|
ЦИКЛОН
В мокрый снег оделись склоны,
в небе – облачный редут.
Скандинавские циклоны
как разбойники идут.
Всяк – буян, и смотрит букой,
может выкинуть, что хошь:
сдуру выхватит пуукко,
чирк по горлу – и хорош…
Ну, пуукко – не пуукко,
а швырнет в лицо снежком –
непутевому наука:
не броди в ночи пешком!
Не тревожь густой, как ретушь,
скандинавский полудождь:
кто ушел – того не встретишь,
что пропало – не найдешь.
В дождь со снегом сладко спится –
коли время улучил…
Прибалтийская столица
словно вымерла в ночи.
Вечер начисто угроблен,
час-другой – и ночь долой.
Заноси, мужик, оглобли,
поворачивай домой!
В доме сухо, в доме пусто,
пыль на письменном столе.
Давний запах щей капустных –
лучший запах на земле…
Хочешь – влезь в халат китайскй,
хочешь – рюмочку налей.
Вот скажи – чего скитался?
Что искал-то, дуралей?
*
* *
Вечер, морось… Вот теперь и погуляем.
Поглядим, как ветер клены оголяет,
как летят листы с готической резьбой,
тихо сетуя на ветер за разбой.
А разбоем этим правит не ненастье,
не холодный горизонт, разверстый настежь:
тут другая ощущается рука –
та, что вечность размечает на срока!
Издержался вам отмеренный кусочек –
и пожалуйте с верхушки на песочек!
И еще такого не было пока,
чтоб обратно на верхушку и песка.
А над городом такая тьма глухая!
Лишь на западе полоска полыхает.
Постоим на виадуке, подождем,
поглядим, как будет гаснуть под дождем…
Вот погасла. Только тьма и только листья,
по обочинам блестящие смолисто.
Светофоры одинокие горят,
ветер морось гонит… Только и гулять.
СТАРАЯ
ОТКРЫТКА
Зимнее солнце садится над Вильной.
Цвет горизонта изысканно-винный:
кажется – с неба на город течет
порто, бордо, или что там еще…
Чинный жандарм раскурил папироску.
Он не на службе, как видно, а просто
к вечеру вышел испить коньячку.
В позе довольство, а глаз начеку!
Фурман в поддевке и драном тулупе,
делая вид, что кобылочку лупит,
щурится с козел, как с горних высот –
двух офицеров в Сафьянки везет.
Дети в картузах, дворяночка в шляпке,
песик, застывший с приподнятой лапкой.
Синий покой уходящего дня.
Смотришь – и слышишь: к вечерне звонят…
Вывески:
«Платье парижскихъ фасоновъ».
«Лавка товаровъ купца Фейгельсона».
«Мятныя капли, зубной порошокъ»
Господи, Боже мой – как хорошо!
*
* *
«Тьма над бездною»… Откуда эта фраза?
Где-то читана, да разве вспомнишь сразу…
Чуть нелепая, хотя писал не бездарь –
слово чувствовал… Послушай: «Тьма… над бездной…»
Вот сказали б: опишите Вечность кратко,
чтоб слова легли, как каменная кладка!
Первым стал бы написавший «Тьма над бездной».
Кто бы ни был ты – респект тебе, любезный!
*
* *
У правды жесткие глаза,
в них серый сумрак стали.
У лжи глаза – как бирюза,
как сказочные дали!
И хоть вожжами их секи,
чтоб к коже прилипало –
в те дали глянут дураки,
и все – пиши пропало.
Глядел и я – не оторвешь,
аж челюсть нараспашку!
А ложь поглаживала нож
под шелковой рубашкой,
и вдруг, умильная с лица,
мне чиркнула по горлу!
Я лишь проблеял, как овца,
негромко и покорно.
Крепчала боль, сгущался мрак,
был привкус крови пряный.
Но я не просто был дурак –
я был дурак упрямый,
и все кричал, что должен свет
развеять сумрак ночи:
да как же жить, коль правды нет,
а ложь творит, что хочет!
Вранье, что правды под Луной
искать и звать напрасно –
вот он склонился надо мной,
прищур ее прекрасный!
– Спаси! – я выдохнул едва;
она кивнула кротко
и, вынув нож из рукава,
дорезала мне глотку.
|