|
А.
М.
– Смешно писать «великий Рим»
Во времена упадка Рима!..
– Ты прав, любезнейший Алким,
И все ж, позволь писать, помимо
Пиров и дружеских бесед,
Наедине с самим собою,
Мелькнёт вдруг тот далекий свет,
И путь, прочерченный звездою,
Укажет где-то впереди
Предел, невидимый доныне, –
Моё письмо, меня веди,
Когда звезда моя остынет!..
Ты зря тревожишься, Алким, –
Я помню правила Эвклида:
У нас у каждого – свой Рим,
Своя судьба, своя планида…
Письмо
I
– Привет, любитель тишины
Натуры, фауны и флоры!
Как спишь, какие видишь сны?
Мне стали часто сниться воры,
(Как просто потерять покой!)
Хотя беречь-то что осталось?!
Ведь даже малости с собой
Забрать туда не удавалось
Алким, ни другу, ни врагу,
Отнюдь, – ни сливы и ни славы! –
На том далеком берегу
Иной закон, иные нравы, –
Харон, увы, не Меценат…
Ну, что провинция, дружище?
Мне говорили, Цезарь рад,
А ты не рад, что воздух чище?!
И мне советовал Гален
Заглядывать почаще в термы,
Ведь нынче время перемен
И очищения от скверны…
Над Вечным Городом – весна,
И скоро мартовские иды,
А я мечусь всю ночь без сна,
Как на весах слепой Фемиды!
Мне пусто без тебя, Алким! –
Я сам себя стыжусь порою…
О, если б бросить этот Рим,
Но от себя куда я скроюсь?!
Кончаю. Здравствуй и пиши.
И встречу загадай Авроре:
Тебя – свободного в глуши –
Со мной – невольником в фаворе.
Письмо
II
– Мне снова холодно, Алким:
Весна с пути, как видно, сбилась
И обойти решила Рим, –
Вновь небо тучами покрылось,
И злой пронзительный Борей
В лицо швыряет горсти пыли,
А ночью воет у дверей,
Как пес, которого забыли…
Неужто так по всей земле
Немилосердствует природа,
Отказывая нам в тепле,
Как мать, родившая урода?!
Уже неделя, как я слёг:
Горит в огне больное тело,
И кровь, вскипая, жжёт висок,
И вновь ступня вся почернела…
Я, словно новый Филоктет,
Но кто разрушит мою Трою?! –
Меня захлёстывает бред
Горячей душною волною,
Мне кажется, что я лечу
Куда-то вниз, где нет спасенья,
И я в беспамятстве кричу,
Пытаясь задержать паденье,
И бьюсь, как птица, распластав
Свои крыла на жестком ложе,
То судорожно зубы сжав,
То вдруг почувствовав всей кожей,
Что холодею, как мертвец…
Позже:
– Я жив! И всем смертям назло,
Вновь радуюсь теплу и свету.
Хвала богам, мне повезло:
Я продолжаю эстафету!
И пусть я вновь учусь ходить,
Но я дышу – не это ль чудо? –
Я выжил. И я буду жить,
Клянусь тебе. Я буду! Буду!!!
Письмо
III
– Ты хочешь возвратиться в Рим?
«Глушь» не равняется «покою»? –
Зачем? По-прежнему, коптим
Мы это небо над собою,
И жизни нет у нас другой! –
Всё та же осень после лета,
Потом зима стучит клюкой
В глухую дверь нобилитета,
(Исправен только календарь!)
И день за днем бежит по кругу,
И нынче снова, как и встарь,
Весна сменяет злую вьюгу,
Но что слепому солнца свет?! –
Нам столько ж дела до природы,
Как в круговерти наших лет
К случайному глотку свободы:
Вздохнем о том, как должно жить,
На краткий миг расправим плечи,
И вновь согнем их, чтоб служить
И повторять чужие речи;
Ровняем острые углы,
Предпочитая середину,
И если говорим «увы!»,
То только собственному сыну…
Всё чаще ходим в Колизей,
Чтоб поглазеть на кровь и силу,
И яростно орем «убей!»
И никогда почти «помилуй!»…
Сегодня – мы, а завтра – нас,
Возможно, обвинят в измене,
И встретим свой последний час
С мечом коротким на арене…
И наши бывшие друзья,
Пообещай им лишь сестерций,
Направят жало острия
В уже поверженное сердце!..
Лишь возвращаться умирать
Есть смысл в жестокую отчизну,
А здесь, клянусь, недолго ждать
Осталось траурную тризну!
Молюсь и жертвую богам…
Пусть на арене Колизея
Судьба готовит встречу нам,
(Ей сверху, говорят, виднее)
Но буду ждать тебя, Алким,
И жить надеждою бодрящей,
Ведь смерть от дружеской руки,
Философы считают, – слаще.
Письмо
IV
– Я лью на землю сладкое вино,
На блюде оставляя ломоть хлеба
Для тех, кому судьбою не дано,
Как нам с тобой, глядеть в пустое небо…
Фералии – не праздник для живых,
А нынешние для меня тем боле,
Так что прости за безыскусный стих,
Которому б назваться криком боли!
Фералии – для слез и тишины.
Плутоновы владения пустеют,
И павшие отечества сыны
Стремятся, наподобье Одиссея,
В родные стены, в отчие дома…
Алким, кого ты встретил на пороге?
Что до меня, то я схожу с ума
И только повторяю: – Боги! Боги!
Чужая тень беседует со мной –
Зачем?! – и сообщает мне такое
Из прошлого империи родной,
Что я согласен стать её изгоем!
Я узнаю, – о, что я узнаю! –
Я негодую, плачу, проклинаю!
Алким, я думал, что живу в Раю,
А это Ад я Раем называю!
И ничего не в силах изменить, –
Забыться не могу, забыть не смею! –
Хватаюсь за единственную нить
И петлей обвиваю свою шею…
Алким, скажи, что это страшный сон,
Что будущее наше будет ясным,
Таким, как и предсказывал Пизон,
Под знаменем великим и прекрасным!
Письмо
N
– Чей корабль по волнам без руля, без ветрил
Темной ночью несет неизвестно куда? –
Мой…
И сколько б, Алким, ты меня ни корил,
Я уже не ищу, где восходит звезда!
Перепутались дни в несуразном клубке, –
Замутилась душа, зачерствела корой…
Знаю, вспомнишь сейчас мне о том голубке,
Что летал между Сциллой и этой второй…
Позабыл… Ну и пусть! Всё равно… На челне
Всё подходит к концу, и сам чёлн дает крен.
Правда, есть ещё воск, где-то в бочке, на дне,
От фальшивой Камены, от хищных сирен…
Всё равно, смысла нет здесь ни в ком и ни в чём!
Равнодушие только спасает от бед.
Кто мы? Где мы? Куда мы плывём? –
Не трудись, мой Алким, мне не нужен ответ.
Следующие три письма
написаны, возвращаясь
из Гипербореи…
Письмо
IX
– Отвечаю, Алким, с опозданьем. Пойми и прости.
Сердце, словно каленой стрелой его ранила осень,
Вдруг сорвалось с ветвей, – я напрасно пытался спасти,
Что ушло в тридцать восемь!
И один на один с этой тяжестью лет и утрат,
С чем, быть может, сравнится лишь серый гранит небосклона,
Понимаю, Алким, что пора возвращаться назад, –
Мне вперед нет резона.
Лес роняет багряный убор в непролазную грязь,
И осенней тоской протекает дырявая крыша…
Что ты видишь, любезнейший, в прошлое оборотясь?
Повтори, я не слышу.
– Усмиряя себя, удлиняем короткие дни?
Для чего? Что отмерит мне в чашу слепая Фемида?!
Вот завоет Борей – и пугливо погаснут огни
Во садах Гесперида!..
Я застыл среди этих пустынных угрюмых равнин
У холодного Понта, под небом тяжелым и
низким.
Нелюбим, неизвестен, никем, никуда не гоним,
Словно не было в списке…
Эвтаназия – выход. Так что же я медлю и жду?!
Чашу с горькой цикутой готова подать мне Венила,
(Между прошлым и будущим это покончит вражду!)
Но взгляни, мой Алким, –
белым снегом всю землю укрыло.
Письмо
XI, неоконченное
– Мой любезный Алким! Как
бы ни было это старо,
Через горы молчанья и воды бегущие Леты
Я вернулся туда, где по кругу летает перо,
Вышивая сюжеты…
Я вернулся назад под разбитым судьбою щитом,
Выбирать для себя новый меч и другую планиду,
Оставляя взамен восемь лет поединка со злом
И в слезах Немезиду.
Смейся, смейся до колик, любитель смешного конца!
Сколько раз уходить, столько же и назад возвращаться, –
Всё смыкается в круг, а из круга в подобье лица,
Значит, надо стараться…
Письмо
XII
– Милый друг, ты прости за натужный, навязчивый слог
И обилие строк, обращенных сугубо к себе, –
Это всё от гордыни: желанье считать свой мирок
Равнозначным Судьбе!
Для того я презрел и тирана, и форум, и Рим.
Да, любезный Алким, как ни горько теперь
признаваться,
Всё могло быть иначе тогда, если б я был иным, –
Не пришлось возвращаться!
Что я понял? Сказать?
– От себя никуда не уйти,
Пока сам не нашел на вопрос «что же делать?» ответа,
А иначе обратно приводят дороги-пути,
В холода нолитета…
Значит, надо стараться остаться на месте своём
И корнями врасти в эту жизнь, не надеясь на чудо!
И приидет наш день. Когда мы на ветру запоём,
Нас услышат оттуда.
|