Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2015
Часть первая (туризм)
Итак, отпуск! Тяжелый перелет, посадка в Домодедово, электричка, такси, папа с мамой.
Название магазина крупно русскими буквами: «Секонд хэнд», и под ним перевод «Вторые руки».
Изобилие продуктов в магазинах, не говоря уже о рынке.
– Не желаете экзотических фруктов?
– Нет, желаем русских яблок!
Приносим домой, читаем – Грани Смис.
У входа в Индийский ресторан под названием «Махараджа» фигура женщины в русском сарафане держит плакат c надписью «Масленица».
Масленица. У мамы – блины, вкусные, на дрожжах, с корочкой!
– Приходите, у меня блинчики, – сестричка зовет к себе.
Блины у всех разные: с медом, икрой, красной рыбой.
Масленица! Люди на улицах улыбаются друг другу. Снег, местами талый, местами нет, но все равно настоящий.
На рассвете просыпаемся от звука метлы таджика за окном.
Вжик-вжик, вжик-вжик.
– Ты как метешь, не русский, что ли? – московский выговор, русское хамство.
– А не выпить ли нам кофе? – спрашивает муж, и я тут же соглашаюсь!
Шесть утра. Не спится, смена часовых поясов.
Оказалось – не только у нас. Ларьки открыты. Народ взбадривает себя пивом. Пьют открыто, не прячась. Пьют в сквере и парке, сидя на корточках у дверей магазинов и стоя в переходах. Народ готовится к продолжению трудовой недели. Это нормально.
– Кофе? – округляют раскосые глаза торговцы, – зайдите в Суши-бар.
Удивляемся, но заходим.
– Вам кофе какой? – спрашивает нас миловидная японка на чистейшем русском.
– Мне крепкий латте, – говорю я, неосторожно переводя на русский язык английское словосочетание.
Девушка смотрит на меня немного свысока и презрительно кривит рот:
– Латте не может быть крепким, – он с молоком, – исчезает и через минуту приносит напиток, отдаленно напоминающий кофе из заводской столовой.
– Хочу чебуреки, помнишь, как в Мариуполе?
Сестричка, любимая, младшая. Ну, как не сделать?
Баранина на рынке.
– Ты, дочка, из Чечни?
Я замерзла. Очень. Нахлобученный на самые очки темный платок прикрывает лоб.
– Оттуда, отец, – честно признаюсь я. Моя ложь преследует двойную цель: получить мясо получше и не разочаровать продавца.
– Говоришь по чеченски?
Это уже серьезнее. Тут не прохиляешь.
– Нет, давно здесь живем, – попытка покраснеть от стыда, видимо, удается: в помещении рынка жарко.
– Плохо, – сокрушается старец, укоризненно качая головой.
– Плохо, – печально соглашаюсь я.
– Иди за мной, – строго говорит старик, – и добавляет: – Не бойся.
Он идет впереди, чуть сгорбленный, в меховой безрукавке, держа на весу пакет с бараниной, а я плетусь сзади, теряясь в догадках: то ли чеченскому учить будут, то ли учить будут по-чеченски.
Мы идем длинным темным коридором, на ходу открывая все новые и новые двери. В большом помещении, сродни банковскому хранилищу, громоздятся металлические ящики. Отыскав свой ящик, старик долго набирает номер на цифровом замке и, достав оттуда мясорубку, снова ведет меня в недра подвала.
Идти за этим неулыбчивым старцем жутковато. Вокруг темно и безлюдно.
Наконец, моему взору открывается облицованная кафелем комната с мраморными столами, по виду и запаху отдаленно напоминающая прозекторскую.
Прикрутив мясорубку к столу, мой провожатый перемалывает баранину и, тяжело повернувшись ко мне, жестом, приглашает следовать за ним. Вторая комната оснащена кранами. Я жду, пока он вымоет кухонные принадлежности, и мы отправляемся в обратный путь.
При виде людей, я осмелела:
– Ну, и для чего мне нужно было идти с вами?
– А чтоб ты не сказал, что этот мясо не твой! – веско произносит старик.
Чебуреки получились отменные, но на рынок идти я больше не решилась, поэтому, в очередной раз за покупками мы отправились в ближайший супермаркет.
– Ой, смотри, малосольные огурчики!
– Ой, мойва!
Продавцы угрюмые, с какими-то опрокинутыми лицами, молча наблюдают за нашими восторгами.
– Девушка, а вот эта колбаска с чесночком?
Девушка обдает меня взглядом полным ненависти и зло произносит:
– А кто ж ее пробовал?!
Зато в метро мне все уступают место.
– Садитесь, пожалуйста.
Я удивленно смотрю на сестру:
– Какие уважительные люди!
– А ты бы еще ниже платок на глаза надвинула, – смеется она.
В подъезде на ступеньках живет бездомный. Днем, дабы не мешать жильцам он уходит куда-то, а вечером возвращается. У него с собой и подушка, и одеяло. В подъезде тепло и вкусно пахнет домом.
В супермаркете, заведующая отделом, в торговом зале, на глазах у покупателей громко распекает подчиненную.
Кассиры не складывают в пакеты товар и с улыбкой не спрашивают, как Ваши дела.
Но на скользкой дороге, незнакомый молодой парень, подаст Вам руку, а школьник на вопрос: «Как пройти?», предложит проводить Вас.
И для меня все это, намного дороже, бездушных, приклеенных улыбок, и штампованной вежливости.
И я снова и снова буду возвращаться сюда, окунаться в забытый, но такой родной быт, каким бы странным он мне сегодня не казался. Я буду вдыхать запахи детства, есть пломбир и пить горячую воду со вкусом кофе, буду гулять по паркам и скверам, любоваться золотом листьев осенью и пенным цветением деревьев весной.
Я буду просыпаться ранним зимним утром, и, как в детстве, дышать на оконное стекло, расписанное за ночь затейливыми узорами, а после, через небольшое мокрое пятно, следить за мягкими хлопьями снега, укрывающими деревья и дома, за холмиками запорошенных за ночь машин.
Я буду смотреть на ночное и ощущать себя счастливой оттого, что мне довелось родиться именно в этой стране.
Часть вторая (иммиграция)
И снова Москва!
Тяжелый перелет, посадка в Домодедово, электричка, такси, папа с мамой.
Но на этом сходство закончилось.
В этот раз, как бы в подтверждение поговорки «не все коту масленица», Москва встречала меня не блинами.
«Пышное природы увядание» резко контрастировало с серыми, угрюмыми лицами москвичей, с потоком беженцев, стекающихся в столицу в поисках работы.
Это была уже другая незнакомая мне Москва, странная, нерусская и грязная в прямом и переносном смысле этого слова.
Грязные магазины пестрили непонятными вывесками.
Двусмысленность, граничила с пошлостью.
Грязные автофургоны с рекламными плакатами: «Ехал, шина через шину, видит шина в шине шин», сменяли другие, не менее грязные с трехметровым изображением полуобнажённой девушки. Изогнувшись в экстазе, томно прикрыв глаза, она указывала рукой на яркую, крупными буквами надпись «Роспанель – ложиться на все!».
Рекламные щиты вновь открывшегося магазина израильских продуктов под названием «Хрюко-Му» заслоняли собой запыленную витрину под вывеской «Комиссионные продукты».
Однажды, прогуливаясь вдоль Звездного бульвара, мы с мужем замерли перед подвальным помещением, вкруг которого толпились какие-то темные личности.
Вывеска над подвалом гласила: «Русалкоторг».
– Зайдем? – спросил меня муж.
– А ты знаешь, что это? – с сомнением откликнулась я.
– Скорее всего, магазин морепродуктов.
Зашли. Оказалось сокращенное название ликероводочного магазина Рус Алко Торг.
Нужно было снимать жилье и, отыскав на многочисленных сайтах недвижимости несколько подходящих квартир, с карандашом в руках, избалованная австралийской вежливостью, начала я обзванивать агентов.
– Здравствуйте, я звоню по поводу…
– Женщина, вы можете говорить короче, вы что-то, хотели? – раздраженно доносится из трубки.
Растерявшись от неожиданности, я выдавливаю из себя:
– Уже ничего, – и звоню следующему в моем списке агенту, стараясь быть уже более лаконичной.
– Здравствуйте, меня интересует квартира по адресу…
– Короче, с кем Вы живёте? – обрывает меня на полуслове прокуренный женский голос.
– С мужем – удивленно отвечаю я.
– Не умничайте, дети, животные, есть?
Вешаю трубку и набираю третий номер.
– Здравствуйте, – проговариваю я скороговоркой, – когда можно посмотреть квартиру по адресу такому-то?
– Здравствуйте, у нас есть для вас замечательная квартира, – захлебывающийся на другом конце телефона голос смутно напоминает мне навязчивых австралийских агентов и, приободрившись, я пытаюсь объяснить уже более подробно:
– Понимаете, меня интересует именно эта квартира…
Но, увы, мои восторги оказываются преждевременными, так как в следующую минуту уже совершенно иным тоном агент перебивает меня:
– Что вы, как неродная! Такую квартиру за 1000 дол? Это же просто реклама.
И кому-то в сторону, без стеснения добавляет – нет, ну ты видел такое!
В конце концов, нам все же удается снять квартиру. Агента просто распирало от гордости. Он сватал нам девушку, как любимую дочь.
– Обратите внимание, поток зеркальный, два туалета, сауна и даже биде есть. Биде – это очень удобно, – добавил он, любовно глядя на белоснежную фаянсовую поверхность.
Мне стало интересно, чем же, собственно говоря, этот чисто женский предмет обихода может привлекать мужчину:
– Ну, и чем же удобно биде? – бесхитростно спросила я его.
На что тот, не задумываясь, ответил:
– В нем удобно мыть арбузы, которые не помещаются в кухонную раковину, – и, взглянув на нас с мужем, как бы нехотя, добавил:
– Ну и, ноги можно вымыть тоже.
Москва поражала меня все больше и больше. Я прислушивалась к разговорам в магазинах, записывала объявления в трамваях. У меня было ощущение, будто я на другую планету.
Поначалу все умиляло. Умиляли таблички «Опасная зона. Падение сосулек», умиляли объявления на стенах «Милые котята отдаются бесплатно». Умиляли старушки, торгующие возле продовольственных магазинов. На ящиках, покрытых каким-то тряпьем, лежали тыква и грибы, зелень и соления. Не умолкая ни на минуту, они постоянно что-то горячо обсуждали и однажды, я отважилась прервать эту оживленную беседу:
– Почем огурчики? – приветливо спросила я старушку.
– Я вот на тебя смотрю и не пойму, у тебя зубы свои или нет? – вместо ответа поинтересовалась та.
Мое умиление проходило по мере того, как я сталкивалась с действительностью.
В первую очередь мне предстояло получить нотариально заверенный перевод паспорта. С трудом отыскав бюро переводов в одном из подвалов Москвы, я в ожидании присела на стул. Милая девушка, улыбнувшись, попросила зайти завтра, так как нотариус приболел. Так она улыбалась мне еще несколько дней, пока я не обратилась в другое бюро. Наконец-то, можно было открыть счет в банке.
Пристально глядя на меня, банковский работник спросил:
– Это вы Куликовский?
Когда я ответила утвердительно, он, попросив минутку подождать, что-то горячо зашептал на ухо сидящему за соседним столом. Теперь на меня с интересом смотрели уже двое.
Конечно, приятно, когда при виде тебя молодые ребята, которые годятся тебе в сыновья, застывают от изумления.
Но что-то мне подсказывало, что все не так просто.
– В чем дело? – спросила я довольно резко.
– Здесь мужская фамилия, да и пол указан тоже мужской, – сурово пробормотал один из них.
– Но вы же видите, что там моя фотокарточка! В английском языке фамилии не склоняются, вот нотариус и ошибся.
Но все мои попытки доказать, что это мой паспорт не увенчались успехом.
– Смените пол и приходите! – коротко заявил мне менеджер.
Но это были еще цветочки!
Для того, чтобы прописаться в Москве мне предстояло пройти полный медосмотр. После получения красивого сертификата на бумаге с водяными знаками об отсутствии у меня СПИДа, меня направили в наркологический диспансер. Добропорядочных москвичей, желающий подсказать дорогу не нашлось, зато несколько дружелюбных наркоманов, с удовольствием проводили меня до дверей диспансера, обсудив со мной по дороге новый, только что поступивший на рынок, наркотик.
– Ну, и как он тебе?
– Гадость! – не задумываясь, ответила я.
– Точно, гадость – согласились они со мной.
Наконец, собрав все документы, о том, что опасности для граждан России я не представляю, направилась я в районное отделение миграционной службы, которое размещалось почему-то в однокомнатной квартире на первом этаже жилого дома.
Около дверей 5–6 человек подпирали стенку.
– Кто крайний? – спросила я пожилого мужчину с карандашом в руке.
– Вы записаны? – и, заметив мое удивление, добавил: – Вам вон туда, в беседку, спросите Таню.
Ничего не понимая, я направилась в беседку на поиски загадочной Тани. Таня с важным видом восседала на перилах, возвышаясь над толпой и выкрикивая со своего насеста фамилии.
– А кто крайний? – несмело спросила я увесистую даму с огромным бутербродом в руке.
– Таня занята, давайте, я вас запишу, фамилия?
Она полистала школьную тетрадь и открыла ее на последней странице.
– Ваш номер 436,– строго произнесла она и добавила, – отмечаться ежедневно, ровно в 3 часа дня. В день принимают от 2 до 3 человек.
Ничего не понимая, я полувопросительно произнесла:
– Значит, я сегодня не успею подать документы?
Невинный, как мне казалось, вопрос привел в движение несколько человек стоящих поблизости и поднял шквал возмущения в задних рядах.
– Нет, вы на нее посмотрите, только пришла и права качает!
– Да не записывай ее и все тут!
– Мы два месяца отмечаемся, вон, под деревом беременная спит, не стыдно?
В конце концов, я позорно бежала с поля боя, еще долго слыша за спиной оскорбления разъяренной толпы.
Вернувшись домой, я пожаловалась мужу.
– Ты не понимаешь! Это все приезжие, москвичи в большинстве своем, интеллигентные и воспитанные люди.
На следующий день я отправилась в Дом Литераторов. Своих заслуг на литературном поприще у меня не было, но я с удовольствием вызвалась забрать диплом победителя в конкурсе Серебряное перо.
– Вот увидишь, ты сразу почувствуешь разницу, – напутствовал меня муж.
Итак, выйдя из метро, я попыталась узнать дорогу к Святая святых.
Прежде всего, чтобы не нарваться на очередную грубость, мне предстояло вычислить жителя столицы, который, по словам моего мужа, должен являть собой пример интеллигентности и воспитанности.
– Простите, вы не подскажите, как мне пройти к Дому Литераторов, – остановила я приветливого вида старушку в беретике и перчатках, по виду, коренную москвичку.
Очень вежливо и подробно, она объяснила мне дорогу, заставив повторить, дабы увериться, что я все запомнила и, когда я, поблагодарив ее, уже, было, мысленно согласилась с мужем, что бывает крайне редко, старушка неожиданно добавила:
– Ну, что, я вам помогла? Если да, то заплатите мне за информацию.
Опешив от изумления, я молча протянула ей деньги.
И вот, наконец, массивные двери распахнулись, и перед моим взором предстал швейцар, хотя и не в ливрее.
– Вы куда, к этим? – кивнул он неодобрительно головой в сторону малого зала, – можете не раздеваться.
За большим столом, покрытым скатертью, восседала женщина в красном костюме с огромным колье из искусственного жемчуга. Несколько человек прохаживались между креслами с нагрудными значками, которые должны были выдавать их принадлежность к той или иной стране обитания.
– Пропустите, не мешайте, – громким голосом отодвинула меня от стола полная дама, – здесь выдают дипломы? – с апломбом спросила она красный костюм.
В ее фарватере робко следовал лет 35 щуплый молодой человек в очках.
– Моему сыну должны вручить диплом, мы приехали из Германии.
– Вы что-то хотели? – обратилась ко мне Женщина в красном.
– Меня попросили получить диплом, я из Австралии.
– А что, в Австралии есть евреи? – обратился ко мне пожилой мужчина с табличкой «Филадельфия».
– А где их нет? – парировала я в ответ.
– А нельзя помолчать, когда я работаю?! – грубо одёрнула меня дама в красном и я сразу почувствовала себя в среде поэтов и прозаиков.
Получив диплом, я поблагодарила женщину в колье и она, расчувствовавшись, подарила мне крошечного слоненка, как видно, в форме извинения за непреднамеренную грубость.
Через 3 месяца я улетала домой. Выстояв длинную очередь в окно пограничного контроля с надписью «для иностранных граждан», я подала свой новозеландский паспорт.
– Что вы мне суете? Российский паспорт давайте – злобно прошипело окно.
Я подняла глаза и увидела молодую девушку. Брезгливо двумя пальцами, она отшвырнула мой паспорт в сторону.
– У меня нет российского, только израильский.
– Тем более, давайте! – раздался ее возмущенный голос.
В соседнем окне немолодая женщина, с участием взглянув на меня, пожала плечами, как бы извиняясь за свою товарку, и пригласила следующего.
– Что вы делали в Москве 3 месяца? – прошипело мое окно.
Ох, как же мне хотелось вложить все свои мытарства в одно единственное слово «мучилась»! Но я ограничилась коротким:
– Жила!
– А вы знаете, что вы имеете право находиться на территории Москвы только с туристической целью?
От этого замечания обалдела, похоже, не только я, потому что в следующую минуту, женщина из соседнего окна, в полголоса попыталась урезонить эту зануду:
– Чего ты придираешься? Прекрати!
На что моя мучительница громко, без стеснения ответила:
– Хочу придираться и придираюсь! Настроение у меня такое!
Признаюсь, у меня промелькнула, было, мысль позвать старшего по званию офицера, но, после последней реплики мне стало по-настоящему, жаль, эту несчастную, вынужденную штамповать целый день чужие загранпаспорта.
– Полегчало? – спросила я ее, забирая паспорт.
– Нет, не полегчало. Вернитесь, продолжим, – ответила она зло.
Я рассмеялась и прошла сквозь турникет.
Мне не хотелось ни наказывать кого-либо, ни скандалить, сегодня я была неуязвима.
Я улетала домой в Австралию, к солнцу, к улыбчивым вежливым людям, я улетала домой!
/ Мельбурн /