|
СЧАСТЬЕ КОРОЛЕЙ
В чем счастье королей? Читать, смеясь,
В памфлетах сплетни о своей гордыне,
Небрежным словом повергая в грязь
Могучий род, иль древнюю твердыню;
Поить кураж утративших врагов
Вином былых побед до спазмы рвотной,
И кистью гениальных мастеров
Нагих метресс бессмертить на полотнах;
Навязывать министрам-подлецам
Свою игру – порой на грани фола;
Селить шпионов в праведных сердцах,
И на корню вытаптывать крамолу;
Горстями злато сыпать в закрома,
Сдавать детей на воспитанье гнидам,
И так грешить, чтобы сошла с ума
От зависти продажная фемида.
А в старости, пока дурная рать
Наследников дерётся за корону,
С высокой башни взглядом пожирать
Полночный город, жадно и влюблённо,
И над бессонной россыпью огней
Вздыхать, у чёрной бездны на краю:
«То демон мой, ворочаясь во сне,
Свою провидит гибель – и мою».
СМЕРТЬ
ПТИЦЫ
В свой час приходит время каждой птице
Услышать зов полуденных широт,
Воскресшим сердцем к югу устремиться
И совершить последний перелёт.
Из года в год Любовь путём знакомым
Её влекла надежней, чем магнит,
За разом раз срывая прочь из дома
На край земли, где новый дом манит –
И вот он, юг! Есть время отогреться,
И свить гнездо и выкормить птенцов,
Но память вновь тоскою полнит сердце,
И призраков сжимается кольцо,
В песках мерцают миражи упрямо,
И пальмы тень напоминает тис,
По раскаленным фризам древних храмов
Скользит прохладный вересковый бриз;
День ото дня влекущий шёпот крепнет,
Настойчиво, отчаянно зовёт,
И вот, отринув страхи и запреты,
Она опять пускается в полёт,
Ничтожной точкой в синей бездне тая:
Растеряна, покинута, хрупка,
Изгнанница в галдящей пёстрой стае,
Песчинка во враждебных облаках.
Ей мнится дом в дали неразличимой,
Все ближе цель, и вдруг – потерян след.
Внезапно, непонятно, беспричинно
Навеки гаснет путеводный свет.
Где, где маяк? В пространстве непривычном
Громады рек, холмов, лесов, полей
Ошеломляют скудный разум птичий
Безбрежной необъятностью своей,
И ветры жадно тело рвут на части,
И тьма с востока простирает длань,
И Мать Земля безмолвно и бесстрастно
Приемлет смерти крохотную дань.
E
QUESTO IL NIDO IN CHE LA MIA FENICE?[1]
Будь я той пальмой, где совьёт устало
Твоя любовь гнездо из листьев пряных,
Я факелом бы вспыхнул небывалым,
Чтоб феникс мог из пламени воспрянуть,
Хоть пеплом стану сам, и мой побег
Не прорастёт вовек.
Но пусть не так, и пусть феллах бесстрастный
Мой ствол к зиме изрубит на поленья –
Знай, вспыхнут и они – с такой всевластной
Животворящей жаждой обновленья,
Что разглядит он в тлеющих углях
Бессмертных крыльев взмах.
ПРОМЕТЕЙ
ОСВОБОЖДЁННЫЙ
Упорен, непокорен, укреплён
Сознаньем правоты, измучен раной,
Мятежный пленник вдруг увидел странный
Слепящий свет, что шёл со всех сторон;
И в тот же миг к нему на скальный склон
Слетел Гермес и расковал титана:
«Ужель проснулась совесть у тирана? –
Спросил герой, – Иль Зевс утратил трон?»
«Кронида мудрость велика вдвойне:
Он так решил, – крылатый бог ответил, –
Пускай идёт: нет горше мук на свете,
Чем вечно помнить о своей вине,
Что гибель принесла твоим же детям,
Себя спалившим в краденом огне!»
МУЗА
Она – Арахна. В яростной гордыне
Она плетёт узоры по ночам
Из нерва обнажённого. Богиня
Сияньем гневного луча
Терзает сеть, ревнуя понапрасну
К ажурному изделью паука,
Ткачихи ядовитой и прекрасной.
Она – как Ариадна, что глядела
Вслед уходящим чёрным парусам;
А принцу-негодяю что за дело:
Он всё забыл: он мог и сам
Найти к спасенью путь… и ей осталось
Покорно лечь под пьяного божка
Да помнить о былом – какая малость.
Она – как Пенелопа: распускает
Всю ночь надежды сердца своего;
Пока воображенье иссякает
И давит горькое вдовство;
И ясно ей, в её усердье слёзном,
Что боги всё считают на века,
И что успех приходит слишком поздно.
ИЗ
ОКНА ПОСЛЕДНЕГО ВАГОНА
Полусумрак вагонный, билет, поцелуй на прощанье,
Оживленный перрон, в темноту отплывающий плавно,
Хоровод привокзальных огней; я один, с целым фунтом в кармане,
И колеса стучат: «может быть, может быть»… Это было так славно…
Мне хватало «вчера» и «сегодня», и было плевать,
Что сидел я спиной против хода, и нитью белесой
Из нутра своего, из зрачков, как паук, день за днём
я
отматывал вспять,
Отправляя «сейчас» в никуда и в восторг приходя от процесса.
Под хмельное крещендо лихих телеграфных столбов
Мы взрезали холмы, рассыпая по склонам отары,
И с размаху врывались в тоннели грохочущих снов,
Чтоб с утра набирать обороты дневного угара.
А теперь я устал. Я узнал, что холмы и мосты
Друг на друга похожи; мой ум отупел от дурмана
Бесконечных, унылых пейзажей, заезженных до хрипоты,
Как на старой пластинке. Мне скучно и несколько странно.
Я ослаб от бесплодных усилий, от вязкой проформы
Монотонных и гладких колбас ускользающих лет;
Понедельник, среда… тянет скукой от каждой платформы,
И – о господи – даже от пятницы радости нет.
А попутчики… что происходит? так можно рехнуться:
Вот веселая школьница вышла водички попить,
А вернулась блондинкой в соку, предлагающей перепихнуться.
Не успеешь ей юбку задрать и колготки спустить,
Как в лицо тебе – бац! – упираются жирные ляжки
Целлюлитной слонихи, что голосом мерзким, как
струп,
Посылает тебя за чайком. Возвращаешься с чашкой –
И глядишь очумело на лысый гнилой полутруп.
Мы не верим билетам. Вокруг шепоток беспокойный;
Ходят слухи, что поезд вот-вот понесётся вразнос,
Что слепой машинист, как послушных баранов на бойне,
Нас на полном ходу замышляет пустить под откос;
Только что мне до слухов – нет в будущем цели и смысла;
То ли дело – былое. Взирая на мир сквозь стекло,
Я слежу, как во мгле расплываются даты и числа,
И гадаю, куда и зачем это нас занесло.
А ведь как я мечтал из вагона когда-нибудь выйти,
Чтоб за руль – самому, чтобы выбор – за мной, чтобы ногу – на газ,
Чтобы в калейдоскопе летящих навстречу событий
Расцветало и пело моё вихревое «сейчас»,
Быть не толстой кишкой бытия, не архивным червём-шарлатаном,
А поэтом, живым, ненасытным, сжигающим дни и года…
Мне казалось – куда уж ясней; только что-то пошло не по плану,
И колеса стучат, и мой поезд идёт в никуда.
РАЗГЛЯДЕВШЕЙ
Разве
может горький ствол,
Вросший корнем в самый ад,
Обрасти живой листвой,
Дать сладчайший аромат?
Разве птица, что с ветвей
Спелый склевывает плод,
Может знать, как плоть корней
Точит червь у чёрных вод?
Видел я себя во сне
Древом дивной красоты:
Распустились по весне
Белоснежные цветы.
Был влюбленным парам мил
Аромат его ветвей;
И гнездо подруге свил
В пышной кроне соловей.
Дети в радостный кружок
Собрались к нему бегом:
«Вот так дерево, дружок!
Вот так яблоки на нём!»
Вещим сердцем ты одна
В зачарованном раю,
Сладость ту вкусив до дна,
Распознала боль мою.
Голос горя твоего,
Просочившись вглубь земли,
Оросил печальный ствол,
Раны корня исцелил.
И, сражённый скорбью той,
Соловей умолк тотчас;
А влюблённый понял, что
Спит во тьме любимых глаз…
Только детям невдомёк –
Знай щебечут о своём:
«Ай да дерево, дружок!
Ай да яблоки на нём!»
|