыми
сквозь освещенные вечерние окна:
специально не задергивают шторы –
этакий облегченный стриптиз чужого мира.
сквозь стекло, сквозь тусклую позолоту
можно поймать оранжевость мига,
качели любовников,
или вот – женщина с цыплячьим лицом режет картофель,
что-то бросает в кипящую кастрюлю.
а этот лысый циклоп вообще не в тему.
вот так я возвращаюсь с работы
сквозь хребтины улиц,
расступившиеся каменные моря
и вижу сотни аккуратных, квадратных миров,
повернутых ко мне стеклянными спинами.
|