|
ПРО
ДИНОЗАВРОВ
Пролог
Мой слух таинственно нежнеет,
когда в тумане бормотаний,
в невидимой оранжерее
слепцом встревоженным витаю.
И то ли нежный лист задену,
а может ус жука членистый?
В плену причудливых растений
плыву невольным колонистом.
Язык касаний заковырист.
Созвучий звон в туземном тоне.
Зачем мой сад во мне же вырос?
О чем туман тревожно стонет?
В палеонтологическом
музее
Ящер когтистый,
чудо скелетное,
помнишь, неистовый,
марево летнее,
баню кровавую –
был там грозою,
помнишь ли пиршество, крик
мезозоя?
Время уныний
не для скелета.
Вижу: и ныне
глазницы свирепы.
Даже пустые
смерть источают.
Череп пустыни,
о чем он мечтает?
В страшной осанке
убийства энергия.
Что за останки,
рвущие нервы?
Жуткие чресла
ребрами стали.
Стаи исчезли.
Нравы остались.
Взгляд ящера
Осколок сердца ледянящий
таится тает на курке.
Надбровных дуг щерится ящер,
припав к безжалостной руке.
Конвульсий первобытной рвоты
бесстрастно ждет недвижный взор.
Стальным когтем рванет ворота,
где рвы, вороны и разор.
Пластмассовые лица
Пластмассовые лица,
пугающая аура,
прищурилась столица
глазами динозавров.
Под лоском от Армани
неласковые залы
в продуманном обмане
страну облобызали.
Конвейер технологий
политпиаргипноза
рождает злого бога
политпиарпрогноза.
Мечтай найти получше,
желай от них отбиться,
но все равно получишь
пластмассовые лица.
Желание самообмана
Кровью сладкой захлебнулся.
Думал, сахарной водой –
в лесть-притору окунулся.
Пахла ложью и бедой.
Но поверить так хотелось.
Острый нож – самообман –
мне вонзили словом в тело.
Кровь пошла душой и горлом.
Здесь беда такая – норма.
Виноват я в этом сам.
Рудимент перепонок
Растопырю ладонь.
Рудимент перепонок
мою пресной водой,
раня память дракона.
Силы хищной полны
лапы снулого ящера.
В атавизме волны
спят хрипящие пращуры.
Не в струе из-под крана
встрепенутся хребтами.
Горечь праокеана
ловят мертвыми ртами.
Кривь слепого оскала,
смертных линий обводы
ждут соленые валы,
жгут тяжелые воды.
Хрустный грохот брони.
Небо в красных нарывах.
Оживают они
в громе ядерных взрывов.
Эпилог
Устал метаться на постылых перекрестках.
Уста потрескались, целуя теплый крест.
Пустые станции, слепых перронов простынь.
Густые страхи, словно умер, но воскрес.
Тоской иссушенные записи листаю.
Простой ответ моим открытием не стал.
Тростинкой тонкою надежда прорастает.
Растает страх, как ледяной кристалл.
Путеводитель – странные страницы.
Пытаюсь строки опыта понять.
Запретных символов стараюсь сторониться.
От прежних снов себя оборонять.
ТАНЦОВЩИЦА
БЕЗ НОГ
Танцовщица летела чудесною птицей.
Цепенеющий зритель не мог
отвернуться. В гипнозе сверкающих спиц
созерцал танцовщицу без ног.
Словно крыльями взмах. Лебединые руки
полетели в изысканном па,
прикасаясь к коляске, рисующей хрупкий
невозможный узор Петипа.
Танцовщица без ног,
танцовщица без ног.
Откровений изящных
щемящий озноб.
Танцовщица летела
как вещая птица.
Танцовщице хотелось
с бедою проститься.
Не пустить бы ее на порог!
Отпускай же, телесный порок!
Танцовщица хотела
исполнить, что снится.
Превращение тела
в мечту-колесницу
на глазах изумленно
застывшего зала
волшебством приземленным
под сердце вонзалось.
В инвалидной коляске
вращалось-летело,
будто в солнечной пляске,
воздушное тело.
ЧЕРНО-БЕЛЫЕ
ФИЛЬМЫ
Невозможно смотреть черно-белые фильмы.
Покрываются нервы предутренним инеем.
Вспоминаешь не роли.
Вчерашние дни
оживляют герои
с чертами родни.
Ожидания прошлого мир бесполезный,
рецидивы мучительно-милой болезни.
Отзвук сладко-постылый
курантов стальных
словно стоны настырно
звенящей струны.
Леденеют фигуры. Приятно и муторно.
Просыпаюсь с надеждой на мудрое утро.
Но в цветистом рассвете,
недаром не молод я,
не выходит согреться,
по-прежнему холодно.
|