Рассказы
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2016
АСПИРАНТЫ
1
В.Д. не видел сына шестнадцать лет.
Шестнадцать лет назад, когда В.Д. уводили из дома, он шагнул к сыну попрощаться (старший чекист кивнул головой: можно), мальчик сидел, где ему велено было сидеть, на табурете возле книжного шкафа. Книги из шкафа во время обыска вынули и оставили брошенными на пол. У ног мальчика лежали раскрытые его школьные тетрадки. Сын не встал навстречу отцу. В.Д. нагнулся к нему, поцеловал в маковку и унес с собой на все шестнадцать лет вкус и запах его волос.
Арестовали В.Д. перед самой войной.
2
Жена быстро развелась с ним: объяснила в письме, что делает это ради сына, ради его будущего. В годы войны жена работала экономистом на оборонном предприятии, познакомилась с каким-то генералом и вышла за него замуж. С тех пор, как развелась, он уже не писала В.Д., но тут сообщила, что генерал усыновил мальчика, дал ему свою фамилию и свое имя в отчество и что сын сам этого хотел.
После реабилитации В.Д. снова появился в Москве. Жена через знакомых достала номер его телефона: сын рад бы встретиться с ним – ничего серьезного, просто как бы заново познакомиться. «И по делу найдете, о чем поговорить: он ведь по твоей прежней дорожке пошел – окончил ваш институт. Теперь в аспирантуре. А еще генетику ругают, говорят – неправильная наука».
3
По возвращении В.Д. дали 15-метровую комнату в двухкомнатной квартире. Квартира хорошая, светлая, второй этаж, и соседи славные, – лучшего, как говорится, и желать нельзя; правда, далековато, рабочая окраина, от метро «Автозаводская» еще на автобусе.
«Ну, и районец у тебя, – весело покачал головой сын. – Прелестный уголок. Вечером не страшно?»
«Хороший район. Живой», – без улыбки отозвался В.Д.
Когда его арестовали, сыну только-только исполнилось десять, – теперь перед В.Д. сидел высокий широкоплечий мужчина, пожалуй, уже чуть полноватый, с румяным лицом и хорошо уложенными на пробор светлыми волосами.
Сын извлек из портфеля коробку шоколадных конфет-ассорти с золотым бегущим оленем на ярко-красной крышке. Портфель у сына был замечательный, желтой тисненой кожи, с двумя замками. «Спасибо, – сказал В.Д. – А я тут торт купил, фруктовый, ты когда-то очень его любил, и чай «Краснодарский», высший сорт. Отличный чай! Кажется, больше всего соскучился по хорошему чаю».
4
«…Мне что рассказывать?.. – В.Д. помолчал, будто прислушиваясь к чему-то. – Пережитое вспоминать еще время не пришло, а в новой жизни я только начинаю, вода в мельницу не набралась. Вот ты, как я понимаю, уже в пути, есть, что предъявить. Куришь?»
«Нет. Принципиально».
«Это хорошо. Я а, ты уж прости, слаб человек. – В.Д. пристроил сигарету в желтый от никотина костяной мундштучок, чиркнул спичкой. – Мать-то как? Ладишь с ней?..»
5
Ожидая встречи, В.Д. боялся, что беседа не сложится: придется мучительно придумывать вопросы и, как крепко сидящий гвоздь, тянуть из собеседника ответ. Но сын оказался молодцом, держался просто и общительно, будто и не было этих шестнадцати лет, будто вчера расстались – и вот, снова забежал. Он, похоже, и сам понимал, что говорить о себе В.Д. трудно, и, спасибо ему, был щедр на слова.
С первой же минуты он стал называть В.Д. «папой», генерала же именовал «Павлом Романовичем», лишь однажды оговорился, сказал о нем «отец» (В.Д. почувствовал, как кольнуло в сердце).
6
Сын рассказывал о домашних делах, о работе, о своем отношении к происходящему в мире и в стране («оттепель») и совсем личное: они с Таней уже два года вместе, Таня хочет ребенка, рассчитывают скоро получить квартиру и расписаться. («Чем Таня занимается? Окончила философский, работает в издательстве. И на очень хорошем счету».) Обо всем он говорил громко, откровенно, весело, как человек, у которого всё в жизни ладится и который уверен, что и впредь будет ладиться.
Сын мало того что учился в аспирантуре, – был еще внештатным инструктором горкома комсомола. Недавно ездил в составе советской делегации в Польшу на молодежную конференцию социалостических стран. «Знаешь, какой мы им в Варшаве Дворец науки и культуры отгрохали. Загляденье! Куда там Эмпайр стейт билдинг! Сами для них построили – и подарили».
«Это хорошо, что появляется возможность выезжать за рубеж. Мы о таком и не мечтали. А ведь посмотришь, как другие живут и непременно найдешь много интересного и для себя полезного», – осторожно заметил В.Д.
«Главное – в обойму попасть. Чтобы один раз выпустили – и не подвел. Тогда – выездной. Вот скоро в Праге международная встреча молодых ученых. Я рассчитываю…»
7
« …Ну, и кто же твой научный руководитель?» – спросил В.Д.
«Профессор Раева, Екатерина Алексеевна. Помнишь такую?»
В.Д. помедлил с ответом.
«Нет. Не помню».
«А она тебя помнит. Как услышала твою фамилию (я как-то в разговоре, когда можно стало, ввернул вроде бы между прочим), сразу сказала, что до войны была у тебя аспиранткой».
«До войны? Ну, это даль несусветная. До войны мало ли что было».
В.Д. снова задумался.
«Нет, не помню. Ну, и что же она, эта Раева?»
«Очень толковая. Генератор идей. И что ни возьми, всё знает. У нас один аспирант называет ее «Большая советская энциклопедия». Смешно, да? В институте она – особа номер один. Абсолютный авторитет. И знаешь, еще довольно молодая, хоть куда еще! – Сын засмеялся. – Вполне аппетитная дама. Как говорится, всё на месте. Я даже приударяю за ней понемножку. Отчасти из дипломатических соображений. Она вроде не против…»
8
Раева до войны аспиранткой у В.Д. не была. Прислали ее в институт по рекомендации горкома комсомола, числилась она на кафедре у профессора Тимофеева. Но спустя некоторое время стол ее переставили в комнату, где работали В.Д. Шифман и Гордеичев. Девушка хоть куда! Фигура, «изготовленная для вальса» (обозначил Гордеичев), «глаза газели» (обозначил Шифман). Мудрено ли, что все трое тотчас принялись наперебой за ней ухаживать. Разговоры в отделе сделались легкими, искристыми, как обильно появившееся тогда в продаже отечественное шампанское, перемежались остротами, несусветными байками, шутливыми словесными поединками, и, что греха таить, шутки шутками, а между друзьями (В.Д., Шифман и Гордеичев были вместе со студенческих лет) иногда возникали даже ревнивые обиды. Девушка вознаграждала их усилия звонким смехом. Всё переменилось, когда Шифман, улучив момент, предупредил В.Д., что про «газель» говорят нехорошо, с ней лучше быть осторожнее. «Гордея предупредил?», – спросил В.Д. «Уже. Надо только держаться по-прежнему, будто ничего не случилось». Они продолжали говорить «газели» смешные комплименты, веселить ее шутками, даже остроумно препирались друг с другом, но из шампанского испарилась его искристая, пьянящая легкость. Аспирантка, быть может, даже скорее всего, заметила что-то, но виду не подала, смеялась всё так же звонко. Потом исчез Шифман. Раеву, хоть еще и не защитилась, назначили на его место. Из комнаты вынесли ее письменный стол, и она пересела за стол Шифмана. В.Д. и Гордеичев шутить перестали. Раевой сделалось не над чем звонко смеяться. На ученом совете В.Д. предложили взять на себя научное руководство ее диссертацией. Он отказался. Гордеичев сердился: «Ты подводишь всех под удар. Мы занимаемся наукой, а не убеждениями. Убеждения не в нашей компетенции. В конце концов Раева – способный человек». В.Д. заметил, что Гордеичев, работая, стал очень низко наклоняться над столом. В.Д. вызвали в партком. Секретарь парткома крутил в пальцах толстый красный карандаш (такая у него была привычка): «Вы решительно отказываетесь взять аспирантку Раеву?» «У меня другой профиль», – сказал В.Д. Он вышел из парткома. Сумрачный институтский коридор был странно пуст для рабочего времени. Все будто попрятались. Сквозь большое окно в торцовой стене трудно пробивался мутный свет пасмурного зимнего дня. В.Д. шел навстречу этому свету и не то что умом, всем существом своим чувствовал, что пропал…
УТРОМ
«Утро-то какое, а!.. Весна!..» – изумленно выговорил он, когда они вышли из сумрачного подъезда на улицу. «Это надо же, какое утро!..» Он остановился, озираясь, будто увидел всё это впервые, будто после долгого утомительного плавания оказался на прекрасном сказочном острове. Всю ночь курили, пили, разговоры разговаривали, а в мире тем временем повернулось что-то, небо в промежутках между многоэтажками засветлело как-то по-особенному, воздух напитался запахом свежей влаги и черные ветви деревьев, стоявших вдоль тротуара, вдруг поманили странным, внешне пока себя никак не являвшим обещанием тайно тяжелеющих почек. «Весна, а?..» – повторил он, обернувшись к своей спутнице, будто хотел от нее услышать нечто сокровенное. Она засмеялась: «Когда увидите сие, знайте, что близко, при дверях…»
«Что это?» – удивился он.
«Евангелие. От Матфея».
Они познакомились минувшим вечером в гостях у общей приятельницы, с которой он работал когда-то вместе в терапевтической клинике. Собрались без повода, почти случайно, но вот заговорились и незаметно просидели до света. И хотя разговоры были самые привычные, незначащие и застолье ничем не примечательное, а всё же маленький праздник, и теперь обидно было, да еще таким утром, остаться одному и затвориться на весь выходной в своей тесноватой квартирке, которую он называл «дотом». И с женщиной этой (признавался он себе) не хотелось расставаться, притом, что за всю ночь ничего между ними не было сказано и даже втайне предположено.
Женщина без труда (впрочем, большого труда, наверно, и не требовалась) угадала его настроение. «А не махнуть ли нам на дачу? – предложила она. – Дом у меня теплый, всегда готов к приему гостей. И ехать недалеко».
После смерти жены, четыре года назад, он, не то что бы по убеждению, но как-то само собой сторонился женщин, и, если возникали у него близкие отношения, то ненадолго и такие, которые он считал ни к чему его не обязывающими. С женой они прожили девятнадцать лет, детей у нее в силу врожденной патологии быть не могло, и, как это нередко бывает, бездетность придавала их отношениям особую полноту и сосредоточенность друг на друге. Мысль о том, что отношения с этой женщиной могут оказаться обременительными, кольнула его, но в светлевшем между домами небе всё яснее проступала голубизна и воздух всё явственнее заполнялся пьяным запахом весенней влаги, – он решительно сказал: «Поехали» и вместе с ней направился к машине.
Машина у нее была непривычно вишневого цвета, небольшая, и не привычные «Жигули», а иномарка (тогда еще редкость).
«Откуда такая у вас?» – спросил он.
«Муж оставил. Когда от меня ушел, – задорно отозвалась она. – Ушел – и всё, что положено, разом оставил: машину, дачу, квартиру, ну, и меня, конечно. У него страсть была: разом всё получать и всё отдавать».
«А кто он, ваш муж?».
«Игрок».
«Я имею в виду профессию».
«Я же говорю: игрок».
Некоторое время кружили по неотличимым одна от другой улицам спальных кварталов, миновали эстакаду, перекинутую над железнодорожными путями и выбрались на шоссе, еще пустое в этот ранний час. Ему нравилось, как она ровно, спокойно ведет машину, нравилась ее обтянутая черной кожей перчатки маленькая крепкая рука, лежащая на руле, нравилось, что она молчит. Он был рад, что можно вот так ехать, расслабившись, смотреть, как нескончаемо бегут навстречу белые поля, что не нужно (нипочем не нужно, он чувствовал это) развлекать сидящую рядом женщину плетением словес, шутками и недомолвками, – можно просто сидеть рядом и смотреть вперед, в белый простор, уже слегка позолоченный проглянувшим солнцем. Но он понимал, что что-то уже произошло между ним и этой женщиной и, наверно, неслучайно среди белого бесконечного простора оказались они рядом в тесной жестяной коробке авто.
С высоты моста открылся вид на водохранилище, еще окованное льдом и заваленное глубоким снегом. Два белых пассажирских судна, вмерзшие в лед, стояли у причала.
«Дача у нас на канале, – сказала женщина. – Летом сидишь на веранде, а мимо корабли плывут, совсем рядом, вот-вот заденут, – смотришь им вслед и мечтаешь о дальних странах». «Любите путешествовать?» – спросил он.
«Люблю. Но больше мечтать».
«А я чертовски мало ездил. В отпуск заведено: с друзьями на байдарке. А так – всё некогда. Даже в Париже не был».
«В Париже не были? Как же еще вас женщины любят?»
«А меня не любят».
Она быстро взглянула на него и улыбнулась.
…Несколько ступеней вели на высоко стоявшую застекленную веранду. Веранда была полукруглая, внутренняя стена отделана вагонкой. Женщина повернула ключ, отворила дверь в комнаты: «Здесь натоплено. Я только быстренько переоденусь, кофе сварю».
«А можно я на веранде посижу. Очень уж хорошо на воле».
«Не замерзнете?»
«Я морозоустойчивый».
Он опустился в большое соломенное кресло и даже сквозь куртку почувствовал холод, которого оно набралось. Направо виден был угол сада, яблони с укутанными в зимнюю одежку стволами, бревенчатый сарай, редкий штакетник забора и за ним, совсем недалеко, две белые башни гидротехнических сооружений. Небо уже очистилось от утренней хмари, солнце светило вовсю, на поблескивавшем снегу лежали черные, серые, синеватые тени. От яркого снега, от весеннего солнца, от напоенного хмелем воздуха слегка кружилась голова.
Четыре года назад, вскоре после смерти жены он брел однажды ясным майским вечером без цели по Москве. Не задумывая заранее, он оказался у Яузских ворот, где в старинном переулке, возле высившейся на холме церкви Петра и Павла прошло его детство. Он остановился на мосту через Москву-реку. Перед ним раскинулась чудесная панорама города, озаренная густым весенним солнцем: кремлевские стены и башни, купола соборов, легкие дуги мостов, полоса реки, в которой отражалась синева неба, и рядом, почти у ног, протянувшееся вдоль берега ярко-желтое строение Воспитательного дома (ныне Артиллерийской академии). Он стоял, облокотившись на теплые чугунные перила моста, смотрел на открывшуюся ему красоту и думал: «Вот буду умирать, и, может быть, в последнюю минуту возникнет перед глазами именно это». И странно: точно так же теперь, нынешним неожиданно обернувшимся в его жизни утром, глядя на яблони, забор, башни канала, на исчерченный тенями снег, он чувствовал какую-то особость, какую-то тайную сущность того, что явилось его взору.
«Вы что-то совсем замечтались. Смотрите, простудитесь». Женщина уже успела переодеться. Серое вязаное платье красиво облегало ее небольшое, ладно сложенное тело. Волосы у нее были темные, слегка рыжеватые, подкрашенные, наверно. Он поднялся, вошел в помещение, сбросил куртку, огляделся. Стены комнаты были тоже обиты вагонкой, но обстановка была не дачная. Того более: лезли в глаза вещи вовсе неожиданные, не соответствовавшие обстоятельствам места. Несколько старинных стульев с обтянутыми бордовым бархатом сиденьями. Какой-то антикварный комод со множеством ящиков и ящичков разного калибра. Добротно окантованные старые гравюры на стенях. «Это всё муж, – женщина обвела рукой вокруг, как бы отвечая его невыказанному недоумению. – Притащит, поставит – и забудет. И уже всё равно ему: есть… нет…» В руке она держала медную кофейную турку.
«Давно вы без него?»
«Скоро четыре года».
Она направилась было в расположенную рядом кухню, но остановилась на пороге. «Он и ушел так же. Всё было хорошо, ни облачка, – и вдруг ушел. Просто встал и ушел. Как ни бывало. Я и не поняла ничего. Выбежала на улицу. Осень. Ночь. Дождь проливной. Сразу промокла до нитки. У нас в Москве недалеко от дома киоск, торгуют в розлив. Я подошла: «Налейте стакан». Продавщица, строгая такая тетка: «Куда тебе стакан». Однако налила. И конфету положила – закусить». Я говорю: «Не надо конфету». А она: «Как не надо? Женщина должна закусывать. Соблюдать себя должна». Я говорю: «От меня муж ушел». А она: «Тем более надо себя соблюдать». Порылась под прилавком и протянула мне соленый огурец. Большущий такой, мятый. Как лапоть. Ничего вкуснее не ела».
Он спросил: «Зачем вы всё это рассказали?»
«Так. Смешно».
«А глаза у нее, и правда, радостные», – подумал он.
Через несколько минут из кухни донесся чудесный аромат кофе. Женщина вошла в комнату с подносом: турка, две чашки, серебряная сахарница.
Он отпил глоток обжигающе горячего ароматного напитка, закурил и произнес нарочито громко, четко, будто декламируя: «Он отпил глоток кофе и закурил сигарету».
Она сказала: «Когда я встречаю такое в книге, я ее сразу закрываю».
Он весело рассмеялся.
ИГРА В КОСТИ
Автобус по этой дороге не ходил уже два года; остановка, соответственно, тоже стала не нужна; на том месте, где прежде она находилась, где с утра до вечера толпились люди и гомонил небольшой базар, осталось только плоское здание бывшей закусочной. Хозяина закусочной во время беспорядков кто-то пристрелил, намеренно или случайно, в уцелевшем строении размещалась теперь канцелярия контрольно-пропускного пункта. Торговый зал переоборудовали под казарму для откомандированных на контрольный пункт солдат интернационального гарнизона, а в комнате хозяина обитал и властвовал начальник пункта капитан Р. Со стороны фасада имелась еще открытая терраса, здесь от прежнего времени сохранилось несколько легких столиков с голубой пластиковой столешницей.
За одним из таких столиков Иван и Нкомо, в эту смену свободные от службы, играли в кости. Встряхивали по очереди в кожаном стаканчике кубики и выбрасывали их на стол. Нкомо, по обыкновению, выигрывал: в кости ему всегда везло. Иван был убежден, что черный ловчит, и пристально следил за каждым движением его быстрых пальцев, но сам Нкомо знал, что ему ворожит знакомый колдун, которому он поднес когда-то половину козленка.
Игре помешало появление Вилли и Чжу Дэ: они привели задержанного. Задержанный, светлый и светловолосый, был не похож на местного. Невысокого роста, тощий, жилистый, с лицом пьющего подростка, скрывавшим его подлинный возраст, он выглядел арестантом, недавно бежавшим или выпущенным из исправительной колонии. Такому впечатлению способствовала короткая, почти наголо, стрижка и серая рубаха с поперечными серыми полосами.
«Это еще что за подарок?» – спросил Иван и слегка отодвинул в сторону лежащие перед ним кубики костей (ему надоело проигрывать).
«Хотел пройти без пропуска на территорию Б, – объяснил Вилли. – И представляешь: не по дороге шел, а прямо по полю».
«Да ты что!» – ахнул Иван.
«Диверсант», – коротко определил Чжу Дэ. Его глаза недобро сверкали в узкой прорези век.
«Капитан спит?» – спросил Вилли.
«Хлебнул за обедом и дрыхнет, – сказал Иван. – Что ему еще делать: жара».
«Капитан не велел его будить», – сказал Нкомо.
«Придется. Если бы только без пропуска. А то ведь прямо по полю. Я, когда увидел, еле на ногах устоял».
«Лихой нарушитель…» – засмеялся Иван.
«Он – не нарушитель. Он – враг», – объяснил Чжу Дэ.
Задержанный слушал разговор так, будто речь шла не о нем, того более, казалось, он и вовсе его не слышал. Он стоял между приведшими его солдатами и, как зачарованный, смотрел на лежавшие на голубой поверхности стола белые кубики костей. «Что это?» – он показал пальцем. «А ты, правда, не знаешь?.. – Нкомо быстрыми пальцами подхватил оба кубика, бросил в кожаный стаканчик, встряхнул и выкинул обратно на стол. – Вот так. Теперь считают черные кружочки: сколько вместе на двух костях. У кого лучше число, тот выиграл. Видишь: два и пять. Вместе – семь. Семь – очень хорощее число. У меня часто выпадает семь. Три и четыре. Шесть и один. Я хорошо играю в кости».
«А мне можно попробовать?» – попросил задержанный.
«Надо на него наручники надеть», – забеспокоился Чжу Дэ.
«Да пусть бросит разок, – остановил его Вилли. – Может, это у него последнее желание. Всё равно расстреляют. С тех пор как капитану взгрели задницу за то, что слабо борется с терроризмом, он всех кого ни попадя пускает в расход по шестой статье».
«Да уж, с этим у нас дело не задержится», – сказал Иван. «Сам же и полоснешь из автомата», – пообещал он Чжу Дэ.
«Я вот не люблю из автомата, – сказал Вилли. – Я люблю из пистолета. Автомат – это убийство. А пистолет – искусство».
Нкомо положил кости в кожаный стаканчик, протянул задержанному: «Бросай». Задержанный, не встряхнув стаканчик, опрокинул его высоко над столом. Кубики со стуком упали на голубой пластик, покатились по нему и вдруг, вместо того, чтобы лечь, как должно, на одну из плоских граней, встали на угол и остались так стоять. Все смотрели на них растерянно и изумленно. Иван даже стол потряс, но кубики будто гвоздем приколотили.
«Я предупреждал», – Чжу Дэ принялся отстегивать висевшие у него на поясе наручники. «Погоди», – остановил его Вилли. «Как ты это сделал?» – спросил он задержанного. «Не знаю. Я просто бросил их на стол. Я сделал что-нибудь не так?» Задержанный переводил взгляд с одного солдата на другого. «Пусть еще раз бросит», – Нкомо быстро подобрал кости и протянул стаканчик задержанному.
«Что тут происходит?» – капитан Р. появился на террасе. Он тяжело переносил жару. Его лицо было влажно от пота. На форменной рубахе, плотно облегавшей живот и спину, темнели пятна. «Что тут у вас происходит?»
«Капитан, – закричал Нкомо, – посмотрите, как он бросает кости!» И скомандовал: «Бросай!»
Задержанный перевернул стаканчик: кубики со стуком упали на стол и будто вонзились углами в голубой пластик.
«Так бросать нельзя, – строго сказал капитан Р. – Есть правила игры. Почему ты бросаешь не по правилам?» – повернулся он к задержанному.
«Я не знал, что так нельзя, – сказал задержанный. – Я просто перевернул стаканчик». «Успеешь три раза подохнуть от жары, прежде чем они поймут, что надо жить по правилам. Пропуска у тебя, конечно, тоже нет? Почему ты поперся на контрольный пункт? Разве тебе неизвестно, что с территории А на территорию Б можно проходить только с пропуском?..»
«А он и не проходил через контрольный пункт, – вмешался Вилли. – Он шел прямо по полю…»
«По полю?! – капитана Р. едва удар не хватил. – Там же всё заминировано! Каждый метр!»
«Шагал по минному полю, как по ковру», – подтвердил Вилли.
«Большой враг», – глаза Чжу Дэ яростно сверкали.
«Ты, оказывается, умеешь не только кости бросать?», – капитан Р. пристально вглядывался в лицо задержанного.
«Я не знал, что там мины», – объяснил задержанный.
«Да, ты парень не промах. Гуляешь по минному полю и держишь нас за дураков».
«Я не гулял, господин начальник. Я просто шел с гор А… – задержанный показал большим пальцем через плечо; за его спиной, далеко, у самого горизонта тянулась почти призрачная полоска гор… – в горы Б…» – он кивнул на такую же полоску далеко впереди.
«Что ты собирался делать в горах Б?»
«Жить…»
Задержанный опустил голову. Он давно отвык разговаривать так долго.
«Имелось при нем что-нибудь?» – спросил капитан Р. у Вилли.
Вилли положил на стол холщовую сумку. В сумке находились: фляга с водой, серая рубаха, такая же, как на задержанном, только с продольными полосами, и потрепанная рукописная книга в самодельном картонном переплете. На картоне чернилами было написано название: «Заповеди Кая».
«Кто такой этот Кай?» – спросил капитан Р.
«Мой учитель».
«Он учит ходить по минному полю?»
«Он учит жить в горах».
«Где он сейчас?»
«Его убили».
Капитан Р. достал из кармана платок, вытер пот с лица.
«Подумать страшно: от одной мины взорвалась бы другая, от другой третья, – пол-территории Б могло взлететь на воздух».
«Один тайный враг приносит в тысячу раз больше вреда, чем тысяча явных», – отчеканил Чжу Дэ.
«Слушай внимательно, – обратился капитан Р. к задержанному. – Согласно шестой статье Правил борьбы с терроризмом, я должен тебя расстрелять. Подозреваемый в намерении совершить террористический акт расстреливается на месте без суда и следствия. Приговор приводится в исполнение немедленно. Ты обвиняешься в том, что намеревался проникнуть вглубь минного поля и, жертвуя собой, произвести взрыв огромной разрушительной силы».
«Вы собираетесь меня убить, господин начальник?»
«Расстрелять не значит убить. Это значит привести в исполнение».
«Но мне почему-то не кажется, что я должен сейчас умереть».
«Придется».
«Кстати, как твое имя? Донесение составить».
«Виолетт-о-Виолетт».
«Сочини что-нибудь попроще: смотри, запутаешься на следующем контрольном пункте. В рай, я слыхал, тоже выписывают пропуск», – засмеялся капитан Р.
«У нас пес был Валет, – засмеялся Иван. – Кусачий, сволочь».
Все засмеялись: и правда, смешно, что собаку Ивана звали Валет.
«Отведите его, – приказал солдатам капитан Р. – И не тяните резину: у вас еще смена не кончилась».
«Туда и – обратно», – весело сказал Чжу Дэ.
«Пошли», – Вилли хлопнул задержанного по плечу.
«Могу я взять свою сумку?» – спросил задержанный.
«Согласно правилам, имущество приговоренного конфискуется, – объяснил капитан Р. – Да и зачем она тебе теперь?».
«До гор еще дальний путь, а в сумке у меня всё необходимое».
«Да уведите вы его!» – рассердился капитан Р.
«Подождите! – Нкомо протянул задержанному стаканчик. – Брось еще раз».
Задержанный, не глядя, перевернул стаканчик. Кости со стуком упали на стол и легли как должно, на плоскую грань. Выпало шесть и один.
«А почему они не стали на угол?» – спросил Нкомо.
«Я теперь знаю правила», – ответил задержанный.
«Пошел!» – подтолкнул его в спину Чжу Дэ.
«Забавный мужик! – провожая взглядом уходящих, сказал Иван. – У нас тоже имелся один такой. Раньше профессор был в городе, а потом к нам переехал, стал кур разводить. Много интересного рассказывал».
«Может быть, он даже колдун, – сказал Нкомо. – Смотри: у него сразу выпало семь».
«Хватит пороть чепуху, – перебил их капитан Р. – Парень научился в тюряге разным штукам с костями, они там мастера на всякие фокусы, а вы рты поразевали».
Раздался негромкий короткий выстрел, следом вспорола воздух автоматная очередь, и тут же еще одна. «Что это они расстрелялись? – недовольно поморщился капитан Р. – Вилли обычно делает это с одного раза».
Через минуту показались запыхавшиеся Вилли и Чжу Дэ.
«Господин капитан! – еще на ходу закричал Вилли. – Он исчез!».
«Растворился в воздухе!» – закричал Чжу Дэ.
«Вы что, ошалели! – закричал капитан Р. – Там же некуда бежать!»
«Он и не убежал, – Вилли поднялся на террасу. – Он был у меня в прицеле. Я нажал на спусковой крючок, и в это мгновение он вдруг пропал. Как не было».
«Я сам видел: он растаял в воздухе, – тяжело дыша подтвердил Чжу Дэ. – Как дым». «Да кто вам поверит, сукины вы дети! – капитан Р. побагровел от злости. – Такого упустили!»
Он отер платком лицо.
«Колдун», – сказал Нкомо и встряхнул стаканчик.
Кубики покатились по столу и встали на угол.
«Ну, и сволочь же ты!» – рассердился Иван. Он всегда знал, что черный ловчит.
«Господин капитан! – жалобно проговорил Нкомо. – Он меня заколдовал. Я уже не умею правильно играть в кости».
«Научим», – мрачно пообещал капитан Р. и направился в свою канцелярию.