Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2015
Австралия
глазами русского,
или Почему верблюды там не плюются [1]
Действовать,
создавать, сражаться с обстоятельствами,
побеждать или даже временно быть побежденным – вот в чем вся смысл жизни человека.
Эмиль Золя
Сборы
Прожив 20 лет в эмиграции решил я, что в достаточной степени познал Америку и пора ехать дальше по странам и континентам. Для начала, решил побывать в Австралии, исполнить детскую мечту. Захотелось своими глазами наконец-то увидеть людей, которые ходят вниз головой, во всём противоположны, свободны и счастливы. В моём детском представлении это был райский остров вечнозелёного лета, жить на котором легко и просто. Авось, найду там себе тёпленькое местечко на берегу океана и перейду на кокосы и бананы. Намеревался объехать зелёный континент верхом на верблюде. Звание « russian cowboy» я получил в Америке, когда проехал её поперёк от океана до океана на лошади с телегой. Теперь же, надеялся получить для коллекции лавры «русского антипода».
В день отлета из Нью-Йорка в Мельбурн зашел я попрощаться с моими русскими приятелями, владельцами заправочной станции Сеней и Сашей. Узнав о моем намерении пересечь Зеленый континент на дромадерах, Сеня написал в полевом журнале: «Толику в день отъезда в далекую Австралию. Верблюды очень уважают русскую душу, не подведи нашего брата». Воодушевлённый их благословлением я двинулся в путь
Крутя педали велосипеда по Флориде пару месяцев назад, в городишке Мельбурн я был встречен его властями с особым гостеприимством. Поэтому и решил начать путешествие по Австралии также с Мельбурна, но теперь уж столицы штата Виктория. Туда и должен был доставить меня самолет компании «Юнайтед»
Вначале нужно было долететь до западного побережья США, откуда отправлялись самолеты в Японию, Китай и Австралию. Предполагалось, что по дороге из Нью Йорка самолет сделает посадку в Сан-Франциско, но из-за погодных условий приземлились мы в Лос-Анжелесе. Транзитных пассажиров, летевших в Австралию и Новую Зеландию, поселили в гостиницу «Краун Плаза». Каждому застрявшему на сутки в Лос-Анжелесе, в утешение, компания «Юнайтед» выписала чек на 400 долларов. Я очень даже не возражал на эти деньги провести сутки в шикарной гостинице с заранее оплаченным завтраком, обедом и ужином.
От нечего делать я большую часть времени провел в ресторане, питаясь впрок, ведь в Австралии меня кормить так не будут. В ресторане был устроен шведский стол, состоявший из супов, вторых блюд, салатов и сладкого. На поднос можно накладывать сколько угодно еды, правда, в обеденном зале курить запрещали и чтобы выкурить трубку за чашкой кофе, приходилось выбираться в вестибюль. Курящих действительно было немного, и чувствовал я себя последним курительным могиканином. И это в стране, где изобрели курение, которое дало миру больше удовольствия, чем китайский порох! Нет, не брошу курить назло всем этим филистерам и ратователям за правильный образ жизни, считающим, что они лучше меня знают, как жить. Я всегда следовал лозунгу: «Курить не брошу, но пить я буду».
Потягивая трубку, думал я о том, что в Австралии у меня нет ни друзей, ни знакомых, но и врагов также еще нет, что утешительно. Нет даже планов, с чего начинать путешествие и где его заканчивать. Только видел себя неспешно едущим и гордо восседающим на горбатом верблюде. Кататься на них мне пока не приходилось, да и живьём – то видел их в зоопарке, да в цирке. Но незнание этого верховодного искусства меня не страшило – ведь на лошади верхом умел сидеть я крепко. Конечно, знал, что существуют одногорбые, называемые дромадерами, а также двугорбые – бактрианы. Я быть в курсе, что в 60-х годах прошлого века дромадеров завезли в Австралию, чтобы использовать их при строительстве железнодорожных и телеграфных линий, а также для географических экспедиций через континент.
После того, как на смену верблюдам появились железные дороги и автомобили, эти горбатые корабли пустыни были списаны за ненадобностью. Используют их для развлечения туристов, но большинство одичало, и по пустыням континента бродит около 30 000 неприкаянных верблюдов. Вот я и собирался поймать парочку таких «неприкаянцев» и начать маршрут по дорогам Зеленого континента. В общем, как всегда, понадеялся на авось.
На Борту
К вечеру я вернулся в аэропорт и пристроился в конец очереди пассажиров, вылетавших в Новую Зеландию и Австралию. Обычно я захожу в салон последним в надежде найти несколько пустых кресел в ряд, чтобы устроить поперек них удобную постельку. Но самолет оказался забитым до предела, и пришлось мне втиснуться между двумя продавцами компьютеров, Джефом и Блэром, летевших домой с какой-то конференции. Ну, прямо-таки Бог мне их послал. Мне позарез нужен был ноутбук, портативный компьютер, чтобы в экспедиции начать писать книгу об Австралии. А Джеф как раз собирался обновлять свое оборудование. Работал он на крупную компанию, для которой ничего не стоило спонсировать компьютером русского путешественника. Джеф обещал поговорить с президентом и считал, что у того возражений не будет.
А у меня голова кружится, поскольку сбывается мечта о стране, где начнется у меня новая жизнь. Начало-то какое великолепное – уже первый австралиец оказался столь любезным и щедрым. Правда, несколько насторожило его послание в моем полевом журнале: «Дорогой Анатолий, если ты такой необычный, то кто же мы такие? Подчас я считаю, что все мы ординарны. Желаю лучших времен». Тон пожелания был сдержанным, и клокотала в нем еще какая-то невысказанная мысль. Тем не менее, Джеф обещал связаться со мной в Мельбурне.
По нынешним временам, сколько бы ни длился полет, авиакомпании запрещают курить на борту самолета, и в сортире установили датчики с грозным предупреждением, что попытки их сломать или заклеить лентой могут привести к штрафу в 2000 долларов. Ну что ж – Господь терпел и нам велел. Но бесит меня, что некурящее большинство решило, что мы, курильщики, можем и потерпеть несколько часов без никотина. Но терпеть-то пришлось пятнадцать часов полета до посадки в Окленде, столице Новой Зеландии (только позже я узнал, что столицей является Веллингтон).
Большинство пассажиров оказались школьниками и студентами колледжей. Они возвращались на родину после каникул в Европе и Америке. У этих антиподов все наоборот, и летние каникулы приходятся на декабрь и январь.
У меня вошло в традицию показывать полевой журнал командам самолетов, на которых я летаю, с просьбой в нем расписаться. И на сей раз я получил пожелания от команды рейса 841. Стюардесса Кэрол МакЛаклин записала: «Счастья тебе, Анатолий, в приключениях. Наша планета богом благословенна. Тебе повезло жить так, чтобы видеть ее великолепие».
Стиль пожелания первого офицера Джона Дника был более деловым: «Мы приближаемся к Таити в южной части Тихого океана, и будем пролетать над островом Рана Тонга, севернее тропика Рака. Летим на высоте 35000 футов, скорость 487 узлов, скорость на земле 540 миль в час. При взлете скорость была 210 миль в час. Наш вес при взлете был 874 000 фунтов. Новая Зеландия прекрасна, всего тебе доброго».
Под крыльями простиралось бесконечное пространство Тихого океана, сливавшегося на горизонте с голубым небом. Во времена капитана Кука плавание от Англии до Австралии занимало полгода, а сейчас можно довольно быстро долететь на самолёте. Я бы, конечно же, выбрал транспорт помедленнее, но на круизном корабле пока доедешь – состаришься, да и с высоты полёта мир выглядит не менее прекрасно. Мы летели навстречу земному вращению, пересекая параллели и меридианы. Таким образом потеряли целый день – вылетели 24, а прилетали 26 января.
Самолет планировал над зелеными горами и архипелагом необитаемых островов Новой Зеландии, а я прилип к окну и впитывал эту экзотику. Сердце радостно прыгало, а мозга сама с собой разговаривала: неужто мне привелось увидеть страну, о которой читал я в детстве? Наверное, впервые я прочел о ней в описании путешествий Джеймса Кука, а потом в «Детях капитана Гранта» Жюля Верна. Страна эта оставалась загадочной, и я надеялся обязательно побывать там после экспедиции по Австралии.
Самолет приземлился в Окленде. Город этот оказался значительно гостеприимнее, чем Лос-Анжелес или Нью-Йорк – в аэропорту оказался зал для курильщиков. Я наконец-то смог затянуться трубкой, набитой табаком «Кэвендиш». Моим соседом оказался парень лет 35, куривший сигару. Звали его Питером, и летел он к невесте в Аделаиду. Он встретился с ней в маленьком городке на западе Канады, где работал корреспондентом местной газеты. Питер мгновенно влюбился в загорелую австралийку, жившую на другой стороне планеты. Любовь его особенно буйно расцвела после того, как Питер узнал, что ее папа поставляет в Канаду сотни тысяч тонн мороженой говядины.
Отец прелестницы пригласил Питера в Австралию погостить и сравнить ее с Канадой. Ему совсем не хотелось, чтобы дочь отправлялась жить в далекую и холодную Канаду. Насколько я уразумел, Питер и сам подумывал после женитьбы покончить с интересной, но нищей жизнью газетчика и заняться перепродажей скота.
Полет от Окленда до Мельбурна длился всего три часа, и я не успел помучиться никотиновым голоданием. Летели мы над неслыханным по романтическому звучанию Тасманским морем, разделяющим Новую Зеландию и Австралию. Капитан Кук первым описал Новую Зеландию, где местные жители маори изрядно попортили ему нервы. Они не хотели общаться с пришельцами и принимать убогие их подарки, состоявшие из бисера, зеркал и ножей.
Австралийские аборигены оказались благожелательнее к белым пришельцам, хотя были столь шокированы видом зашедших в залив парусников, что не могли поверить в реальность их существования. А мореходы удивлялись, что рыбачившие аборигены просто не обращали внимания на их суда, считая их призрачными видениями, приплывшими из другого, нереального мира. Ведь и наш мозг не может воспринять существование потустороннего мира – привидения толкутся между нами, а мы их в упор не видим.
Мельбурн
Служительница таможни, увидев перо на моей шляпе, заявила, что ввоз на Зеленый континент иностранных перьев воспрещен, при этом она попросила следовать в зал для досмотра багажа. Таможенники потребовали мою декларацию, а потом решили покопаться в багаже, состоявшем из сумки и рюкзака. Когда один из них с видом победителя выудил из сумки кольцо копченой польской колбасы, покрытой плесенью, я, можно сказать, схватился за голову. Ведь совсем забыл, что купил ее перед отъездом в польском колбасном магазине Бруклина. В дороге кормили и поили многократно, и, естественно, забыл я вовсе об этой заначке.
Таможенник протянул мне в резиновой перчатке эту вонючую и замшелую колбасу, уличавшую меня в попытке нелегального ввоза продуктов питания. Коснувшись колбасы, я с возмущением бросил ее на белый кафельный пол, как бы заявляя, что никакого отношения к этой бацилле не имею. Правда, отпираться было бесполезно, и единственной моей защитой было состояние этого польского продукта, лежавшего на полу, словно свернувшаяся кольцом змея, издающая непотребный запах. Мои оппоненты, вероятно, понимали, что вряд ли я собирался ею питаться в Австралии, но гнусная улика была налицо. Как известно, любой хороший, да и плохой поступок должен быть наказан, ну и решили они меня наказать штрафом в 110 долларов. Если же я не согласен платить, то назначался срок слушания дела, когда я могу перед судьей указать резоны своей невиновности. Я знал, что в США судьи, как правило, становятся на сторону государства, поскольку сами являются частью бюрократической системы. Вряд ли они в этой стране лучше или хуже американских коллег. Скрипя оставшимися зубами, заплатил штраф и наконец-то оказался на земле моей мечты, без пера и любимой колбасы. Лиха беда – начало!
По дороге на центральный вокзал города, с удивлением отметил отсутствие автомобилей на шоссе, хотя для меня этот вторник 26 января был обычным днем. Шофер разъяснил, что в этот день вся Австралия празднует годовщину высадки арестантского десанта Первого Британского флота под командованием генерал-губернатора Артура Филлипа в 1788 году.
Британия к тому времени потеряла колонию в Северной Америке и решила осваивать континент, который был открыт в 1770 году капитаном Куком. Правительство постановило не казнить преступников, а отсылать их сюда, чтобы тяжким трудом зарабатывали они свободу. Кроме преступников с первым флотом прибыли лоялисты, т. е. колонисты, которые во время войны за независимость США оставались верными Британской Короне. Тогда они потеряли собственность, будучи выброшенными из ставших независимыми Соединенных Штатов. Вот и решило британское правительство вознаградить их землей за тридевять земель, расположенной относительно Британии внизу и под земным шаром (Down and under – так иногда называют свою страну австралийцы). На берег тогда высадилось 548 мужчин и 188 женщин. Большинство были английского и шотландского происхождения, а а также немцы, скандинавы, черные и белые американцы и удивительно много евреев. Высадились они на практически необитаемую землю, поскольку коренного населения, аборигенов, на этом континенте было тогда не более миллиона. Да и сами аборигены прибыли сюда всего за несколько десятков тысяч лет до белых иммигрантов. А теперь вот и я ступал по этой земле.
Сдав багаж в камеру хранения автовокзала, отправился осматривать и обнюхивать абсолютно незнакомую страну и людей, ее заселявших. Правда, было это нелегко и даже опасно, поскольку не привык я к левостороннему движению и, переходя улицы, высматривал опасность слева, когда нужно было смотреть направо. Автомобилисты возмущенно жали на клаксоны (слово-то какое красивое) или показывали мне средний палец – этот международный жест презрения недавно освоили и наши русские водители, так что постепенно входим и мы в мировое сообщество.
Я решил объехать центр города трамваем, похожим на своих собратьев в Петербурге. Разница была в том, что здесь проезд был бесплатным. Записанный на магнитофон голос экскурсовода с британским акцентом давал информацию по поводу архитектуры и истории зданий, находившихся рядом с остановками. Вначале я думал, что комментарии дает водитель трамвая, но вскорости убедился, что это либо тюрбаноносцы сикхи, либо миниатюрные китае— вьетнамо— таиландцы, работавшие водителями трамваев, которые не могли говорить с типично британским акцентом.
Выйдя из трамвая на остановке Фландерс стрит, я оказался в толпе разодетых горожан, праздновавших День Австралии. Невооруженным глазом было видно, что большинство толпы составляли иммигранты сотен национальностей, которые покинули свою родину в надежде поиметь в этой стране побольше денег. Естественно, большинство их были из стран Азии и Африки, где население размножилось до такой степени, что начали они друг друга изничтожать. Тутси убивают хуту, красные кхмеры – белых, вьетнамские коммунисты – антикоммунистов, ну а на Балканах сербы до сих пор разбираются с боснийцами и албанцами. Большинство воителей устали от войн и горят желанием эмигрировать в благополучную Европу, либо пересечь океан и оказаться в Америке либо Австралии.
Принудительным путем в США были завезены лишь черные узники из Африки, и теперь их потомки требуют компенсацию за моральный ущерб. В США неграм, теперь носящим новое звание афроамериканцы, следует благодарить бога за счастье оказаться подальше от Черного континента. Обитатели современной Африки, раздираемой войнами, голодом и венерическими болезнями с завистью смотрят на чернокожих граждан США и любыми путями пытаются сами туда перебраться.
В отличие от американских негров, потомки принудительно ввезенных в Австралию белых гордятся своим прошлым и тщательно разыскивают в своем генеалогическом древе убийцу, либо завалящего вора или шулера. За полувековой период существования Австралии в качестве каторги народов сюда завезли порядка 80 000 преступников. Их потомки создали эту страну тяжким трудом, в муках и страданиях. О них поэтесса Мэри Гилмор написала следующие строки в переводе А. Сергеева:
Я – прародитель
Ботани Бей,
Ломит в костях
На склоне дней.
Я в старину
Вздымал целину,
Чтоб вы имели
Свою страну.
Я – каторжанин
Собрат беды,
Смотрите – всюду
Мои следы.
Леса я валил
И пути торил,
Под бешеным солнцем
Колодцы рыл.
Скалы дробил,
Кандалами звеня,
Нация встала из за меня!
Под ласковым солнцем
Ботани Бей
Косточки греет
На склоне дней
Старый старый
Ворчун, нелюдим…
Позор тому,
Кто гнушается им!
Мельбурн был основан всего 160 лет назад выходцами с острова Тасмания и так шустро развивался, что в 1956 году получил право принимать у себя гостей Всемирной спортивной Олимпиады. Его соперник, город Сидней, только к 2000 году добился права называться Олимпийским городом.
Столица штата чудесно спланирована, с широкими улицами и проспектами, не обезличенными, как в Нью Йорке, лишь номерами, а названными в честь героев и жертв освоения континента. А протекающая через город река названа замечательно – Ярра. Этакая яростная Ярра!
По случаю праздника на главной улице была развернута ярмарка, со стендов продавались жрачка и сувениры, мало чем отличавшиеся от подобных в США и тоже в большинстве сделанные в Китае. Даже единственное гениальное изобретение коренных австралийцев – бумеранг, теперь производится в пластиковом исполнении также китайцами. Правда, мне кажется, что изобретатель бумеранга был закоренелым пессимистом и лентяем, который считал, что в большинстве случаев бумеранг если зверя или птицу не поразит, то хоть вернется в руки метателя. Не нужно будет ему куда-то бежать в кустарник и подбирать это кривое оружие коренных мазил.
Я продирался через толпу, поглощавшую сахарную вату, гамбургеры, хот-доги и прочие изобретения американской цивилизации. Набережная реки Ярры была застроена комплексами магазинов и казино, столики кафе выставлены на улицу, и обладатели австралийских долларов наслаждались терпкой горечью кофе экспрессо и холодной сладостью мороженого. Услышав русскую речь, я подошел к столику, за которым сидели три пары иммигрантов из местечек Белоруссии и Украины. Как и большинство иммигрантов из бывшего СССР, они недурно здесь устроились, поскольку на родине приобрели столь нужные для Австралии профессии инженеров и компьютерщиков.
Я уже в США успел отметить, что еврейская эмиграция 1980-х, 90-х годов была преимущественно московской и ленинградской, много евреев также выехало из столиц республик. В конце XX и начале XXI века стронулись с мест и местечковые евреи, которых, наконец, «достал» всеобщий развал.
Я попытался разговорить этих кофепийц на предмет присоединиться к моему путешествию по Австралии, но они настолько были заняты обустройством, что ничего не знали ни о верблюдах, ни о дорогах этого континента. Вероятно, звучал я для них каким-то пришельцем из другого и чуждого мира.
Приближался вечер, и нужно было искать ночное пристанище. Полицейский посоветовал переночевать в дешевой студенческой гостинице, где с меня взяли 24 доллара, это было по божески, если еще учесть, что предоставили отдельный номер. Соседями оказались путешествовавшие по миру скандинавские студенты, которые водку не пили и не курили. Они принадлежали другому миру и другому времени, и не было у нас ничего общего, кроме крыши над головой.
Поутру я зашел в соседнюю ночлежку для бездомных, где кроме пристанища предоставляли трехразовую кормежку и брали за все про все 10 долларов в сутки. Услышав мою историю и узнав, что не было у меня в этой стране никакого дохода, работники ночлежки обещали поселить меня на пару недель и бесплатно. Занеся вещи в номер, отправился я познавать город.
На следующее утро я зашел в полицейское управление Мельбурна, чтобы передать его представителям послание и нашивки полиции американского Мельбурна в штате Флорида. Я посетил его в предыдущей поездке на велосипеде из Нью Йорка во Флориду. Но никого в этой бюрократической системе не интересовало, что их братья по оружию в США хотели сказать соратникам в Австралии. Мне с трудом удалось узнать от них телефон и адрес конной полиции Мельбурна.
Район города южнее реки Ярра интенсивно застраивается многоэтажными зданиями для офисов и жилья, прокладывается новая магистраль, город строится и дыбится. Этот строительный бум я наблюдал в дальнейшем в Сиднее и Брисбене. Он был связан с интенсивной иммиграцией из стран Азии. Посреди этих новых строений и затерялись конюшни городской полиции. Начальником подразделения был сержант Вильямс, встретивший меня с осторожностью, поскольку не знал, что я от него хочу. А мне всего лишь были нужны номера телефонов местных владельцев ферм, где разводили лошадей тяжеловозов или верблюдов. Пока он обзванивал фермеров, его помощница по имени Анита вызвала меня в каптерку, где предложила стакан воды из холодильника. Избалованный гостеприимством американских полицейских, принимавших меня с чаем кофе, а то и пивом, я с кислой физиономией хлебал пустую водичку.
Из праздного любопытства я спросил, отчего они так тщательно скрывают свое местонахождение. Барышня объяснила, что конная полиция опасается, что террористы вздумают поджечь конюшню с 30 лошадьми. Дело в том, что конная полиция часто используется для усмирения и регулирования демонстраций и празднеств. Не нашел сержант нужных мне телефонов любителей верблюдов, да, похоже, не очень-то искал. Может, решил, что я лазутчик – террорист?
Я решил приучаться к предстоящим суровым условиям путешествия по континенту и не пользоваться общественным транспортом. Полчаса потребовалось, чтобы дойти до ботанического сада, где наконец-то увидел деревья и кустарники, о которых только читал в книгах об Австралии. В ошалении бродил я по аллеям сада, пытаясь воспринять экзотику этого континента. На ветвях незнакомых деревьев делали выкрутасы попугаи и всевозможные какаду, а деревья по мощи и объему ствола и кроны во много раз превосходили знакомые мне дубы либо секвойи. Среди зарослей мангров и бамбука радостно бушевала абсолютно незнакомая флора, не говоря уж о фауне, и я жадно впитывал в себя звуки, запахи и красоту природы. Вот он – райский сад!
Эти британские империалисты в середине прошлого века взяли за правило основывать в колониях ботанические и зоологические сады, примыкавшие к губернаторским резиденциям, построенным в пышно изощренном или изощренно пышном викторианском стиле, расцветшем в годы правления королевы Виктории (1837–1901). Центр Мельбурна планировался и строился в XIX веке, и его широкие проспекты напомнили мне П. Одно время в королеву был влюблён наш правитель Александр Второй, да и она отвечала взаимностью. Но, как обычно, женили царя на немецкой принцессе, родившую Александра Третьего и вскоре умершую. Царь наш влюбился в Нарышкину(Опять запретная любовь!), которая родила ему двух внебрачных детей. Царь венчался с ней тайно и отправил семью во Францию, сам же вскоре был убит. Мельбурн, как и Питербург, также сохранил свою классику, несмотря на мощный напор модернистской архитектуры.
Продолжая параллели, хочу добавить, что в XIX веке Британская империя достигла пика своего могущества, как и Российская империя. В годы правления королевы Виктории происходило интенсивное познание и освоение Австралии. Снаряжались географические экспедиции, за которыми следовали поселенцы с овцами и прочей скотиной. Жизнь первопроходцев была героической и часто трагической.
Молодая страна нуждалась в героях, а, как известно, лучше всего создавать легенды, когда герои мертвы. Центральная улица Мельбурна украшена памятником Роберту Берку и Вильяму Вилсу, впервые пересекшим континент с юга на север и погибшим от истощения на обратном пути. На высоком пьедестале высечен в граните глава экспедиции, бородатый Берк, поддерживающий мощной дланью изнемогающего младшего партнера Вилса. Естественно, смотрит герой за горизонт, в будущее, он предназначен служить примером для грядущих поколений австралийцев.
Меня заинтересовала история этой экспедиции тем, что для ее осуществления правительство штата Виктория специально закупило в Индии 24 верблюда. Роберт Берк абсолютно не был готов для роли руководителя, хотя и прослужил многие годы офицером, а позднее полицейским. Натурой он был поэтической и влюбленный в оперную певицу Джулию Мэтьюс. Для покорения ее сердца необходим был подвиг, и судьба ему такую возможность подкинула.
Берку удалось пересечь континент и достичь северного побережья Австралии. Обратный же путь превратился в серию неудач и неправильных решений руководителя экспедиции. Он истощился прежде всего морально, а потом уж физически.
Берк с партнерами Вилсом и Кингом вернулись через четыре месяца на базу и нашли там небольшой запас продуктов и записку, что группа поддержки покинула базу всего за девять часов до их возвращения. Участники экспедиции не знали, как выживать в полупустыне, не умели рыбачить и охотиться. Аборигены для них были дикарями, готовыми в любую минуту напасть и отобрать остатки продовольствия. Когда однажды они приблизились к Берку с намерением предложить ему пищу, он выхватил саблю и бросился в наступление. Этот горемыка распустил свою команду на подножные корма, на которых, кстати, питалось и выживало коренное население.
Берк и его помощник Вилс умереть от истощения, обороняясь от помощи местного населения. Третий участник экспедиции, Кинг, не сдаваться, а выжить, и присоединился к племени аборигенов, которое его и выходило. Когда через несколько месяцев в тот район пришла спасательная экспедиция, она нашла останки Берка и Вилса, погибших от истощения духа и тела, Кинг же при виде белых сотоварищей скоренько оклемался и рассказал журналистам историю трагедии морального разложения Берка. Через несколько лет правительство штата Виктория решило воздвигнуть монумент героям эпопеи. Живой Кинг, который продолжал пьянствовать и менять женщин, не годился для роли героя, хотя он был единственным из трех, который того заслуживал. Кинга решили не только лишить памятника, но даже и доброго имени, если скажет что-то непотребное о бывших соратниках. На пьедестале ему места не нашлось, но, несомненно, был он значительно более героичен, чем его начальники, решившие помереть в одночасье.
Фальшивым героям установлены памятники не только в этой стране или у нас в России, но и во всех странах мира.
Южнее реки Ярра построен новый культурный центр с картинной галереей и театрами. Венчает его ажурная телебашня, имитирующая Эйфелеву башню в Париже. Центр иску замечателен использованием воды как декорации архитектурного ансамбля. Фасад здания состоит из двухслойных стеклянных блоков, между которыми течет вода, которая оживляет структуру, подвешивает ее в пространстве.
За водяной стеной раскинулись залы современного искусства белых и черных художников Австралии. Искусство белых модернистов мне было понятно – их картины отражали деятельность корки либо подкорки с гипофизом их воспаленного мозга.
С аборигенным искусством было сложнее, поскольку кураторы галереи хотели вычленить оригинальность их взгляда на окружающий мир. Художники аборигены не имели права на эксперименты и должны были сохранять традиционный подход в отображении окружающего мира. Они рисовали на коре либо камнях, причем их микрокосм был чрезвычайно, хотя и оригинален. Конечно же, интеллект аборигенов был и остается весьма ограничен, но для художественного таланта он может быть помехой.
Поэтому пару десятков лет назад правительственные чиновники решили стимулировать творческий потенциал аборигенов и принялись скупать все, что аборигены ухитрились изобразить на бумаге, холсте либо навалять в глине. Почти все поделки объявлялись шедеврами и только не стали художниками. Но поскольку в большинстве своем аборигены ленивы, то и остались они бедными. Теперь музеи Австралии, а также других стран, ломятся от этих самобытных шедевров, смысл либо бессмыслицу которых пытаются расшифровать назначенные для этого искусствоведы.
Восхитил меня обычай аборигенов, при котором мужчина распоряжается своей женой как ему заблагорассудится. Он может одалживать ее другим мужчинам, обменивать на других женщин или на интересующие его вещи, но при этом он не отказывается от своих прав на жену. Ну а если мужчина хочет привлечь женщину, которая не отвечает ему взаимностью, он идет в уединенное место и рисует ее и себя совершающими половой акт. Считается, в ту же самую ночь женщина придет на стоянку мужчины; но чтобы и дальше сохранить ее привязанность, мужчина должен время от времени дотрагиваться до своего рисунка.
Русские
В воскресенье я решил посетить русскую церковь в районе Колингвуд, недалеко от центра города. Пешком от ночлежки этот путь занял у меня полчаса. По дороге я остановился минут на пять – любовался грандиозным зданием Королевской Выставки, состоявшейся здесь в XIX веке. Австралийцы гордятся тем, что Мельбурн второй после нашего Петербурга город, где сохранилась нетронутой архитектура века королевы Виктории. Его широкие проспекты и построенные в классическом стиле здания хранят элегантность и мощный энергетический заряд Британской империи.
Православная церковь Святой Марии зажата между новостройками, и мне долго пришлось ее искать, поскольку новые жители района не знают о ее существовании. Русские давно уже покинули эту престижную часть города, переселившись в пригороды Мельбурна, но продолжают посещать церковь по воскресеньям.
Служба уже началась, и я пристроился сзади, чтобы постоять рядом с православными и погрузиться в их молитвенное поле, сделаться лучше и чище. Вел службу отец Николай, которому лет сорок, но борода делала его солидным и мудрым. Я подумал при этом, что пора и мне бороду завести, а то выгляжу убийцей с грустным взглядом. Последние годы я брею бороду и голову, чтобы скрыть обилие седины, но бес в ребро продолжает толкать.
Дольше пяти минут службы в православной церкви я не выдерживаю, не могу привыкнуть к этим унылым стояниям в ожидании слияния с Всевышним. При этом расплавленный свечной воск обжигает пальцы, гудит от напряжения голова, сводит ноги судорогой, болят поясница с животом и тянет на двор. С Богом я люблю общаться сидя, а лучше лежа, в состоянии медитации. А православных их религиозное начальство помучиться заставляет, стоицизм их превращается в мазохизм.
С отцом Николаем я встретился после службы, во дворе церкви. Он рассказал, что закончил духовную семинарию в Нью-Йорке, но практику проходил в Петербурге. Там познакомился с женой, которая училась в Лесотехнической академии. Жене, матушке Александре, около тридцати, она напоминает маленькую, серенькую мышку при представительном и громогласном батюшке. Подобную «мышку» держит при себе мой приятель и поэт Костя Кузьминский, который годами лежит на лежбище, а Эмма обслуживает его насущности. Она боготворит своего Костюшку и ненавидит всех, кто совращает его с пути истинного, а он пишет эротические стихи, компенсируя этим сексуальную несовместимость. Грех, конечно же, об этом думать, посещая православную церковь.
Отец Николай пригласил меня в свою машину, чтобы ехать в район новостроек на освящение строившейся уже десять лет церкви, где в тот день собралось большинство православных иммигрантов. При въезде на церковный двор у ворот пристроились три бородатых мужика, собиравших с прихожан деньги на оплату устроенного церковным советом званого обеда. Бородатых привратников звали былинно: Трофим, Степан и Федор. Мужики явно успели хорошо принять и мне бутылку пива протянули, ну, а я ведь никогда не отказываюсь. Речь их была степенной, тягучей, плавной, словно явились они сюда из прошлых столетий. На самом же деле их родители явились сюда из китайского города Харбина, где со времен Гражданской войны существовала мощная русская община. Состояла она из бывших работников Китайско-Восточной железной дороги и семей воинов Белой гвардии.
Во время Культурной революции Великий кормчий Мао решил разогнать нежелательных иностранцев. Часть невольных эмигрантов вернулись в Россию еще раньше (самый известный из них Вертинский), но большинство переехало в Америку, либо в Австралию. Они до сих пор гордятся тем, что в 1961 году русская девушка Таня Верстак завоевала титул Мисс Австралии, а потом и Мисс Вселенной.
Эти китайские русские сохранили за долгие годы эмиграции не испорченные советской пошлятиной русский язык и веру. Община собрала деньги на постройку новой церкви, и каждые выходные Трофим, Степан и Федор наряду с другими добровольцами приходят сюда, чтобы возводить новый храм. Естественно, трудятся они безвозмездно, с именем Божьим на устах и пивом в желудке.
Местное телевидение отсняло обряд освящения храма, после чего народ вывалил на лужайку. Там на древесных угольях жарились шашлыки в китайском стиле и гамбургеры в американском. Моему русскому глазу было бы привычнее видеть водку на столах, но пили только красное вино и пиво, чем и я, за неимением лучшего.
На следующий день меня пригласили выступить по русскому каналу местной радиостанции, вещавшей на множестве языков, соответствовавших разнообразию национальностей недавних иммигрантов в эту страну.
Вел программу Вольдемар Адамсон, который в 15 лет был принудительно вывезен немецкими оккупантами со Смоленщины в Германию. После войны ему удалось избежать репатриации в Россию, и несколько лет Володя жил в лагерях для беженцев, пока не получил разрешения иммиграционной службы Австралии на принудительные работы в этой стране. То есть он дал согласие два года работать там, куда его пошлют. Вместо двух лет Вольдемар отбарабанил на шахтах лет 30, а сейчас пребывал на пенсии, занимаясь общественной деятельностью и помощью вновь прибывшим иммигрантам. Особенно он возмущался тем, что новые иммигранты сразу же по прибытии получают государственное пособие и отказываются в дальнейшем работать.
С такой семьей я встретился на следующий день, будучи приглашен в дом Вадима и Ирины Апенянских. Приехали они в Австралию всего несколько лет назад, но успели купить дом в районе Бокс Хил и родить дитя, на которое получают дополнительное пособие. Вадим работал в Москве портным, а здесь, не найдя работы по специальности, получал, как и жена, пособие по безработице. По выходным он подрабатывал шофером у родственника, владевшего магазином по продаже подержанных автомобилей.
Вадим пригласил меня, чтобы объяснить глупость моей идеи путешествия по Австралии без знания ее флоры и фауны. Он рассказал, что большинство змей и пауков здесь ядовиты. Травы и кустарники тоже представляют опасность для неопытного путешественника, а под деревьями лучше не сидеть, поскольку с них неожиданно падают ветви, гробящие неосторожного путника. Он сам уже несколько лет планировал экспедицию для поисков рассыпного золота и даже приобрел для этого миноискатель.
Конечно же, этот прибор был бы чрезвычайно полезен в середине прошлого века, когда в юго-восточной части Австралии началась золотая лихорадка, которая последовала за подобной лихорадкой в США. Первооткрывателем золота в этой стране был старатель, приехавший с золотых приисков Калифорнии. В 1871 на одной из выработок штата Виктория добыли самородок весом в 286 килограмм. Старатели до сих пор копаются на заброшенных приисках, но золото с поверхности давно собрали, и только несколько крупных компаний продолжают добывать его из недр земли. Я отнюдь не горел желанием добычи золото, ведь оно, как известно, не приносит счастья.
Будучи гостем Вадима, я не мог интенсивно возражать ему, тем более что жил он здесь давно. Но я был уверен, что городские жители знают об окружающей их природе только из книг или телевизионных передач. Сами то они видят животных лишь в зоопарках, а растения в ботанических садах. Я успел изрядно попутешествовать по пустыням и горам Памира и Сибири, пересек на лошади США и не думал, что знаю о природе меньше, чем портной Вадим. Но тот на полном серьезе собирал информацию об Австралии и намеревался, как только сын подрастет, отправиться в путешествие. Боюсь, не пустит его жена.
С русскими еврейского происхождения я встретился позже на рынке имени королевы Виктории, где они продавали одежду, обувь и электронику. Как я и предполагал, они оказались выходцами из местечек Украины и Белоруссии. До недавних пор жили там они хорошо и не помышляли об эмиграции, но даже их достал всеобщий бардак и развал экономики. Оказывается, евреи тоже плачут, если не сделались они олигархами. Ретроспективно глядючи, не такие уж были коммунисты дураки, если смогли более 70 лет сохранять стабильность и веру в Светлое будущее граждан Советского Союза.
Я познакомился со старым коммунистическим гвардейцем в гостинице «Ибис», где остановился посол России в Австралии, его превосходительство Рашит Луфтулович Хабидулин. Он приехал из столицы Австралии, Канберры, чтобы вручить эмигрантам – ветеранам войны ордена и медали, которые были у них отобраны при выезде из СССР. Я заранее приехал в гостиницу, чтобы встретить кортеж посла в сопровождении полиции и охраны, но вместо этого к подъезду подрулил обычный «кадиллак» с маленьким флажком России на капоте. Из него вышел посол с супругой, но охраны почему-то не было. Он прошел в вестибюль и, отправив жену в номер, поздоровался со мной запросто, предложив сесть в кресло. Было ему где-то за пятьдесят, а внешность типично татарская – круглая голова с узкими глазами, насаженная на коренастое туловище с солидным брюшком. Выглядел Рашит типичным секретарем райкома или обкома партии, которого выдвинули на дипломатическую работу то ли с повышением, то ли с понижением. Посол внимательно выслушал мою просьбу найти спонсоров для экспедиции и предложил обращаться за помощью к компаниям австралийским. Я не очень то и рассчитывал на финансовую поддержку и только надеялся получить от него флаг России, который предполагал пронести вокруг Австралии. Флага у него в посольстве запасного не было, зарплату уже три месяца как не платили, где уж там даже до моральной поддержки, если самим невмоготу. Ушел я от посла несолоно хлебавши и с горечью за нашу Расею.
Сидней
Сидение мое в Мельбурне тянулось до тех пор, пока не понял, что никто из любителей экзотики не заинтересуется финансированием экспедиции. Тем не менее, я решил не сдаваться, лететь в Сидней и попробовать заинтересовать моими планами тамошние фирмы и организации. Добираться до Сиднея нужно было в любом случае, так как в его пригороде была ферма, где я должен был купить верблюдов и начать свое путешествие.
У меня еще не истек срок обратного билета для возвращения в Нью-Йорк, а лететь я мог туда с остановкой в Сиднее. Прощание с бездомными сотоварищами было кратким, да и не завел я здесь товарищей. Жили здесь несчастные люди, но большинство их несчастными себя не чувствовали, ведь человек ко всему привыкает. Да я и сам начал привыкать жить на всем готовом и не заботиться о хлебе насущном. Паразитизм заразителен и смертелен своей комфортностью.
Автобус доставил меня в аэропорт, где когда то я был оштрафован на 110 долларов за нелегальный провоз колбасы. К входу в зал для посадки подруливали такси и частные машины, из них выходили люди, с кем-то прощались, кого-то приветствовали. А до меня никому не было дела, никто меня не встречал и не провожал, и это тоже была плата за свободу. Полет от Мельбурна до Сиднея длился не дольше, чем от Питера до Москвы, вскоре оказался я в Сиднее, столице штата Новый Южный Уэльс.
Я еще в Мельбурне покопался в телефонном справочнике и нашел адрес ночлежки в центральной части города, называемой Вуулуумуулуу (Wooloomooloo) и переводимой с аборигенного языка как «Много много воды».
Естественно, я ошалел от восхищения этим экзотическим названием. Марк Твен посетил эти края в 1895 году и также посчитал, что Вуулуумуулуу наиболее интересное название из всех, которые ему встретились в этой стране. Он даже написал поэму абсурда «Знойный день в Австралии», воспользовавшись названиями городов, звучавшими необычно для его англоязычного уха. Для моего российского слуха они были не менее экзотичны. Я переведу лишь один куплет поэмы Марка Твена:
И Муривилумба
с завистью пела
О красоте гирляндной Вуулуумуулуу
А мухи Баларата с несчастным Вулонгонгом
Стремились в сад попасть Ямбуруу
Другие австралийские названия не менее экзотичны: Муррунди, Вага Вага, Куумеруу, Янкалилла, Якаамурунди, Уухипара, Капунда, Конгоронг, Миллувурти, Бунум, Мундура, Тивамути, Тоовуумба, Бомбола, Бендиго, Кутамундра, Кондопаринга, Паравирра, Муурууруу, Буулируу, Кавакава и так далее.
Водитель автобуса высадил меня на углу улицы, примитивно названной в честь губернатора Берка, и забросив рюкзак за спину, я отправился в тупик Тальбота. В конце его пристроилось трехэтажное, грязно-серое бетонное строение ночлежки, которая, как и в Мельбурне, была под патронажем общества имени Святого Винсента. Найти ее было несложно, поскольку было время обеда, и по направлению к ней тянулись согбенные фигуры постояльцев. Ближе к входу они сидели на тротуарах, опираясь спиной о стены и посасывая дешевое винцо или пиво. В вестибюле за конторкой сидели надсмотрщики, перед которыми на телевизионных экранах была видна территория ночлежки внутри и снаружи здания. Меня встретили они гостеприимно и согласились предоставить стол и кров бесплатно и по крайней мере на неделю. Условия проживания были аналогичными ночлежке в Мельбурне.
Пьяные постояльцы должны регистрироваться в специально отведенных местах.
Завтрак в 7.15, обед в 12.30, ужин в 5.00.
Постояльцы обязаны приходить в ночлежку ежедневно.
Постояльцы должны быть прилично одеты.
Курить в помещении запрещено.
Неприличное поведение строго запрещено.
Запрещено распитие алкогольных напитков.
Администрация не несет ответственности за украденные или поврежденные вещи.
Оставленный без присмотра багаж выбрасывается через месяц хранения.
Конечно же, гостиница эта не была «Вальдорф Асторией», но и цены были соответствующие – день проживания, как и в Мельбурне, стоил всего 10 долларов, а поскольку у меня не было никакого дохода, то денег с меня не брали. Постояльцы размещались на ночь в четырех залах на 50 спальных мест каждый, а в дневное время должны были болтаться на улице, приходя только на раздачу пищи и ночевку. Личные вещи можно было отдавать на хранение, что я и сделал перед тем, как отправиться на прогулку по Сиднею.
Первый губернатор Австралии капитан Артур Филлип назвал это поселение в честь министра колоний Великобритании лорда Сиднея. Я порылся в словарях, чтобы найти происхождение имени Сидней. Оказалось, что оно имеет свое начало от Святого Дионисия (Saint Denis), а Дионисий, или Дионис, был древнегреческим богом вина и веселья. Так что Сидней – город веселья. Я вышел на улицу, где мои коллеги по ночлежке тихо развлекались, кучками распивая вино или портвейн, предложили и мне, да мне не до того было. Известно, что главной достопримечательностью Сиднея считается здание оперы, куда я и направился через Гайд-парк. Будучи в Лондоне, я неоднократно посещал тамошний Гайд-парк, от которого и пошло название местного парка. Тот парк знаменит своей площадкой для ораторов, где те могут высказать все, что думают о правительствах и Вселенной, но чаще всего он пустынен и погружен во всегдашний лондонский смог и промозглость.
А нынешний парк представлял собой аллею из высоченных эвкалиптовых деревьев, в ветвях которых буйствовали красками попугаи и всякие прочие какаду. Каждое дерево было обернуто электрическими гирляндами, загоравшимися в сумерках разноцветными огнями, а смыкавшиеся вверху кроны деревьев создавали впечатление арки готического собора.
Ботанический сад обрамляет бухту, в которой в 1788 году высадился десант Первого флота во главе с капитаном Артуром Филлипом. У него на руках была инструкция Адмиралтейства, согласно которой он должен был относиться к аборигенам как к благородным дикарям и свободным гражданам Британии. Пересланные из Лондона белые заключенные были этих прав лишены, и статус их был ниже, чем у черных дикарей. Находясь на дне социальной лестницы, зэки считали, что, по крайней мере, аборигены были ниже их по развитию и статусу. Когда вскоре после основания колонии произошла первая стычка зэков с аборигенами племени яруба, губернатор посчитал виновными заключенных и приговорил каждого к 150 плетям.
Артур Филлип подружился с аборигеном по имени Бенелонг и построил для него дом на мысу, где сейчас находится оперный театр. По истечении губернаторского срока Филлип прихватил с собой Бенелонга и привез его в Лондон к королевскому двору, где тот был принят как почетный гость. Однако аборигены, как наши якуты или чукчи, легко становятся алкоголиками, и Бенелонг не был исключением. Вернулся он в Австралию спившимся бомжем, потерявшим связь с соплеменниками и не принявшим культуры белокожих колонизаторов.
Я шел по улице Маклайна, названной в честь губернатора, который оставил о себе память многочисленными зданиями, построенными в 1810–1821 г. в стиле короля Джорджа. Его жена Елизавета привезла с собой из Англии архитектурный альбом с иллюстрациями наиболее знаменитых зданий Европы. Губернатор нашел среди заключенных архитектора, который и построил большинство зданий Сиднея той поры. Я прошел по дорожке ботанического сада к мысу, названному в честь жены губернатора, которая любила сидеть здесь в кресле и любоваться на океан. У бедняжки Елизаветы была какая то серьезная женская болезнь типа воспаления придатков, и мучалась она от нее здесь немилосердно.
Вдоль полукруглого побережья залива Фарм Ков я приблизился к мысу, за которым открылся вид на здание оперы. Это знаменитое белое здание в форме ракушки или парусника было построено по проекту датского архитектора Йорна Атсона. Его футуристический дизайн как бы олицетворяет молодую страну Австралию, плывущую в блестящее будущее, однако столь необычный архитектурный стиль вызвал массу критики и зависти коллег. Атсона обвинили в растрате средств на постройку, бюджет был превышен во много раз, и, в конце концов, архитектор вынужден был отказаться от завершения постройки и даже не явился на открытие оперы в 1972 году. Тем не менее, здание оперы сделалось украшением и символом не только Сиднея, но и всей Австралии.
Расфранченная публика съезжалась к началу спектакля, хотелось бы и мне побывать внутри здания, но без билетов туда не пускали. Пришлось вместо спектакля удовлетвориться кружкой пива при баре оперы, а потом выйти на балюстраду, чтобы полюбоваться катерами и парусниками, бороздившими голубые воды лагуны. Этот город напомнил мне Венецию, но в гигантском масштабе и расположенную на обратной стороне полушария.
Я влюбился в Сидней сразу же и навеки.
Бараки
Страсть к собирательству значков и нашивок заставила меня переться под полуденным солнцем в район Сиднея, называемый Пэдингтон, где находились бараки австралийской армии. Посаженные вдоль тротуара деревья тени не давали, но мне было полезно потренироваться в выживаемости под этим антиподным светилом. На проходной меня встретили два парня, которые служили в подразделении типа нашей вневедомственной охраны. Платили им значительно меньше, чем солдатам, и таким образом армия экономила на собственной охране. После их звонка, ко мне из штабного барака вышел сержант Леонард и представился ответственным за связи с общественностью. Он не удивился моей просьбе и подарил армейскую кокарду, сняв ее с собственной шляпы. На ней изображено восходящее солнце, а в центре была королевская корона, эта символика означала, что австралийская армия всегда готова защищать британскую корону.
На плацу раздались звуки военного оркестра, готовившегося к очередному параду в честь дня основания австралийской армии. Сержант рассказал, что этим днем считается 25 апреля 1915 года, когда из Австралии и Новой Зеландии на фронт прибыл армейский корпус, названный по аббревиатуре АНЗАК. Под руководством британских офицеров он высадился на турецком побережье в районе Галиполи. Десант был произведен в плохое время и в плохом месте, поскольку на побережье ждала его хорошо вооруженная и тренированная немецкими офицерами турецкая армия. Под шквальным огнем артиллерии австралийские и новозеландские солдаты закапывались в траншеи, пытаясь отстреливаться. К январю 1916 года корпус потерял 8000 человек из-за ран, болезней и переохлаждения, но, прежде всего, из за некомпетентности британского командования. Единственно успешной была эвакуация корпуса в Европу, где еще три года он сражался, потеряв в процентном отношении солдат больше, чем армии других стран. Австралийские солдаты проявили героизм и бесстрашие во всех удачных и неудачных битвах, но считают самый неудачный день 25 апреля днем основания своей армии.
Со времен Первой мировой войны австралийцы отказались от руководства своей армией британскими генералами и создали собственный офицерский корпус. По мере развала Британской Империи возрастала роль США в защите Австралии от врагов, и прежде всего от Японии. Во время Второй мировой войны на австралийских базах проходили тренировку около миллиона американских солдат, а их командующий, генерал Макартур, руководил военными операциями из своего штаба в Брисбене. Роль Британии в защите Австралии свелась к нулю после того, как вместе с Новой Зеландией она присоединилась к США во вновь сформированных военных пактах СЕАТО и АНЗЮС.
Сержант Леонард сообщил, что в армии сейчас служит порядка 30 000 солдат. По поводу столь малочисленной армии даже есть шутка, что Тасмания может легко оккупировать Австралию. Зачем ей это делать? Потому что там живут тасманьяки.
Получив от сержанта еще и нашивки, я решил в тот же день навестить конную полицию штата в районе Редферн. Там меня ждал страдавший от ожирения сержант Берт Томлин, пожаловавшийся на то, что разнесло его так после того, как полтора года назад он бросил курить. Мне это известно, ведь я и сам, как Марк Твен, пытался бросить курить неоднократно, пока не уразумел, что для меня это вредно. Я придумал теорию, что если бы бросил курить, то от стрессов заболел бы раком матки либо другого важного органа моего обезникотиненного тела.
Конная полиция содержала здесь 30 лошадей, на которых патрулировала улицы Сиднея. Следуя при приеме на работу политике равных возможностей полов, полиция принимает теперь на службу равное количество мужчин и женщин. И в конной полиции также служило патрульными 15 женщин. Мне пришлось их наблюдать при недавней демонстрации гомосексуалистов и убедиться в глупости набора женщин на такую опасную и тяжелую работу управления и контроля толпы. Один из мальчишек хулиганов огрел лошадь пивной бутылкой, и та понеслась через кустарник, а всадница едва удержалась в седле. В США пропоненты тотальной эмансипации требуют, чтобы больше женщин брали на службу пилотами сверхзвуковых истребителей. Возможно, эти нежные существа выдержат сверхнагрузки пилотирования таких самолетов, но я не уверен, что после этого они смогут рожать нормальных детей, если вообще смогут рожать.
Мой хозяин, сержант Томлин, продемонстрировал круг для упражнений лошадей, что-то типа карусели, куда загонялось десять лошадей, и она крутилась, заставляя их вначале идти пешком. Скорость постепенно увеличивалась, и они бежали рысцой или галопировали. Такого сооружения я не видывал даже на модерных конюшнях американской полиции. Я рассказал ему о чрезвычайно прохладной встрече с конными полицейскими Мельбурна. Сержант посмеялся, вспомнив шутку, что жителей штата Виктория здесь называют недоразвитыми мексиканцами, поскольку этот штат находится южнее штата Новый Южный Уэллс, как Мексика располагается южнее Соединенных Штатов.
Томлин не только подарил мне шеврон своего полицейского управления, но и сделал ксерокопии страниц моей книги об Америке, которую я надеялся издать в Австралии. Просил заходить еще и встретиться с остальными полицейскими, которые в день моего посещения отсутствовали, будучи на параде в каком то городишке, отмечавшем столетие своего основания. Я обещал еще раз зайти к ним, но так и не сподобился.
Иммигранты
В первый же день прилета в Сидней я нашел в справочнике телефоны русских организаций и обзвонил их в надежде найти где-либо пристанище. Никто меня пристроить не мог или не хотел, и только Люба Примет, журналистка местной русскоязычной газеты «Горизонт», согласилась приютить. После устройства в ночлежке необходимость в пристанище отпала, но я все-таки решил навестить Любу. Жила она в Кабрамате, пригороде Сиднея, называемом еще Маленьким Сайгоном из-за обилия там вьетнамских иммигрантов.
Пригородная электричка с двухэтажными салонами, как у лондонских автобусов, и мягкими креслами удивила меня комфортабельностью и обилием свободных мест в вагонах. Наверное, давки и очереди – это наше, русское изобретение, на которое надо бы взять патент, либо импотент. Нам помучиться все хочется, пострадать за милую душу, помазохинить. Здесь даже выгнанные коммунистами из родной страны вьетнамцы не ходят толпами, как они привыкли в родной стране. Правда, я не могу отличить вьетнамцев от китайцев, таиландцев или камбоджийцев, а их здесь тоже навалом. Они, как правило, общаются только между собой, а культура и религия их мне совершенно непонятны. Не думаю, что привезли они с собой массу культуры, которая обогатит Австралию, но кухня у них определенно другая, чем у белых австралийцев.
Электричка шла до Кабраматы более часа из-за того, что пришлось объезжать ремонтируемый участок дороги, но зато мне удалось увидеть футуристический комплекс олимпийской деревни. Он до сиз пор привлекает толпы туристов, которые вряд ли попадут на олимпийские игры, да и я на них не попаду, и не только потому, что денег нет, а не люблю я наблюдать чужие игры. Игры должны быть моими.
Люба арендовала дом у старушки польки дешево, поскольку район Кабраматы считался непрестижным, поэтому и цены были соответствующие, всего 300 долларов в месяц. Дому было лет 45, примерно столько же было Любе, и прошедшие годы поизносили их. Люба всю свою жизнь была офицерской женой, помоталась по гарнизонам России и ближнего зарубежья предостаточно. Будучи коммунисткой и патриоткой, она регулярно тискала статьи в армейскую газету, а когда СССР ввел «ограниченный контингент войск» в Афганистан, написала письмо в военкомат с просьбой послать ее туда санитаркой или журналисткой. Мужу полковнику это стоило несколько бутылок водки и банок частика в томате, чтобы распить с военкомом и отозвать заявление жены.
А потом пришла пора войны в Чечне, куда послали батальон ее мужа, и сгинул он там, без вести пропал. Воинское начальство отказалось заплатить денежную компенсацию за убитого, не говоря уж о пенсии вдове и детям. Ей ничего не оставалось делать, как открыть в родном городе Красноярске собственное туристическое агентство, которое процветало до краха финансовой системы России. Люба сказала, что в Австралию она приехала, чтобы найти и наказать должников, но я предположил, что Люба сама бежала сюда от кредиторов, прихватив с собой внука. Да это для меня было несущественно, поскольку хозяйкой была она гостеприимной, и к вину подала жареных куропаток, которых я пробовал первый раз в жизни, да еще на противоположной стороне земного шара.
После ужина мы вышли на веранду допить винцо и полюбоваться на незнакомые созвездия. Люба поделилась со мной надеждой остаться с внуком в этой стране, а позже пригласить из Сибири дочь. Здесь личная жизнь у нее складывается плохо, русские мужики плохо устроены, австралийцы же деньги жалеют, и приходится работать на кондитерской фабрике, чтобы оплачивать дом и учебу внука в частной школе. Андрей уже говорит по-русски с акцентом, по маме не тоскует и в Сибири жить не хочет, поскольку родина его и ныне, и присно, и во веки веков – Австралия.
Утро оказалось для нас разоренным, когда обнаружилось, что кто-то разорил птичник и утащил трех курочек с петушком. Следы кровавых перышек привели меня к подвалу дома и исчезли перед лазом в него. Люба в слезах бегала по двору и кричала, что проклятые, узкоглазые вьетнамцы сперли ее любимых курочек. Мое же подозрение было на лису либо опоссума, которых великое множество в этих краях. Вспомнилось, что когда я жил в Лондоне, в саду моих хозяев красная лиса устроила свою нору, где выращивала лисят. Может, местная лиса также утащила Любиных курочек на потребу своего потомства.
Я с удовольствием подрядился покосить травяные заросли на заднем дворе, которые не брала ни одна газонокосилка. В сарае я нашел старинную косу, чему подивился изрядно, поскольку австралийцы давно уже отказались от употребления этого инструмента. Бруском я направлял лезвие косы, и звук этот напомнил мне детство, когда заготавливал сено нашей корове. Раззуделось плечо, размахнулась рука, и я прошел первый прогон, укладывая травяной валок. Мышцы с радостью вспомнили, как это делать, и разогрелись в привычной работе. Ну какая нелегкая занесла меня на этот континент, ведь мог остаться в деревне и всю жизнь косить в удовольствие! Да, неисповедимы пути Господни.
Я вернулся в Сидней, так как возможное счастье семейной жизни с Любой не могло компенсировать моего желания отправиться в путешествие по континенту. На выходные решил я посетить заседание русского клуба в приморском районе Сиднея под названием Бонди. Придя на набережную, я обнаружил знакомые до зубной боли «Макдональдсы», «Кентукки Фрайед гикены», «Пицца’аты» и прочие фастфуды. Пища и язык сделались столь интернациональными, что стыдно переводить всю эту белиберду на наш российский язык.
Я радостно прыгнул в соленые воды Тихого океана и поднырнул под накатившую волну. Шли эти волны с далекого востока, от тех берегов океана, где я когда-то купался. Катили они от берегов любимой Америки, где оставил любимую лошадь Ванечку. А вокруг шныряли и шастали кровожадные акулы, страстно желавшие откусить нежные органы моего тела.
И вспомнился мне фильм «Челюсти» с кровавой пеной океана, и рванулся я к берегу саженками, суча ручонками и ножонками. А по пляжу дефилировали японцы и японки, таиландцы и таиландки, также непальцы с непалками, бросали их они. С каждым годом Австралия становится все более цветной и многоликой, радужной, может быть, а хорошо это или плохо, не ведаю я еще.
На тротуаре набережной стоял мужичонка с собственным портретом в руках, где было написано, что Давид Патч баллотируется в ихнюю Думу от лейбористской партии. Представлял он эксклюзивный округ Воклюз, где миллионеры мучаются от переденежья, аж жалко их. Патч хотел быть их представителем в лейбористской, чрезвычайно рабочей партии Австралии.
В этом я не мог ему помочь, поскольку правом голоса в этой стране не обладал, да и не голосовал бы я за него. Пожелав ему всех благ, направил я стопы в российское консульство, что было недалече от океана. Располагалось оно в довольно престижном районе Вуланхара. Я был несколько удивлен отсутствием очереди на прием к консулу, которая столь характерна для российского консульства в Нью-Йорке. Похоже, австралийцы не стремятся толпами навестить нашу родину. Мне нужно было продлить паспорт, но консул Виктор Родианов объяснил, что должен я это делать в Нью-Йорке, где паспорт был выдан. Заодно он пожаловался, что ему уже три месяца не платят зарплату, и пожалел я его тоже, хотя мне то зарплату уже не платят пять лет.
Невдалеке от консульства я зашел в книжную лавку «Русский Мир», где Андрей Власов продавал книги, газеты, журналы и видеокассеты с русскими фильмами. Удивительно, но бизнес процветал, поскольку последние годы Сидней заселяется новой волной эмигрантов из России. Продуктовый магазин «София» завален ностальгическими пельменями, беляшами, красно черными икрами и салатами оливье. Культурную потребность эмигранты удовлетворяли, собираясь раз в неделю в Русском клубе. Там они слушали музыкантов и певцов, поэтов и прочих знаменитостей из России. Я несколько ошалел, когда ведущий представил меня как знаменитого русского путешественника и писателя, видимо, перепутав меня с кем-то. Но я решил не разочаровывать аудиторию и побыть в знаменитостях хотя бы пятнадцать минут моего выступления. Поздравив всех с Международным женским днем, я рассказал о своем путешествии по Америке на лошади с телегой, чем развлек их изрядно.
А потом был концерт бывших когда-то знаменитыми пианистки и певицы. По окончании концерта публика повалила гуртом в буфет, где разливали дешевое красное вино и выдавали по порции жареной курицы. Задержавшись на олимпийских высотах успеха, я опоздал к раздаче, и не досталось мне ни вина, ни курицы. Удовлетворился я только беседой с Александром Андрюшенко, работавшим менеджером в телефонной компании «Астрон». Был он в России когда-то доктором, но здесь не прошел профессиональный тест и решил переквалифицироваться в телефонисты, и счастлив в новой роли. Услышав от меня о голодовке бывших докторов, он пожалел их, поскольку бьются они лбами в кирпичную стену бюрократии, и не пробить им ее никогда. На всякий случай спросил я его о возможности спонсирования моей экспедиции, уже заранее зная, что получу очередной отлуп. Пожелав ему сделаться президентом компании, пошел я дальше своей кривой дорожкой.
Отель «Джордж IV»
Гостиница «Джордж IV» стояла на перекрестке дорог, и каждый день появлялись в ней новые постояльцы. Посетители же бара были все те же, и вскоре я со многими познакомился. Хозяин был всегда на месте, поскольку жил на чердаке гостиницы, куда забирался по стремянке, установленной в его конторке. Я не представляю, как ему удавалось взбираться наверх в целости и сохранности, ведь он насасывался пивом c полудня до полуночи. Жена Джефа умерла пару лет назад, и был он мужиком на выданье, присматривая себе кандидатку в невесты. Но недосуг ему было этим заниматься, поскольку, кроме бара и гостиницы, он владел еще пивоварней и фермой, где паслось тридцать голов скота.
Пивоваром у Джефа работал Дэйв Эдни, варивший на немецком оборудовании пиво под названием «Шерред», а еще был он издателем газеты «Еженедельный вестник бара Джордж IV». В одном из номеров он напечатал свой репортаж об экстраординарном, по его мнению, событии, произошедшем здесь. Назывался репортаж «Знаменательное решение». Привожу его перевод:
«Невероятное свершилось на прошлой неделе, когда хозяин бара мистер Джеф Шерер принял беспрецедентное решение купить НОВЫЙ, да, НОВЫЙ компрессор для холодильника. Удивительное решение противоречило всем принципам мистера Шерера, обычно покупавшего «использованное, но в хорошем состоянии оборудование» на аукционах. Местный механик по холодильникам Майк Вильямс, который в основном и несет ответственность за принятие этого решения, рассказал: «Я чуть в штаны от удивления не наложил, когда мистер Шерер сказал мне установить НОВЫЙ компрессор».
Через несколько часов после этого решения мистер Вильямс связался с национальной прессой и рассказал о монументальном поступке мистера Шерера. Главные телевизионные и радиоканалы отменили намеченные передачи, чтобы рассказать и показать установку компрессора. CNN будет через спутники передавать репортаж в США, Канаду, Британию, другие страны Европы и прочих континентов. Мистер Шерер также сможет посмотреть репортаж, будучи на отдыхе в Таиланде (в чем мы сомневаемся, поскольку никогда границ Австралии он не покидал и не собирался это делать в ближайшем будущем).
Премьер министр Ховард уже послал мистеру Шереру поздравительную телеграмму, в которой упомянул, что компрессор облегчит его жизнь. Ожидаются также телеграммы от королевы Елизаветы II, премьер министра Великобритании, президентов США и России. Говорят, премьер министр Ховард предложил механику Вильямсу почетный эскорт, когда тот отправится в Вулунгонг за компрессором. Вероятно, дорога от Вулунгонга до Пиктона будет перекрыта, чтобы дать возможность танкам почетного эскорта сопровождать мистера Вильямса с компрессором. Воздушное прикрытие будут осуществлять вертолеты «Блакхок» и самолеты FA 18.
Похоже, не все радуются по поводу этого события. Анонимный источник сообщил, что в пивоварне говорят: «На хрена сдался этот холодильный компрессор. У нас в подвале под баром пиво скисает от жарищи». Слова справедливые, но автору не удалось найти мистера Шерера, чтобы тот прокомментировал слухи».
Дэйв Эдни, автор этого шедевра местной журналистики, рассказал мне, что юмореска была первой и, возможно, последней в его жизни. Мистер Шерер не оставляет ему свободного времени для литературного творчества, говоря, что пивовар должен варить пиво, а не издеваться над мелкими слабостями хозяина.
А дел у хозяина было невпроворот. Почти каждый вечер залы гостиницы заняты под банкеты и собрания всевозможных обществ и клубов любителей чего-то. Мне было интересно послушать годичный отчет президента клуба любителей альпака и узнать, что в Австралии их поголовье достигло 22 тысяч. Столь экзотическими животными увлечены здесь главным образом женщины, мужья которых зарабатывают на жизнь более прозаическим способом – отсиживая задницы в офисах или физическим трудом.
Я получил приглашение от президентши клуба Меган Аткинсон навестить ферму, где она содержала 30? альпака. Вечером муж Меган, Скот, заехал за мной в гостиницу и отвез на свою ферму в окрестностях Пиктона. Скот Аткинсон был шотландского происхождения и жил в Австралии 15 лет, работая экскаваторщиком на стройках. Он даже и не мыслил когда-либо вернуться жить в промозглую Шотландию. Здесь у него был дом на берегу реки и пять гектаров собственной земли, на которой жена разводила альпака в свое удовольствие.
Мне приходилось в США бывать на фермах по разведению лам и поражаться глупости этих американских верблюдов, но альпака я еще не видывал. Животные нарисовались, как только мы выбрались из машины и подошли к изгороди. Выглядели альпака овцами на длинных ногах и поводили настороженными ушами, ожидая порции овса с ячменем и кукурузой. У Скота с Меган не было детей, и он был счастлив, что Меган нашла себе занятие после изнурительного и многочасового преподавания в школе истории и географии.
После общения с альпака он отвел меня к соседям, чтобы познакомить с русским парнем Женей. Соседями оказались «последователи двенадцати колен Израилевых». Это было поселение людей, решивших жить столь же примитивно, как древние израильтяне. Сектанты зарабатывали деньги на всевозможных подсобных работах, а вечерами работали в приусадебном саду и огороде. По ночам же неустанно производили детей, поскольку не отвлекались на смотрение телевизора или чтение книг.
Русский парень Женя приехал в Сидней из Питера лет назад, и проучившись несколько лет в колледже, решил присоединиться к секте. Здесь все было просто, как мычание теленка – живи и размножайся. Мне не удалось выяснить какую то идеологическую подоплеку секты, поскольку пора было уходить – в девять часов гасился свет, и Женя отбывал с нареченной в постель.
На следующий день меня пригласили на заседание литературного кружка в одном из залов гостиницы. Собралось около пятнадцати пенсионеров и пенсионерок, читавших друг дружке свои шедевры. Они также интересовались историей местных краев, и мне хотелось с ними об этом поговорить. Председательствовал вышедший на пенсию краснодеревщик Джим. Он прочел написанную белым стихом поэму о солдатах объединенной героической армии Австралии и Новой Зеландии (АНЗАК), юбилей которой приближался.
Вскоре мне наскучила их компания, где, кроме кофе, ничего не пили, и я отправился в бар. Там кучковались завсегдатаи, приходившие в бар ежевечерне, как на работу. Я давно с ними подружился и даже распил пару кружек пива. Ребята они были молодые, лет по 20–25, и работали здесь же в городишке механиками или строительными рабочими. Предводитель их, Джеф, был великолепным рисовальщиком. Он изобразил в моем дневнике нашу компанию со мной во главе стола. Но честно признаться, мне скучно было с ними, поскольку, кроме баб и выпивки, они ни о чем другом не говорили, а у меня на все это денег не было.
По выходным гостиница была особенно многолюдна, и я был занят разговорами и пьянством с разнообразными представителями австралийского общества. Как то к обеду ресторан заполнила толпа автомобилистов, приехавших на одинаковых машинах. Оказались они членами клуба владельцев автомобилей «Воксхол», и путешествовали по Австралии, изучая ее прошлое. Мистер Сеймур, член клуба под номером 75 130, подарил мне клубный значок и написал мне в дневник: «Мы выпили с верблюжатником, после того как обменялись значками. Он абсолютно ничего не знает о «Воксхолах», но нам то известно, что это прекрасный британский автомобиль с особой формой капота. Доброго пути».
На следующий день в баре я встретил двух молодых женщин, только что вернувшихся из путешествия автостопом по Южной Америке. Клер и Кити выглядели типичными лесбиянками и сделали несколько интригующую запись в моем дневнике, на испано-английском языке: «Хола! Амур! Это была прекрасная возможность встретить Вас! Желаем всего наилучшего в этой волшебной стране Оз. Пусть в этой стране у Ваших верблюдов не сдует ветром горбы и не попадет слишком много песка в интимные места». Впервые я прочел здесь, что Австралию называют еще страной Оз.
На самом деле книга «Волшебная страна Оз» была написана в 1904 году американским писателем Франком Баумом. В книге волшебник страны Оз был воздухоплавателем из цирка США, а принцессой этой страны была Дороти Гейл, девочка из штата Канзас. В Волшебной стране Оз не знали болезни, нищеты и смерти, но с тех пор как Джуди Гарлэнд сыграла роль Дороти Гейл, эту страну можно видеть только в кино. Реальность этой волшебной страны была убита фантазией кино. Я собирался идти из Изумрудного города антиподов – Сиднея, по Желтой кирпичной дороге, чтобы встретить Королей зверей, Тотошек, Железных дровосеков, Страшил и других обитателей этой волшебной страны.
Шэйн Брэйкс, приятель Клер и Кити, оказался профессиональным кинооператором и парашютистом из Мельбурна, подрабатывавшим съемками парашютистов любителей в свободном падении. Я всегда завидовал людям, имевшим возможность зарабатывать на жизнь таким образом. «В парении найдешь ты счастие свое», – сказал какой то поэт, или я это сейчас придумал. В дневник Шэйн записал абсурдный стишок:
Приди и сядь со мною рядом»,
Сказал я сам себе.
И хотя в этом не было смысла,
Я держал собственную руку,
В знак веры в себя и надежды.
И вместе сидели мы на заборе.
Спасибо Шэйну за этот стих. Мне так часто приходится жить в одиночку, что отвык я сидеть с кем-то на заборе, и некому верить, так что стишок этот явно пришелся в жилу.
Гостиница «Джордж IV» была также на перекрестке политических течений Австралии. Этому я был свидетель, когда оказался в зале собраний активистов партии «Одна нация». За несколько часов до приезда главы партии Полины Хэнсон, фронтон здания и зал заседания были украшены голубыми воздушными шарами и серпантином. От хозяйки альпачной фермы Меган я уже слышал, что Полина фашистка. Но я не очень верю суждениям вечно либеральной интеллигенции, которая еще со времен Французской революции отравлена химерическими идеями всеобщего Братства, Равенства и Свободы. Я давно убедился, что демократия существует на потребу толпы, а реальной властью обладают всего то около пяти тысяч человек, которые и определяют судьбы мира.
Насколько я понял, прочтя врученную мне листовку с портретом Полины Энсон, декорированной австралийским флагом, она выступает за ограничение иммиграции и за сохранение страны белой. Опасность же видит в потопном наплыве сюда иммигрантов из стран Азии: китайцев, индийцев, вьетнамцев, таиландцев и прочих камбоджийцев.
Подобный процесс происходит не только здесь, но и в европейских странах. В последние годы китайцы неудержимым потоком ринулись на Дальний Восток и в центр России. Скоро ее будут называть Китазией.
Либералы говорят о современном мире как системе сообщающихся сосудов, но поток идет в одном направлении. Белых вышвырнули из Индии, потом пришел черед Северной Африки, ну а теперь Южно Африканская республика чернеет на глазах. Наверное, процесс этот необратимый, но называть женщину фашисткой за то, что она хочет видеть свою страну белой, а не коричневой – профанация самой идеи свободы и демократии.
Полина Хэнсон приехала на встречу с избирателями на лимузине и в сопровождении полиции. Ей было под сорок, одета в черный брючный костюм и туфли на шпильках. Пройдя к столу, она принялась подписывать плакаты с собственным предвыборным портретом. Их продавали в соседней комнате по 10 долларов, а потом нужно было отстоять очередь на подпись. У меня фондов на политическую кампанию выделено не было, так что попросил ее расписаться вместо плаката в моем путевом дневнике. Полина хмыкнула удивленно, однако исторический след свой оставила. Я не привык общаться с политиками и не могу судить, лучшим или худшим их представителем она является. Наверное, все они одним мирром мазаны.
Наконец-то начало
И вот стоят передо мной красавцы верблюды, пока еще с английскими именами, Ред и Джейк. Ред, хотя и верблюдица, но выше и массивнее Джейка, и характер у нее норовистый. С трудом удалось мне одеть на нее уздечку и оседлать.
По телевидению я как то смотрел фильм о воинственной принцессе, которая походя расправлялась с принцами и не принцами. Звали ее Зина и была она такой бешеной, вероятно, от своей лесбийской натуры. Вот и решил я свою верблюдицу тоже назвать Зиной. Не знаю, обиделась ли она за такое сравнение, по крайней мере, вида не показала. Джейка назвал я, ничтоже сумняшеся, Ваней, в память мерина Вани, с которым пересек я США от Атлантического до Тихого океана. Ваня был булок (bullock – так называют здесь кастрированных верблюдов) и вида не казал, что недоволен русской кличкой.
Седла были двухместными и сварены из трубочной стали с прокладкой из кожи и поролона. Седла и кожаная сбруя к ним были в пользовании неоднократно и поизносились изрядно. Мои прежние попытки на ферме управлять верблюдами с помощью вожжей провалились. Кевин обманул меня при продаже, заверив, что на них можно ехать и управлять с седла. Животные были приучены следовать за ведущим их человеком, но абсолютно отвергли мои попытки ехать на них верхом.
Материально техническая база моей экспедиции тоже желала бы лучшего. В магазине Армии Спасения купил я б/у (бывшие в употреблении) армейские ботинки, да еще армейское одеяло, которым пользовались во времена Второй мировой войны, на нем сохранилось клеймо «U. S. Army».
Не было у меня ни палатки, ни спального мешка, правда, в скобяной лавке купил топорик и котелок. Вместо вьючных мешков служили мне рюкзак и нейлоновая сумка, поистершаяся в перелетах в Россию и обратно. Плащом и свитером я также не успел обзавестись, а кроме ботинок были у меня только сандалии, второй год просившие ремонта. Запас продовольствия состоял из буханки хлеба, чая, соли и кофе. Я знал из предыдущего опыта, что главное начать, а уж потом все образуется.
Подведя верблюдов к гостинице «Джордж IV», я зашел попрощаться с ее хозяином Джефом. Он выбрался с трудом из-за стойки бара и с удивлением уставился на моих верблюдов, потом спросил: «Ты действительно решил отправиться вокруг Австралии без денег, страховки и опыта обращения с верблюдами? Ты действительно считаешь, что пройдешь по дорогам, и тебя не собьет грузовик, не покусают змеи и ядовитые пауки? Ты действительно ничего не имеешь, кроме желания идти? Ну так ты сумасшедший, жаль, что полиция не знает о твоей авантюре».
Я постарался не услышать эти достаточно справедливые слова и поблагодарил Джефа за гостеприимство и пожелал ему найти подходящую спутницу в катастрофически наступавшей старости. Разница между нами была в том, что он обеспечил себя настоящим, потеряв будущее, а у меня ничего, кроме будущего, не было. Расстались мы без рукопожатия.
Я решил отправиться в дорогу воскресным днем 21 марта, веря в очко, счастливый номер 21 в карточной игре. В опере «Пиковая дама» бедный Герман тоже надеется выиграть с помощью магического набора карт и шепчет: «тройка, семерка, туз».
Существенным было и то, что в воскресенье движение грузовиков по дорогам было минимальное. Я довольно скоро уразумел, что верблюды боятся шума автомобилей сзади, но терпимо относятся к ним, если могут видеть их приближение. Австралийцы до сих пор сохранили унаследованное от Англии левостороннее движение, поэтому шел я напротив движения, по правой стороне бровки.
Вел я Зину, которая была привычнее к дорогам, за ней следовал на коротком поводке Ваня. Сердце сжималось каждый раз, когда обгоняли нас либо перли навстречу мощно грохочущие трейлеры. Водители их были столь же непривычны к верблюдам на дороге, как и верблюды к этим дорожным монстрам.
Уже через километр дороги я понял, что далеко мы так не пройдем. Привязав верблюдов к ограждению дороги, я сел рядом и раскурил трубку – пусть стоят, дрожат и привыкают к шуму и смраду машин. Авось уразумеют верблюды, что вот так дальше и будет, а спешить нам некуда.
Через полчаса отдыха отправились мы дальше на север, не зная, где будем ночевать. Я вспомнил, что вскорости должен проходить колонию «12-ти колен Израилевых», которую посещал я на днях. Сектанты должны были помнить о примитивной жизни древних еврейских бедуинов, путешествовавших на верблюдах. Я завернул туда и, привязав Зину с Ваней к дереву, разыскал руководителя секты. Звали его по-древнему, как и Иисуса Христа, Иешуа. Он попросил меня посидеть в тени смоковницы, не предложив даже чаю. Вернулся через полчаса с сообщением, что сектанты не могут меня принять на ночлег. Оказывается, в мой предыдущий визит они почувствовали, что я не принял всерьез их секту. Да я и сам знал, что пришелся не ко двору – такие идиоты могут быть восприняты только себе подобными. Ведь в секты идут затем, чтобы чувствовать себя защищенными группой и не думать за себя. Отвязав напоенных и отдохнувших верблюдов, я отправился к более гостеприимным пристанищам.
Мартовская жара австралийской осени пощады не давала. Мои армейские ботинки, хорошо кем-то поношенные до меня, превратились в «испанские сапоги» – любимый пыточный инструмент инквизиции. Кроме того, что они немилосердно жали стопы, их грубые швы принялись натирать мои изнеженные пятки. Пришлось разуться до носков и в них идти по расплавленному асфальту обочины. Верблюдам было легче, поскольку их подошвы толще моих и не столь чувствительны. В Мельбурне, а потом в Сиднее готовил я себя к дороге, ежедневно разгуливая босиком по тротуарам.
С наступлением вечера идти стало полегче, а пить хотелось немилосердно. Не догадался я приобрести флягу для воды и наказан был соответствующе. Верблюдам то что – могут жить без воды неделями, а человек потеть должен, чтобы выжить. 89-я дорога шла круто вверх и не было вдоль нее ни заправок, ни жилых домов.
Наконец-то слева от обочины заметил я ворота со странным названием фермы: «Хребет» (позднее я узнал, что в течение дня поднимался на перевал с одноименным названием). Дорога на ферму оказалась перегорожена мостиком из уложенных поперек стальных швеллеров, предназначенных заградить проход скоту. Но рядом были другие ворота, через которые мы и прошли на круто спускавшуюся дорогу. Внизу были видны постройки фермы и загоны, где пасся скот.
Я увидел, как от фермы в моем направлении двинулся грузовичок – хозяева увидели нежданных гостей. Водителем был мужик в шортах и типично австралийских ботинках с ушками, торчащими спереди и сзади. Австралийцы также поголовно носят шляпы, так как боятся рака кожи.
Я успел до подъезда хозяина привязать верблюдов к дереву и приветствовал его извинительно вопросительной улыбкой. Из опыта путешествия по дорогам Америки я знал, что фермер не может отказать в помощи человеку с лошадью, ну, а велика ли разница между лошадью и верблюдом?
Оказалась она невелика, и Бэрри Парк проводил меня на огороженное пастбище, где позволил нам остаться там до утра. Я оторвал его от дойки, но Бэрри пообещал подъехать позже с женой и пообщаться. Я разгрузил и разнуздал Зину с Ваней и сам разнуздался, сняв джинсы и окунув босые ноженьки в пруд. Угодья Бэрри представляли собой серию искусственных прудов, орошавших пастбища его молочного стада.
Глотку першило от жажды, но я не решился пить воду из пруда, зная об опасности, таящейся в непроточной воде – в стоячем омуте черти водятся. Ляжки и промежность, натертые и пропотевшие в плотных джинсах, горели и пылали, словно натертые скипидаром. Я бросился в воду и принялся натираться илом, помня о пользе грязелечения.
Закончив дойку, приехали Бэрри с женой Кэй и привезли в подарок канистру с водой, армейскую флягу для воды и рулон пластика. Ошеломило меня, что привезли они как раз то, в чем я чрезвычайно нуждался. Еще решили они мне подарить вьючную брезентовую сумку. Оказалось, что Кэй шила такие сумки на продажу и решила подарить одну из них русскому путешественнику.
Упавши на колени, пил я из канистры, захлебываясь, и благодарил благодетелей за щедрость гостеприимства. Расписавшись в журнале, они отправились по делам, а я достал буханку хлеба и заедал им конфеты типа наших соевых батончиков, и запивал вкуснейшей водой из фляги. Вскоре закрапал дождь, а мне и это оказалось не страшно – был у меня теперь кусок полиэтилена, которым и накрылся. Мне было сытно и уютно, и даже комары были милосердны, да и не помню их посещения, поскольку провалился в сон отдохновенный. Лихое было у меня начало, и знал я, что начинать всегда интереснее
Виндзор
В поселок Пенрис я пришел поздно, с изнемогающими от усталости верблюдами, и приметил там замечательное пастбище возле двухэтажного строения с верандой. Хозяин его, маленький и коренастенький потомок преступников-колонистов, сидел рядом с домом перед шашлычницей, и поджаривал на решетке шматы маринованной свинины. Запах разносился по окрестностям умопомрачительный, и слюни у меня потекли веревками. Жена его, в майке без лифчика, с отвисшей грудью, поливала из шланга клумбы с цветами и даже не повернулась на мое приветствие. Мясожорец не прекращал поглощать пищу и при разговоре со мной, жир капал с его подбородка на полочку его сального брюха. (У нас шутят о толстяках – все, что выше колен у мужика – это грудь.) Мужик заявил, что верблюды могут напугать его внуков и отказался пустить нас на свое пастбище, посоветовав поговорить с соседом.
Сосед мясоеда с любопытством и улыбкой наблюдал за нашим разговором и не удивился, когда я завернул в ворота его фермы. Я попросился у него на ночлег, но вмешалась жена, которая была явно против моего вторжения. Это было ясно из интонации – разговаривали они на неизвестном языке. Я, попросил хозяйку о пристанище, и не ради меня, а ради уставших животных. Наконец я ее уломал, женщина даже приготовила мне кофе и подала к нему печенье, а сама отправилась на работу.
Ее муж был строителем, и они недавно купили этот дом с участком буша (бушем здесь называют землю, где вместе с травой растут деревья и кустарники). Приехали они в эти края с острова Мальта, образования никакого – крестьяне. Ну, а здесь пришлось вкалывать на всяких работах. Роздыха они не знали и в отпуск никогда не ездили. Слава богу, их сын получил хорошо оплачиваемую профессию водопроводчика и купил собственный дом.
Устроив верблюдов пастись, я разбил палатку в буше и развел костерок. Это был мой первый костер на этом континенте, и я даже не знал названия деревьев, которые пошли мне на дрова. Еще в Мельбурне пугали меня тем, что закусают меня в буше ядовитые пауки и змеи, растерзают дикие собаки динго и крокодилы. Но пока был я живой и относительно здоровый, вот только немели и зябли пальцы на руках. Надо бы поголодать недельки три, и все пройдет. Трещал костер, звезды тоже разгорелись, а вокруг звенела звездами таинственная ночь познаваемого мною континента. И я был счастлив, хотя и неизлечимо одинок, но это был мой выбор, и одиночество было моим преимуществом на этом этапе познания себя и мира.
Я понемногу обучился вьючению верблюдов, поэтому утром отправился в дорогу около семи часов. Вел я их за собой по узкой тропе, ведущей к воротам на главную дорогу. Вдруг сзади раздался резкий крик потревоженной птицы. Верблюды испугались ее и рванули вперед, на меня. Я оказался сбитым в колдобину дороги, а они бежали по мне. Встал я с трудом, похоже, треснули грудные позвонки. Сильно ныло колено и голеностопный сустав, слезились забитые грязью и песком глаза.
Все-таки я мог видеть, как верблюды летят через открытые ворота фермы на дорогу, по которой ехали редкие машины. Хромая и хватаясь за грудь, я побежал за своей скотиной, а выбежав на дорогу, стал махать проезжающим автомобилистам, чтобы с их помощью преследовать верблюдов. Вероятно, казался я им безумцем, и желающих остановиться не находилось. На счастье попалась полицейская машина, и сержант понял, что дело серьезное, ведь верблюды могли изувечить и себя, и проезжих. Мы бросились в погоню, но я попросил не включать сирену – это могло напугать верблюдов еще больше. Через километр преследования я увидел их мирно пасшимися на зеленом склоне холма. Полицейские подождали, пока я привяжу этих шалунов, и отправились по своим делам, не оштрафовав нас за нарушение правил дорожного движения.
Ковылял я вдоль дороги с трудом, солнце палило немилосердно, и в городе Виндзор я устроился в тени, чтобы отдохнуть и утолить жажду бутылкой пива. Разложив карту, я увидел, что должен делать выбор – либо двигаться на восток, чтобы держаться ближе к побережью, либо продолжать идти на север, уклоняясь в горы. Восточный маршрут грозил мне пересечением рек на паромах, и я боялся, что верблюды будут там неуправляемы – покалечат и себя, и людей вокруг.
Решив двигаться северным маршрутом, я сложил карту, угостил верблюдов хлебом с солью и двинулся, оставляя солнце за спиной. Уже через пару сотен метров дороги оказались мы на узком деревянном мосту через реку Хокбари. Верблюды впервые оказались на переправе через широкую реку и заартачились. Дойдя до середины, они решили повернуть назад и потащили меня за собой. Мне удалось посадить верблюдов посреди проезжей части, перекрыв движение в обоих направлениях. Удивленные и разозленные водители принялись гудеть, чем еще больше напугали верблюдов. Ничего не оставалось делать, как ждать, пока верблюдам надоест этот шум, и они последуют за мной. Произошло это минут через десять, и мы с трудом преодолели оставшиеся пятнадцать метров деревянного настила моста. Пот с меня катил отовсюду.
Вскоре подъехала полицейская машина, и сержант приказал остановиться и привязать верблюдов. Он получил только что жалобы от нескольких автомобилистов о перекрытии моста. Водители также жаловались, что двигался я против движения, т.е. по правой стороне дороги. Я напомнил полицейскому, что до сих пор существует правило, что лошади и верблюды имеют преимущество на дорогах, и автомобилисты должны им уступать. Правда, я извинился, что заранее не пришел в полицию и не попросил эскорт для прохода через мост. Когда я ехал на телеге по дорогам США, то часто пользовался таким эскортом на мостах и дорогах с плотным движением. Что же касалось ходьбы против движения транспорта, то у меня не было иного выхода – верблюды шарахались, если машины их обгоняли, будучи на близком расстоянии. Я и так старался идти как можно дальше от проезжей части. Полицейские согласились с резоном преимущества верблюдов перед автомобилистами и отпустили меня с миром.
Не успел пройти и трех километров мимо полей, на которых выращивали дерн для газонов, как вляпался в новое приключение. Я завернул на поле, где образовалась большая лужа от поливных машин, там я вознамерился попоить моих переволновавшихся партнеров. Они с удовольствием опробовали мутно-зеленую воду, а потом произошло неожиданное – Зина повалилась на бок и принялась кататься со стороны на сторону, наслаждаясь прохладой и избавляясь от зуда под седлом. Навьюченные на нее вещи быстро пропитались водой и коричневой грязью.
Только после того как она насладилась грязью, мне удалось вывести верблюдицу на сухое место, сам при этом я покрылся коростой. Я смеялся и плакал одновременно, но выход нашел соответствующий – привязал ее к столбу и принялся обливать из шланга. Заодно помыл седло с навьюченной одежонкой, да и сам помылся.
В деревне Хокбари я заехал на ферму, где разводили бабочек, но у хозяйки места для верблюдов не оказалось. Она мне посоветовала попросить приюта у Криса Вела, хозяина исторической фермы. В широкополой шляпе, джинсах и высоких ботинках, выглядел он гордым хозяином своей собственности. Крис был когда то крупной шишкой в фирме IBM, но всегда тяготился подневольной, хотя и хорошо оплачиваемой работой. Когда же узнал о продаже этой фермы, то заложил все, включая дом родителей, купил ее в долг и продолжает выплачивать деньги банку.
А на ферме чего только нет! Сюда свезены старинные здания школы, почты, полиции, кузницы и стригальни. Представлены были здесь старинная, но действующая конюшня, скотный сарай, птичник и овчарня. Лошади тяжеловозы возили туристов вокруг фермы на телеге, но имелась еще огромная карета, переоборудованная под ресторан, в котором можно было пообедать, пока лошади тянули его по окрестным дорогам. Крис заявил, что это единственный в мире ресторан на лошадиной тяге.
Ежедневно сюда приезжали туристы и группы школьников, чтобы посмотреть, как в прошлом веке хозяйствовали фермеры Австралии. У Криса было в штате пять человек, да и он сам трудился на ферме по 12 часов и был счастлив. Конечно же, его лошади были напуганы моими верблюдами, но их убрали в дальний загон, я даже попросил разрешения остаться еще на одну ночь, чтобы привести в порядок подмоченный груз и закупить продукты. Ведь дальше к северу уже не будет городов и магазинов, да и воду питьевую не всегда можно будет найти. Крис согласился и разрешил мне спать в помещении школы, где были электричество и душ.
На следующее утро я отправился на попутке в Виндзор, чтобы купить палатку, канистру для воды и москитную сетку. На центральной площади города зашел в ресторанчик, где заказал типичное блюдо австралийцев, унаследованное ими от англичан: жареную рыбу с картошкой. Получив заказ, я вышел на улицу, куда были выставлены столики. На пластмассовых подносиках стояли специи и баллончики, в которых в США обычно содержится жидкое сливочное масло под давлением. Я не прочел, что написано на моем баллончике, и найдя, что картофель несколько суховат, спрыснул его содержимым баллончика. Непотребный, одуряющий запах повис над моим блюдом, и только тогда я понял, что на столах наряду со специями стояли пульверизаторы с химикатами, чтобы отгонять комаров и прочих насекомых. Смеялся я очень тихо, чтобы не привлекать внимание соседей. Дурачина – он и в Австралии дуралей.
По дороге в магазин я зашел на местную радиостанцию, где мне позволили выступить с обращением к водителям: я просил их ехать помедленнее, когда они встретят меня с верблюдами на дороге. Ведущий передачу обратился также к жителям окрестностей с просьбой оказывать мне помощь в устройстве на ночлег.
Я купил за 99 долларов сделанную в США палатку «Колеман» со складным каркасом, накомарник и складную канистру для воды, которая занимала мало места. супермаркете накупил я сухих супов, чая и растворимого кофе. чтобы потешить себя изредка, купил я еще и конфет типа подушечек. хлебные припасы я надеялся пополнять по дороге, заходя в магазины и прося черствый хлеб для себя и верблюдов. Теперь я был почти полностью экипирован. Вот только на спальный мешок денег не хватило, но погода была теплой, и я решил, что посплю пока под армейским одеялом.
Отправившись вечером в магазин за бутылкой пива, я обратил внимание на хромого старика, загружавшего багажник своего драндулета ящиками с пивом. Лысина проглядывала через дыры его шляпы, а рубашка седьмой свежести выбивалась у него из замызганных штанов с оттопыренными коленями. Рядом с ним стояла расхристанная бабешка лет тридцати, в хорошем поддатии. Старик радостно ко мне приблизился и назвался Барри Томпсоном, верблюжатником, много лет тому назад перевозившим на верблюдах шерсть с ферм на приемные пункты. Увидев мой караван на дороге, он решил пригласить меня к себе на ферму и помочь мне с упряжью и объездкой верблюдов. Я давно уже мечтал о таком человеке, который мог бы помочь мне практически в обращении с моими партнерами. Он пообещал встретить меня по дороге и препроводить до места. Распив бутылку пива за знакомство, мы расстались друзьями.
Утром Крис презентовал мне старинную ложку и эмалированную кружку, коих до этого у меня не было вообще. Это еще раз показывает, насколько я был чудак на букву м, когда начинал экспедицию.
Дорога до поселка Коло оказалась смертоубийственной: узкой, с крутыми поворотами, не дававшими возможности водителям видеть, что какой то чудак идет не по той стороне, да еще с верблюдами. Барри верблюжатник приехал к полудню на своей таратайке, чтобы помочь мне в прохождении этого участка, да толку от этого было мало. Он не мог ехать по противоположной стороне дороги, да к тому же у его машины не работали тормоза и ему приходилось тормозить ее с помощью трансмиссии. В общем, до боли зубовной напоминал он мне наших деревенских чудаков водителей.
В поселке Коло Ривер мой новый друг решил мне помочь в поисках ночевки, но местные жители неохотно с ним разговаривали, и я предложил Барри отправиться домой, поскольку понял, что у меня одного это лучше получится. На берегу реки увидел я просторный дом с верандой на три стороны и решил проситься туда на ночлег. Хозяева были заняты работами в соседнем сарае, где у них была устроена гончарня. Здоровенный мужик запросто перетаскивал огромные баллоны с пропаном, а сухонькая женщина помещала глиняные изделия в печь для обжига. Они не сразу услышали мое приветствие, но признав во мне того самого путешественника, которого уже видели по дороге, согласились приютить меня на ночь. Верблюдов поместили пастись в густой траве, окружавшей трансформаторную будку, вокруг которой был высокий забор, а мне они разрешили разбить палатку на лужайке перед домом.
Вальтер Гринхальг днями работал на плантации, где выращивали на продажу зеленый дерн для лужаек, а вечерами помогал жене в обжиге гончарных изделий. Джун была совладелицей магазина в соседнем городе, где продавала, кроме сувениров, вазы, тарелки, цветочные горшки и прочие безделушки собственноручного изготовления, пользовавшиеся успехом у покупателей. В оформлении изделий она сочетала английские художественные мотивы времен королевы Виктории с мотивами культуры аборигенов и украшала глиняную посуду фигурками кенгуру, мишек коала и других австралийских животных и птиц.
Вся мебель в доме была сделана руками Валли (так, вместо скучного имени Вальтер, его называли друзья) из эвкалиптового дерева. Особенно я был восхищен кухонным столом, сколоченным из мощных, отполированных до зеркального блеска плах из этого дерева. Меня за него и усадили, подав к столу толстенные куски жареной говядины с обилием овощей на гарнир, и как всегда ни тебе вина, ни пива. Фактически, за все время пребывания в стране я впервые был приглашен к званому обеду. Я уже успел убедиться, что австралийцы с гораздо большим подозрением относятся к незнакомцам, чем американцы, и редко приглашают к себе в дом.
К званому ужину подошла и Клариса, их дочь, жившая рядом в построенном специально для нее доме. В этом году она заканчивала последний курс факультета английского языка в университете Сиднея. Родители гордились тем, что по окончании университета ее пригласили преподавать язык школьникам в Англии – дочь колонистов будет преподавать английский язык потомкам колонизаторов. Живя в этом поселке, она могла через Интернет общаться со всем миром. Воспользовался компьютером и я, чтобы еще раз убедиться в отсутствии новостей для меня.
После ужина Валли провел электричество непосредственно мне в палатку, так что я мог там заполнять дневник и наслаждаться чтением самого читаемого в мире американского журнала Reader’s Digest «Пища для чтения», издаваемого на многих языках мира. Вилли посоветовал не двигаться дальше по опасному участку дороги, а обойти его проселком, вдоль реки Коло, что будет в два раза длиннее, но во много раз безопаснее.
Напитавшись сочной травой, верблюды резво следовали за мной, на сей раз Ваня нес груз, а Зина шла перед ним, я же влек их за собой, бессильно матеря свою неспособность объездить хотя бы одного из них, чтобы двигаться, как положено бедуину, верхом. Бедовая жизнь у пешего бедуина. А по сторонам дороги красовались конюшни с пастбищами для лошадей любимой здесь породы тробрэд, известной своей резвостью и неприхотливостью. Как и в США, любители лошадей предпочитают ее породе арабской. Арабские скакуны красивы, но слабаки по сравнению с верховыми лошадьми пород, выведенных в Англии и США. При виде моих чудовищ лошади обалдевали от страха и неслись, сломя голову и, не обращая внимания на препятствия, а их хозяева, вероятно, костерили меня почем свет, правда, не все лошади себя так вели, да и не все хозяева.
А дорога петляла вдоль мелководной реки с самой чистейшей в Австралии, как мне сказали в поселке, водой, изливавшейся с гор заповедного парка Волеми. Вдоль нее запрещено строительство промышленных предприятий, но жилье возводят в непотребных количествах. Эти новые дома резали мне глаз, как прыщи на теле земли. В основном это дома построены недавними иммигрантами азиатского происхождения, нуворишами из Сиднея.
Иммигранты, как и лошади, вероятно, впервые видели верблюдов, выходили на веранду с многочисленными узкоглазыми потомками и шизели от горбатости. Правительственная политика открытых границ для иммигрантов приводит к перенаселенности даже этих удаленных от больших городов мест. Было занятно поговорить с одним из иммигрантов, узнать, что его жена русская, но я не загорелся желанием ее увидеть, хотя он и предложил навестить их дом. Я не большой сторонник эмиграции из России, у нас большая страна, которую надо обустраивать для лучшей жизни, а не бежать за рубеж на чужую халяву.Кто бы говорил!
Туристам разрешалось плавать по реке на надутых автомобильных камерах, которые они составляют в плоты. Я встретил две группы эко туристов под водительством местных гидов, Брэта и Марка, которые учили их, как путешествовать по родной земле и не загаживать ее.
Вскоре после того как мы стали выбираться из речной долины по крутой, гористой дороге, я с удивлением обнаружил, что верблюды начали уставать раньше меня, особенно Зинуля, которая и груз то никакой не несла. Она использовала любую возможность, чтобы усесться посреди дороги, игнорируя мои потуги двигаться к жилищу. У меня не было другого выбора, как приземлиться рядом, раскурить трубку и ждать, когда к верблюдам придет второе дыхание. Поразительно, как эти некурящие создания могут задыхаться на столь низких высотах, а мне хоть бы хны. Вероятно, будучи всю жизнь курильщиком, я увеличил возможности своих легких до суперменских. Давно уже я понял, что любое плохо никогда не бывает полностью плохо, а любое хорошо не всегда хорошо; в каждом плохом есть хорошее и в каждом хорошем есть плохое. Вот таким образом я оправдываю свое курение и пьянство.
Выбравшись на хайвэй, я вспомнил совет моего нового приятеля Барри Томпсона: остановиться на ночлег у Чарли Джонса, шофера на пенсии и бывшего верблюжатника. Жил Чарли возле дороги в доме развалюхе, окруженном сараями и конюшнями. Много лет тому назад была у него прекрасная ферма, где он выращивал лошадей и скот до тех пор, пока его жена не была поражена болезнью, лишившей ее памяти и движения. Вот уж одиннадцать лет лежит она в палате инвалидного дома, и каждую неделю навещает ее Чарли с неизменным букетом цветов бессмертников. И нет у него будущего, поскольку живет он прошлой любовью.
В своей запущенной, тараканистой и склизкой от грязи кухне он поджарил нам размороженные свиные отбивные, а на гарнир дал такой же горошек. Сидели мы бобылями и вспоминали прекрасное прошлое: и любови наши, и лошадей, и верблюдов. Где-то в середине сороковых годов возил он тяжести на верблюдах, и знал о них значительно больше, чем я сейчас.
Утром я вывел своих красавцев на его обозрение, и раскритиковал он их в пух и прах. Оказалось, что бабки передних ног Зины были воспалены, поэтому и шла она в гору, от боли страдая и останавливаясь отдыхать. Кабы раньше знать! Вероятно, по этой причине решили ее хозяева не объезжать для гонок, но у меня не было возможности вернуть ее хозяевам – выбора не было. Не жизнь, а сплошной ва-банк.
Собаки Австралии
С мягкой подушкой под мягким местом мне очень даже комфортно было гарцевать на Ване. Зина следовала за ним не всегда охотно, поскольку любила пощипать травку или ветки деревьев вдоль дороги.
В этой части штата устроено поразительно много конеферм, разводящих лошадей породы тробред. Они используются на скачках, и я часто останавливался на подобных фермах в США. Тогда я путешествовал с лошадью, и проблем ее общения с себе подобными не возникало. Сейчас двигаюсь с верблюдами, которых лошади на дух не переносят. Наше приближение к ферме всегда вызывает панику в загоне, и лошади несутся прочь, не разбирая дороги и не обращая внимания на заборы из колючей проволоки.
В городе Скон я подъехал к мэрии и попросил разрешения остановиться на территории городского конного клуба. Председатель клуба Денис Квин проводил меня на территорию и предложил обойти конюшни клуба стороной. Он уверял, что даже запах верблюдов приводит лошадей в бешенство, это он, конечно, загнул. Во-первых, не все лошади пугаются верблюдов, чаще всего они поражены необычным видом этих животных, но вскоре привыкают к ним. Верблюды не агрессивные, они не лягаются, не кусаются и не плюются зазря. Во-вторых, лошади не реагируют на запах верблюдов, если не видят их воочию.
Денис оставил меня устраиваться на месте, а сам поехал домой, чтобы привезти жену и внуков, возжелавших проехаться верхом на верблюде. Рядом с местом моей ночевки ребята играли в футбол, и в перерыве подошли со мной поговорить. Эти деревенские парнишки для общения несомненно приятнее городских. Они не вешают в уши и ноздри колец, не употребляют наркотиков и не курят. Занятия спортом, ежедневная тренировка лошадей не оставляют им времени на городские глупости. Для них предпочтительнее быть ковбоями, чем панками, либо готами.
Мне не пришлось долго голодать, поскольку жена Дэниса привезла бутерброды. Позже приехала с ужином прелестная Патриция, директорша местного отделения «Бюро по охране и развитию сельскохозяйственных угодий». Задачей бюро является помощь фермерам по внедрению новых технологий, а также арбитраж по поводу принадлежности спорных участков.
Благородная Патриция привезла также карту троп, которыми перегоняли скот между штатами Новый Южный Уэллс и Квинсленд. Вместо путешествия вдоль Новоанглийского хайвэя можно было двигаться этими тропами. Я однажды попробовал это сделать на коротком участке и был разочарован. Оказалось, что ими не пользуются десятки лет, поскольку скот сейчас не перегоняют, а перевозят на грузовиках. Тропы заросли так, что их трудно отличить от девственного буша, и на них легко потеряться. Я попрощался с Патрицией и поблагодарил за ужин и карты, разжег костерок и сел перед ним в медитативной позе. Было покойно не думать о женских прелестях, сосредоточиться на бесконечности Вселенной.
Рутина дня начинается с того, что, выскочив из палатки, я прежде всего пакую спальные принадлежности в мешок из толстого пластика с молнией, после чего развешиваю палатку на просушку. Чем холоднее снаружи, тем мокрее палатка изнутри, так как мои влажные выдохи конденсируются на ее стенках. Вот если бы здесь была барышня, то барахтались бы мы с ней, плавали во влажной нежности.
Постепенно я втягиваюсь в дорогу, и даже ботинки перестают натирать пятки, да и не удивительно, ведь часть пути я еду верхом. Но здесь обнаружилось внезапное препятствие: каждый раз, когда перед нами возникают паутинные нити поперек дороги, а натянуты они на уровне головы, Ваня шарахается от них. Мне приходится их обходить или разрывать плеткой, подаренной конюшим в Маселбруке. Я ею практически не пользуюсь, так как убедился, что скорость верблюда изменить невозможно, она ниже скорости лошади. Верблюды не спешат, горбатиться также не любят.
Винген оказался деревушкой, где даже не имелось бензозаправки. Существовала здесь когда-то гостиница, но давно закрылась за отсутствием постояльцев. Ведь при нынешней автомобилизации можно за несколько часов доехать от Брисбена до Сиднея, да и самолеты летают регулярно. Остался от гостиницы только бар, который арендует старый и немощный Питер Милс; скрюченный артритом. Питер когда-то работал стригалем на овечьих фермах, и организм его сильно поизносился. Он позволил мне разбить палатку в саду за домом, там же пристроили пастись верблюдов.
К вечеру гостей в баре прибавилось, но я не присоединился к их компании, поскольку не могу понять, о чем можно часами говорить за стойкой. И ведь собираются они ежевечерне в той же компании, и пиво все то же заказывают, уж лучше телевизор смотреть. Правда, во всех барах теперь установлены игральные автоматы, и клиенты часами проводят время, играя на них. Питер указал мне на женщину лет сорока, приходящую сюда регулярно и просаживающую зарплату. Работала она санитаркой в больнице, так что миллионершей не была, но хотела внезапно разбогатеть. Перед ней стоял стакан пива, пепельница, наполненная окурками, а глаза были устремлены на табло игрального автомата. Мир вокруг для нее не существовал, а была мечта внезапно сорвать куш и начать другую жизнь.
Утром Питер пригласил меня на кухню, где сам приготовил на завтрак бифштексы. Я несколько удивился столь обильному завтраку – неужто Питер так завтракает ежедневно, или специально для меня старался? Известно, что австралийцы главные производители и потребители мяса на этой стороне планеты. Спрашивать я его не стал, поскольку вкусно было, да и впрок поел.
Предстоял долгий путь до города Мурурунди (Murrurundi), где меня обещали устроить в парке возле конского клуба. На гербовой печати города изображена тонкорунная овца, поскольку он является главным городом графства, где основным занятием фермеров является разведение овец.
К северу лежали земли, не подходящие для земледелия, но прекрасные для овцеводства. Если на фермах западнее гор на каждых семи акрах паслась одна овца, то здесь семь овец пасется на одном акре.
В Мурурунди я зашел в библиотеку, чтобы проверить электронную почту, и был приятно удивлен, познакомившись с библиотекаршей из Одессы. В том прекрасном, ныне хохляцком городе она преподавала английский язык, а потом по переписке вышла замуж за австралийца и оказалась в этой деревне. Местные жители знали английский язык не хуже ее, так что пришлось переквалифицироваться в библиотекари. За последние три года она впервые увидела здесь русского человека, так что чуть меня не расцеловала. Новостей для меня компьютер не доставил, да и ни к чему они, я сам был новостью для многих. Вот только беспокоят немеющие пальцы на руках, симптом, типичный для какого-нибудь тромбофлебита, но тот на ногах бывает. Я хотел в дороге поголодать, чтобы почистить тело, но никак не получается – каждый день встречаю новых людей, желающих меня угостить, ну как здесь откажешься.
Рядом с конюшней находился выгон, где мне позволили пасти верблюдов, но трава там была старая и колкая. Мои горбята нашли пропитание в виде веток ивы, я слышал, что верблюды любят иву за ее глистогонный эффект. А еще кормятся они, когда нет ничего лучше, корой эвкалиптов.
На следующий день в Мурурунди должны были состояться соревнования пастушеских собак в искусстве управления стадом овец. Одна собака может управлять стадом в пятьсот голов. Она перегоняет их из загона в загон, ведет на водопой и охраняет ягнят от нападения лисиц и собак динго. Без этих собак фермеры не смогли бы пасти многотысячные отары овец, дающих высококачественную мериносную шерсть.
За мериносных овец Австралия должна быть благодарна Джону Макартуру, жадному, изобретательному и агрессивному поручику корпуса морской пехоты. Кроме основной службы он находил время торговать спиртным и заниматься овцеводством. Уже в 1801 м году он отвез в Англию образцы австралийской шерсти, получившей неплохую оценку тамошних экспертов. Он коренным образом улучшил ее качество, привезя в 1805 м из Англии шесть мериносов. В дальнейшем они скрещивались с овцами, привезенными из Испании, Франции, Германии и Южной Африки. У Макартура была мечта сделать Австралию важнейшим производителем овец в мире, похоже, она сделалась реальностью.
Его противником был Вильям Блай, бывший капитан корабля «Баунти», команда которого восстала и отправила его плавать на небольшой спасательной шлюпке. Капитану удалось спастись и вернуться в Лондон, где он был назначен губернатором колонии в Австралии. Характер его не улучшился, а кругозор не расширился. Он постоянно ставил палки в колеса деятельности подчиненного ему офицера Джона Макартура. По поводу разведения овец он написал Макартуру гневное письмо: «И какая нам польза от ваших овец? Или Ваша милость желает иметь столь великие стада овец, каких человек не видывал? Ни в коем случае, сэр!» Но овцы продолжали размножаться.
Этот горе-капитан в конце концов допек Джона Макартура, и тот, как офицер морского корпуса, арестовал губернатора Австралии. Злоязычный Вильям Блай опять достукался и был вынужден уйти в отставку. Макартур подвергся преследованиям колониальной администрации, был судим и отправлен в Англию. Вернувшись в Австралию, Джон сделался богатейшим овцеводом страны, который не мог уже обойтись без помощи собак при разведении овец.
Пастушеские собаки породы келпи были выведены путем скрещивания староанглийской овчарки, шотландской овчарки колли, дикой собаки динго и рыжего бобтэйла. Они приспособлены к разнообразным климатическим условиям Австралии, неутомимы в зарослях буша. У них стоячие уши, окрас варьирует от черного до шоколадного, а рост около полуметра. В настоящее время в овцеводческих хозяйствах трудятся около ста тысяч собак этой породы. Они являются необходимой составляющей австралийской экономики.
В тот вечер съехались в город около пятидесяти владельцев келпи, чтобы показать их в деле и завоевать не такой уж и большой приз в 10 тысяч долларов. Каждая собака должна перевести стадо из трех овец с одного поля на другое, потом прогнать их через мостик и загнать в овчарню. Хозяин может командовать собакой посредством свиста или жестами, оставаясь на месте.
Я беседовал с хозяевами собак при свете костра, и каждый из них рассказал массу историй о своих любимцах. О том, как важно, чтобы собака не переключала внимание на других животных. Ведь пастушескую собаку, погнавшуюся преследовать лошадь, можно сразу списывать со счета, она не годится для пастьбы. Цена хорошей собаки достигает пяти тысяч долларов. Я не остался смотреть эти соревнования, потому что участники опасались, что их собаки могут отвлечься на непривычных верблюдов, и тогда пиши пропало их многолетним тренировкам.
Решил двигаться до города Вилов Три (ивовое дерево), где надеялся постоять подольше и дать роздых верблюдам. Была поздняя осень, и апельсиновые деревья вдоль дороги ломились от плодов. Я сорвал несколько и нашел их вполне съедобными, хотя уборкой их фермеры займутся только через месяц. Нужно было как можно раньше стать на ночлег, так как предыдущим вечером верблюды не могли насытиться ивовыми веточками. Не хотелось мне, чтобы в ивовом городе они обдирали эти деревья.
Наконец то слева я узрел апельсиновый сад с еще не скошенной травой, а в глубине сада роскошный белый одноэтажный дом с остроконечной черепичной крышей. Такие дома редкость в этих краях. Оставив верблюдов привязанными к забору, я отворил калитку и прошел к главному входу, где было запарковано восемь автомобилей дорогих марок. Здесь, похоже, обитали небедные люди. На звонок отреагировала хозяйка, пожилая женщина в белом старомодном платье и курьезной шляпке стиля арт деко. Она попросила пройти на застекленную веранду, где за длинным столом распивали чаи семь женщин ее возраста. Оказалось, это было собрание женского клуба англиканской церкви.
Я объяснил им свои обстоятельства и спросил об устройстве на ночь верблюдов. Ответила за всех хозяйка, сообщив, что в этот вечер все они должны принимать участие в благотворительном вечере и не могут уделить мне должного внимания. Что же касается ее самой, то не может она оставить верблюдов в саду из-за того, что они могут съесть коллекцию ее роз. Вот здесь я должен был с ней согласиться: мои верблюды любили розы. Пришлось продолжить путь.
Пройдя еще пять километров, я увидел неказистый домишко на перекрестке дорог. Только что узнал из радиопередачи, что в древности такой перекресток назывался курьей ножкой. А уж потом, в наши времена, произошло замещение по недоразумению, и художники стали изображать избушки, стоящими буквально на куриных ножках.
Пастбище при доме было то, что надо, а при моем приближении на крыльцо вышла пожилая женщина со слезящимися больными глазами. За ее спиной высился мужичок, но ясно было, что хозяйкой здесь была она. Внимательно меня выслушав, она дала разрешение остаться и приказала сыну помочь с разгрузкой верблюдов и устройством их на ночлег.
Я разбил палатку, после чего хозяйка пригласила меня выпить чашку кофе с бисквитами. За время скитаний и встреч с сотнями и тысячами человек, мне кажется, я научился по дороге разговаривать мужичок с людьми. Они более открыты со странником, которого после беседы они больше никогда не встретят.
Берил Кимптон поведала, что уже много лет как развелась с мужем и одна воспитывала сына Кевина в надежде, что после женитьбы его воспитанием займется жена. Но недолго длилась его семейная жизнь, и через семь лет вернулся Кевин в дом. После развода он по суду получил право видеть сына по выходным. И на эти выходные мужичок в их доме гостил его семилетний сын Крис, который с энтузиазмом помогал мне разбивать палатку.
Кевин работал шофером, не пил, не курил и был немногословным. Эх, такого бы мужа русской женщине. А вообще-то говоря, был он умственно недоразвитым. Кевин во всем слушался матери, а если хотел что-то сказать, то с трудом подбирал слова и просил мать помочь закончить фразу. Когда я попросил его найти какую-нибудь книгу, чтобы почитать перед сном, он в затруднении погладил лысеющую макушку, а потом радостно и гордо заявил: «А в нашем доме книг не читают».
Глубинка
Хозяйка сварила на завтрак овсяную кашу, а не подала что-то подобное овсяным хлопьям, называемым здесь сириалс. Пища в цивилизованных странах становится унифицированной, и в супермаркете Лондона практически тот же набор продуктов, что в Ванкувере, Нью-Йорке или Сиднее. В этих странах смотрят одни и те же фильмы, читают те же книги и носят ту же одежду. До недавних пор держался король Бутана, но и он отменил в своей стране запрет на смотрение телевизоров и ношение джинсов. Последняя крепость уважения традиций пала.
Я поблагодарил хозяйку и решил сделать мощный бросок в30 километров до города Верис Крик, где мне обещали пастбище и даже зерно моим ребятам. Я также надеялся дать им дневной роздых. В городе Киринди увидел скобяной магазин и зашел, чтобы присмотреть путы для верблюдов. Продавший мне седла Кевин прислал тогда веревочные путы, натиравшие ноги верблюдам. В магазине оказалась пара пут, сделанных из кожи. Как раз то, что нужно, только цена уж дюже кусачая – аж 28 долларов. Я уж и так и сяк обхаживал хозяина, а он ни в какую не соглашался. Тогда я вывел его на улицу и показал моих красавцев, нуждавшихся в стреножении (нуждался то, конечно, я, а не они). При виде дромадеров у хозяина блеснула идея: «Ладно, уступлю я их за десять долларов, но ты должен позировать с верблюдами перед моим магазином». Ну, а меня хлебом не корми, а дай попозировать. Так на позировании сэкономил я 18 долларов и получил пару прелестных пут. (Но до сих пор не знаю происхождение слова «путана».)
Долгонек и жарок был путь до Киринди. Ваня категорически отказался меня везти. Когда я пытался управлять им на дороге, Ваня, несмотря на боль, причиняемую натянутыми вожжами, пер в сторону с обочины. Он старался скинуть меня с седла, протискиваясь меж деревьев либо под низко склонившимися ветками. А еще любо ему было забраться в высокий ежевичник и постараться меня там скинуть. В конце концов я сдавался и слезал с него, и тогда Ваня довольный шел за мной без груза, хвостом коротким помахивая.
Температура поднялась выше 30 градусов по Цельсию (в отличие от Америки с ее Фаренгейтом, здесь принята эта температурная шкала), и вскоре я опустошил свою флягу с водой. Благо по дороге оказался заброшенный дом с садом, где росли мандарины, и я набрал их впрок. В таких заброшенных местах я всегда был начеку, помня об ядовитых змеях. Но либо они были здесь изведены, либо боялись меня больше, чем я их.
Верис Крик был крупным железнодорожным узлом, где два раза в день останавливались пассажирские поезда на Сидней. Я зашел в мэрию и получил там добро на устройство ночлега в парке за переездом железной дороги. Смотритель парка Дон Томас проводил меня туда и отпер офис. Там была устроена кухня, а в шкафу полно банок кофе и чая, которые я мог заваривать и пить до изнеможения. Дон привез из дому ящик пива с бутербродами и обещал утром доставить завтрак. Не забыл он и о верблюдах – для них предназначены были два куба прессованного сена и мешок зерна.
Не успел я расположиться на ужин, как явился разъяренный владелец рысистой лошади, который не мог попасть на беговую дорожку из-за того, что мои верблюды паслись рядом. Лошадь была так напугана, что не хотела выходить из коневозки. Я расползся в извинениях и поспешил убрать Зину и Ваню с дороги. В ходе разговора обнаружилось, что мы с Роном родились в один и тот же день, 4 сентября, и в тот же год. Это настолько нас породнило, что Рон после тренировки лошади вернулся ко мне в офис с пивом, и мы провели вечер в мужской компании. Хотя и не очень я верю в астрологию, но будучи оба Девами по зодиаку, похоже, были мы одинаковыми занудами и любили порядок в собственной голове и окружающем мире.
Я решил отдохнуть денек в этом славном городке и заодно подзаработать деньжат. Утром явился с верблюдами в центральный сквер города и, уложив их в тенечке, устроился рядом заполнять дневник и читать книгу о путешествиях по Австралии.
Городишко казался полумертвым, поскольку в провинциальной Австралии воскресенье – церковный день, и все магазины закрыты. На главной улице прохожих не видно, только собаки прогуливали за собой хозяев. В скверике несколько пацанов слонялись по дорожкам и обрадовались нашему появлению. Они пытались уговорить меня покатать их бесплатно, однако удалось отговориться, что я не могу их катать без присутствия родителей. Мальчишки не особенно то настаивали, усевшись рядом и наблюдая за тем, как я заполняю свой журнал. Они даже записали в нем свои имена: Джош Сандерс, Майкл Фурнер и Кори Ламб. Судя по написанному тексту, были они в школе двоечниками и хулиганами. Пацаны пытались выцыганить у меня табаку на самокрутку, но уж это я решительно пресек. Похоже, были они неприкаянными оттого, что и родители такие же. Как правило, воспитывают таких охламонов одинокие матери, сами не знающие, что они делают. Мальчишки с завистью смотрели на пассажиров поезда, отправлявшегося в Сидней. Джош горестно пробормотал: «Там то и вся жизнь, а у нас в поселке ничего не происходит». Ему хотелось посмотреть и на сказочную Россию, где по улицам ходят медведи и верблюды оплевывают прохожих.
За день сидения я заработал 10 долларов и получил проблему ремонта седла. Дело в том, что пасшийся на лужайке сквера Ваня ненароком подошел под арку с названием сквера и зацепился дугой седла за поперечный швеллер арки. Испугавшись, он рванул вперед и согнул железную луку седла. Конечно же, досталось и самой арке, но я не побежал заявлять о случившемся властям. Надеюсь, что это незначительное повреждение городской собственности администрация не заметит.
На следующее утро, загрузив верблюдов, я отправился в северную часть городка, чтобы разыскать Марти Хосфилда, сварщика и мастера на все руки. Нашел я его на строительстве дома, который Марти подрядился сдать под ключ через месяц. Марти еще не было и 30 годков, но выглядел он солидным, ответственным мужиком. Черная, курчавая борода была как у Карабаса Барабаса, широкополая шляпа еле держалась на его буйных кудрях, и выглядел Марти как цыганский барон. Он мощными руками распрямил согнувшиеся луку и дугу седла, а потом заварил их намертво.
Марти также поставил заклепки на мою вьючную сумку. Узнав, что мой котелок согнулся и потек, Марти съездил домой и привез свой компактный жестяной котелочек. Такие в прошлом веке носили с собой свагеры, сезонные рабочие.
Кличка «свагер» происходит от английского слова swag, комбинации спального мешка и палатки, которую носили за спиной в виде шинельной скатки. Особенно много свагеров было на дорогах во время Великой депрессии 1930-х годов (она в Австралии была не менее депрессивна, чем в США и Европе). О них сложено много песен и баллад, самая известная, «Вальсирующая Матильда», сочинена Банджо Патерсоном. Имя этого поэта знает любой австралиец, это их Пушкин и Лермонтов. Я неоднократно встречал австралийцев, цитировавших его стихи, мы ведь тоже, кроме Пушкина, мало кого из поэтов знаем.
Не успел я отъехать и 100 метров от дома, который строил Марти, как Ваня опять решил от меня избавиться и понес меня в заросли кустарника, потом к забору из колючей проволоки, в буераки и траншеи около железной дороги. На сей раз я решил не слезать с него и настоять на своем. Через полчаса Ваня смирился, сдался, позволил ехать на нем туда, куда мне было нужно. А нужно мне было ехать в поселок Курабубула (Curabubula – это название даже Марк Твен упомянул в списке курьезных австралийских слов), где надеялся найти прибежище в отеле «Дэвис».
Хозяином отеля и бара с одноименным названием был Сэм Маршал по кличке Блу. Blue переводится как голубой, но я сомневаюсь, что он когда либо действительно был «голубым». Блу всю жизнь проработал стригалем овец, и только выйдя на пенсию, решил заняться гостинично-ресторанным бизнесом. Я попросился у него на ночлег, но Блу предложил подождать до приезда жены, без которой ничего не решал. Кстати, это типично для австралийских семей. Женщины там обладают значительно большим авторитетом, чем в европейских и даже американских семьях.
Я разгрузил верблюдов в тени огромного эвкалипта и отвел их на задний двор с клочками зеленой травы вдоль забора. Джил приехала через час и не только разрешила нам остаться, но и отвела мне гостиничный номер бесплатно.
В загоне, куда я привел верблюдов на ночевку, паслась также лошадь хозяев, которая не только не испугалась, но, похоже, обрадовалась новым соседям. Обнюхавшись, они втроем отправились в дальний конец пастбища по своим животным делам.
Джил привела меня на второй этаж гостиницы, построенной еще в прошлом веке и мало в чем с тех пор изменившейся. В номере стояли две кровати и тумбочка с платяным шкафом. Не было в нем ни обогревателя, ни кондиционера. Но не было также и библии, обязательной в американских маленьких гостиницах. Сортир и душ находились в конце коридора. Современным выглядел только электрический плафон на потолке, но выключатель возле двери, настольная лампа отсутствовала. Подумалось, что предкам современных австралийцев жилось по нынешним стандартам отнюдь не комфортабельно, но они об этом не знали и радовались тому, что было. А в России большинство гостиниц подобны этой, и люди радуются, если удается в них устроиться.
После того как я устроился, хозяева пригласили меня к ужину в столовую на первом этаже. Был я единственным постояльцем, и Джил постаралась меня ублажить пирогом с мясом, огромным кексом и неограниченным количеством кофе. А в это время ее внуки рисовали в моем журнале лошадей и верблюдов, одногорбых и двугорбых. Было здесь тепло и уютно.
Бандит
Кен подъехал на грузовике для перевозки скота, и без больших затруднений завели в кузов по пандусу Зину и Ваню. решили не пытать судьбу на узком участке дороги между Тэмворсом и Бендемиром и перевезти верблюдов на грузовике. Новоанглийский хайвэй огибал здесь горный хребет Булимбала, и во многих местах дорога шла без обочин и с крутыми поворотами, которые мне бы с верблюдами не пройти. Я убедился в этом, когда ехал в кабине между Кеном и Роном и оглядывался на моих подопечных. Сообразительная Зина села на дно грузовика, чтобы не мотало ее на крутых поворотах, а простак Иван расставил широко ноги и сопротивлялся напору ветра и качке кузова.
Кен и Рон высадили нас возле конюшен ярмарочного комплекса и, пожелав доброго пути, отправились по своим делам. Участок пастбища вдоль реки был огорожен высоким забором и оказался идеальным для моих верблюдов. Оставалось только найти прибежище для себя. Я, конечно же, мог прекрасно переночевать в палатке, но хотелось иметь место под крышей на случай дождя. В поселке с населением не больше ста человек оказалось два пивных бара. Зайдя в ближайший, я попросил бармена набрать телефон управляющего ярмаркой. Вкратце рассказав ему об экспедиции, я получил добро на ночевку и обещание открыть помещение офиса.
Теперь я мог не спешить и спокойно прогуляться по главной улице поселка, шедшей вдоль берега реки Мулуринди (Mulluerindie). Хотя это и был горный поток, воды в нем было немного. Горы то здесь не выше полутора тысяч метров, а снег выпадает не каждую зиму.
Многие подобные поселки и городки Австралии за последние годы подверглись кардинальной перестройке. С открытием супермаркетов исчезают бакалейные и овощные магазины, а также булочные и мясные лавки. Здесь же сохранился этот классический набор магазинов и неизменная почта, над которой развевался флаг Австралии. Я спросил почтмейстера, нет ли у него какого либо буклета об истории этого городка и происхождении столь странного названия. Почтальон по имени Дженни протянула мне брошюрку и посоветовала поговорить о прошлом поселка с ее свекром и свекровью, старожилами этих мест. Она обещала познакомить меня с ними, после того как закончит работу.
Из краткого путеводителя я узнал, что название городу дал какой то романтик, читавший поэму Мура «Лалла Рук», в которой упоминается ручей под названием Бендемир. Мне же больше понравился юмористический вариант происхождения этого названия. Согласно ему, в XIX веке возчики, доставлявшие бананы из штата Квинсленд на рынки Сиднея, останавливались на этом крутом перевале и говорили: «Bend them here» – «Давай будем сгибать их здесь, на хребте горы», имея в виду бананы, словно до этого они везли прямые бананы. Это типично английский или немецкий юмор, нам, русским, не очень-то и понятный.
Я вернулся к верблюдам и нашел их в полном здравии пасущимися на бурой траве, тронутой осенними заморозками. Жена смотрителя открыла дверь офиса и включила электричество, теперь я мог там читать и писать. Я вскипятил воду и заварил кофе, после чего решил навестить старожилов Бендемира.
Почтальон Дженни привела меня в дом свекрови Фэйз и свекра Питера Диксона. У Питера прогрессировала болезнь Паркинсона, при которой периодически наступали спазмы горла, не позволявшие внятно изъясняться. Беседу я вел с Фейз, моложе его лет на 20. Его предки приехали в эти места из Англии в XIX веке, и когда-то все земли вокруг были собственностью семьи Диксон. Постепенно старожилы вытеснялись вновь прибывшими иммигрантами, и сейчас редко встретишь в этих краях семью по фамилии Диксон.
Фэйз с Питером в прошлом году провели фантастические шесть месяцев, путешествуя по Англии и Европе, но с радостью вернулись на родину в Бендемир. Дочь, конечно же, не захотела жить в этой дыре и уехала в Сидней, а им здесь покойно и воздух чистый.
Они предложили остаться на ужин, и я не очень сопротивлялся, поскольку с утра у меня во рту не было ни росинки. (Какая то изощренная бессмысленность в этом выражении.) Я напросился почистить картошку и нарезать в огороде ревеня. Фэйз готовила ревень с овощами, а я обожаю его сырым, вкус ревеня возвращает меня в детство. Этот овощ в изобилии рос в наших краях в диком состоянии, можно было его сочные стебли макать в сахар и запивать горячим чаем.
Фэйз была прекрасной поварихой, а я еще лучшим едоком шницелей с пюре и овощами, но опять к столу не подали горчицы и хрена, и пришлось мне удовлетвориться веджимайтом, Питеру трудно было не только говорить, но и жевать.
Я поразился, с какой любовью и нежностью ухаживала за ним Фэйз, подвязывала слюнявчик и салфеткой вытирала губы. Жевал я и размышлял, что нет у меня такой преданной и любимой женщины. Зато одиночество не дает расслабухи, мешает всяким там Паркинсонам завоевать душу и тело. Наверное, каждый достоин своего состояния и должен быть счастлив тем, кто он есть.
Спал я в офисе, на полу, в спальнике, не разбивая палатки, и проснулся от утреннего холода. Пар шел изо рта. Поспешно вскочив, я сделал пробежку, чтобы проверить, как там верблюды, и помыться. Можно было бы принять горячий душ, но полотенце где-то затерялось, да и холодрыга была колотунная.
Я уже заканчивал сборы, когда в гости пожаловали супруги Марк и Карла Баллард с детьми. Они приходили прошедшим вечером, но не застали меня на месте. Принесли они с собой буханку свежеиспеченного хлеба, джем и банку растворимого кофе. А еще подарили мне два последних номера издаваемого ими журнала «Австралийский охотник с луком» с цветными фотографиями охотников, торжествующих над дичью. Я поразился, как можно в таком захолустье издавать журнал первоклассного качества. Правда, с современными компьютерами издательское дело заметно упростилось.
В благодарность за визит и подарки я покатал на верблюде их детей, а Марк обещал прислать мне следующий номер журнала, где предполагал напечатать интервью со мной. Мы попрощались друзьями, и я сел на Ваню в надежде проехать пару километров, чтобы проверить качество седельных подушек, отремонтированных Роном. Да не тут то было – Ваня решительно пресек мои надежды на первых же ста метрах дороги. Похоже, за пять дней отдыха он отвык от работы. Пришлось оставшиеся 20 километров идти пешком.
Между Бендемиром и Урала не было населенных пунктов, только редкие фермы вдоль дороги. Поразительно, как мало заселена эта страна даже по сравнению с США, не говоря уж о Европе. Неужто и ее наводнят толпы людей, и будет здесь через лет 50 как в Бомбее – тесно и вонюче.
Мне понравилась трава на холме, огороженном добротным забором, и я завернул на ферму под романтическим названием «Эденфилд», «Райское поле». Я миновал первые ворота, но вынужден был остановиться перед вторыми воротами, за которыми захлебывался лаятельной слюной массивный доберман.
Хозяин фермы разрешил мне остаться на ночь. Когда я уже разбил палатку и стелил постель, он пришел с кастрюлей овощного супа и горячими пирожками с луком. Звали его Сихан Варгас, и сначала эмигрировал он с женой Джанин из Испании во Францию. Они никогда не чувствовали себя во Франции комфортабельно, поскольку французы презрительно относятся к иммигрантам из Испании. Они ко всем иммигрантам плохо относятся, на то они и французы. В Австралии Варгас уже 15 лет, и это страна сделалась ему родной.
Во время нашей беседы лед подозрительности к чужаку из России растаял, и мистер Варгас даже позволил принять душ, устроенный в пристройке к дому. Я мог также и переночевать там. Джанин принесла простыни и одеяла, кроме того, оставила она мне на завтрак кофе с сахаром и печенье. Хозяева были гостеприимны, но не хотели, чтобы я заходил в их дом. Я прекрасно устроился в пристройке и отдал должное фирменному джему хозяйки, которому она дала название «Эденфилд» – по названию своей фермы. Джанин варила его в этой самой пристройке и поставляла в магазины соседнего городка. Сихан работал по контракту, выполняя электромонтажные работы на стройках.
На следующее утро Ваня не смилостивился надо мной и не дал никакой возможности на нем ехать. Я тащился впереди, кручинясь на судьбу, как вдруг отметил, как на левой стороне дороги притормаживает огромный фургон, на котором написано: «Прогулки на верблюдах». Я тотчас вспомнил Кена, упомянувшего, что у него в гостях должен был остановиться верблюжатник Эрхард, разъезжавший по Австралии со своими верблюдами.
Эрхард был австрийцем, приехавшим пять лет назад в Австралию. Он также слышал о моей экспедиции, но ему надо было зарабатывать на жизнь, устраивая катание на верблюдах жителям маленьких городишек. Эрхард пригласил меня осмотреть внутри трейлер, на полу которого компактно лежали восемь верблюдов. Я обратил свое завистливое внимание на прекрасную сбрую и порядок внутри. Эрхард путешествовал по Австралии с женой, учительницей по профессии, и двумя сыновьями 9 и 11 лет. По сути говоря, они устраивали цирковые представления, а трейлер был одновременно домом и школой на колесах. Многие мальчишки позавидовали бы такой жизни.
Я поведал Эрхарду о своей проблеме передвижения верхом на верблюдах, когда большую часть времени приходится идти пешком. Он посоветовал пересесть с заднего на переднее сидение двухместного верблюжьего седла. Возможно, седло натерло Ване крестец, и теперь нужно подождать, пока заживет. Раскритиковал он и мою сбрую из-за того, что сделана она была из пластика, а не из натуральной кожи. Ну а я до недавних пор вообще не знал о существовании сбруи для кораблей пустыни! Проводив цирковой фургон, я попытался проехать на переднем седле, и результат был отнюдь не утешительным – Ваня элементарно сбросил меня с седла. Видимо, подслушал наш разговор и решил доказать, что добрыми советами умощен путь в кювет.
В справочнике по истории этих мест я прочел об огромной скале возле дороги, где прятался знаменитый разбойник прошлого века капитан Тандерболт (Гром). Скала до сих пор стоит на том же месте и огорожена проволочной сеткой, что не помешало любителям граффити исписать ее во всех направлениях, как фараон гробницу. Людишки решили таким образом приобщиться к славе Тандерболта, который главная достопримечательность этих мест.
При въезде в город меня остановил оператор местного телевидения, работавший также фотографом общенационального журнала «Австралийский телеграф». Он хотел снять фото для статьи о моем путешествии. Пока он настраивал аппаратуру, я приблизился к бронзовой статуе всадника на коне, установленной на перекрестке. Узрев эту невидаль, мои верблюды понеслись, сломя голову, я еле успел увернуться, чтобы не быть затоптанным. Это была статуя того самого разбойника Тандерболта, превращенного стараниями фольклористов и туристских агентств в героя.
Я не удивлялся, когда видел в окрестностях Лондона статую Робин Гуда, тоже разбойника с большой дороги, но по крайней мере легендарного. Здесь же установлен памятник исторически конкретному конокраду и грабителю Фридриху Варду, убитому шерифом Волкером в 1870 году. Определенно, австралийцам позарез нужны герои. Даже вот и меня фотожурналист снял на фоне верблюдов, а я уж явно в герои не гожусь – грешен и еще жив.
Власти муниципалитета разрешили мне ночевку в общественном парке, где оказалось хорошо огороженное пастбище. Макс Шульц, директор парка, намеревался получить в доход города 8 долларов за постой, но посмотрев мой дневник, растрогался и позвонил жене, чтобы она подвезла ужин. Он настолько проникся идеей экспедиции, что решил показать мне достопримечательности города. Конечно же, прежде всего повез он меня на кладбище, где была восстановлена могила капитана Тандерболта. Недалеко от кладбища размещалось здание полиции, куда было доставлено тело бандита. Бедняга Фридрих Вард оказался полезнее обществу мертвым, чем живым. Да и бандитом он был не слишком удачливым: больше времени провел в тюрьмах, чем на свободе.
Город старался привлечь туристов, открыв еще два музея: военной истории и развития местных промыслов. Здесь восстановили также вокзальное здание давно уже закрытой железной дороги и за деньги пускают туда туристов. Слава богу, пока не берут денег за обозрение могилы Тандерболта.
Я разбил палатку рядом с офисом парка, но заснуть мне долго не давал живший на чердаке вомбат, напоминавший большого енота. Ему не понравилось мое соседство, и всю ночь он ходил по чердаку, фыркая и плюясь. Когда я высветил его фонариком, глаза вомбата горели красным дьявольским блеском. Пришлось на всякий случай достать топорик и положить рядом со спальником.
Ванина забастовка против использования его в качестве верхового верблюда продолжалась, но на сей раз мне удалось проехать на нем пару километров, остальные двадцать два до города Армидэйла (Armydale) я обреченно шел пешком. Оказавшись в черте города, мне пришлось еще час добираться до комплекса ярмарки с ипподромом, зато с городом познакомился. Все таки поразительно, что в такой глубинке существует город с собственной обширной Картинной галереей, Историческим музеем и Музеем искусства аборигенов. Оправдывая свое армейское название (Army – армия), город обзавелся также армейским музеем, и он даже богаче экспонатами военного музея в соседней Урале. Но, конечно же, гордость города – Университет Новой Англии.
Я забыл упомянуть, что Новоанглийский хайвэй получил свое имя от этого района Австралии. В США также есть район под названием Новая Англия, и там также есть одноименный университет. Жителей Новой Англии в Америке называют янки, в отличие от жителей юга США, называемых дикси. Местные жители еще не определились, как себя называть.
На ипподроме мне позволили пустить верблюдов в загон и разбить палатку рядом. Руководство ипподрома очень беспокоилось о спокойствии лошадей, привезенных сюда для участия в параде по случаю празднования дня АНЗАК (Австралийско Новозеландский Армейский Корпус), о котором я ранее писал. На следующий день должны были состояться торжества по поводу открытия Музея корпуса легкой кавалерии, принимавшего участие во множестве битв за океан. Это известие чуть не повергло меня в шок: может, эти армадельцы умом тронулись? Может, они еще и музей шахмат откроют? Как тот Илюмжинов, калмыцкий Остап Бендер, организовал в Элисте всемирный шахматный центр.
Эти Оси чокнулись на своей военной истории, и тому подтверждение я нашел, посетив соседей, приехавших для участия в открытии музея. Они собирались гарцевать на лошадях в униформе корпуса кавалерии времен Первой мировой войны. Правда, меня это не очень удивило. В Лондоне я знавал могильщика, который ежегодно участвовал в имитации сражения при Ватерлоо 1815 года. Было у могильщика звание майора, но он надеялся дослужиться до генерала. Он и меня приглашал поучаствовать – им позарез не хватало казаков для атак на французов.
Для участия в параде в Армидэйл приехал также Колин Во (Waugh) с семьей. Я приметил его, когда он руководил разгрузкой лошадей. При этом он попыхивал трубкой. В Австралии редко можно встретить курильщика трубки, реже, чем в США, поэтому и захотелось мне с ним познакомиться.
Колин владел скотоводческой фермой в районе Йеларбона, что на юго-востоке штата Квинсленд. Там на десяти тысячах гектаров паслось четыре тысячи голов крупного рогатого скота. Правда, Колин точно не знал, было ли там 4 или 4,5 тысячи. Хозяйствовал он с сыном Тимом, который оказался рядом и подошел поздороваться. Эти Во не используют лошадей при пастьбе и перегоне скота, предпочитая им четырехколесные мотоциклы.
Как и следовало ожидать, Кевин пожаловался на тяжелые времена и низкие цены на говядину. Он сдает скот по 1,2 доллара за килограмм, а в магазинах говядина продается по 8–9 долларов. Я решил Колина пожалеть и спросил, живет ли он в нужде. Колин от неожиданности такого вопроса встрепенулся – нет, живет он с семьей довольно комфортабельно.
Семья Во оказалась чрезвычайно дружелюбной и щедрой. Колин поделился со мной своим трубочным табаком, а Тим принес моим верблюдам полмешка фуража. Пригласили они меня также навестить их ферму, когда буду в Квинсленде.
Мне бы хотелось остаться посмотреть парад АНЗАК и открытие музея, на которое должен был явиться военный министр из Канберры. Однако управляющий ипподромом опасался, что стройные ряды конного парада будут несколько нарушены появлением моих верблюдов и получится конфуз перед военным министром. С этим доводом я был вынужден согласиться.
По дороге на Новоанглийский хайвэй я остановился возле булочной, где мне выдали четыре буханки черствого хлеба. Как всегда, я поделился с верблюдами по братски – половину им и половину мне. Пока я общался с прекрасными булочницами, вокруг верблюдов собралась группа аборигенов. Было всего 9 часов утра, но часть из них была уже или еще пьяна. Я проходил через район города, заселенный аборигенами, для которых государство построило жилой комплекс.
Внешне аборигены мало отличаются от американских негров, только кожа иссиня черная. В отличие от негров, аборигенов никто не привозил сюда в качестве рабов, они сами сюда пожаловали. Предположительно за 20 тысяч лет обитания на этой земле они не смогли ничего построить или изобрести, кроме пресловутого бумеранга, орудия пессимистов. Египтяне и европейцы тоже когда то пришли к идее использования бумеранга, но, убедившись в несовершенстве этого оружия, придумали луки и копья. Аборигены больше ничего не изобретали и даже бумеранг мало кто из них мог толком бросить. Они не дошли до идеи ношения одежды, а кроме бесполезных бумерангов оружием им служили копья и каменные топорики. При поисках съедобных кореньев они пользовались палками и заостренными прутьями. Жители океанского побережья употребляли для рыбалки очень примитивные сети.
Они верят, что все живые существа и объекты природы имеют душу, более сложной религии либо философии здесь не развилось. Мысль, что мы приходим из Страны Снов и туда же возвращаемся, конечно же, прекрасна, но характерна и для народов. У аборигенов не было представления о будущем, ради которого стоило бы жить и бороться, потому они ничего и не создали, включая и оружие. В этом плане они мало чем отличаются от американских индейцев. Неудивительно, что белым поселенцам не составило труда их завоевать. Недавно премьер министр Австралии предложил свершить коллективное покаяние белых за все невзгоды, принесенные аборигенам за время существования страны. Но это мазохистское действо вряд ли изменит судьбу коренного населения континента.
Заполняя дневник своего путешествия, я обнаружил, что наступил Международный День Трудящихся. Первое мая, но не видно кумачовых стягов на улицах, хотя в Австралии этот праздник отмечают профсоюзные боссы. А хотелось бы принять участие в таком шествии, верхом на Ване и лозунгом: «From Russia with Love & Peace».
Я решил передохнуть около заправочной станции, и пока устраивался в тени, подошел бородатый мужичок моего возраста и предложил зайти к нему домой на чашку кофе. Кевин оказался пенсионером, прослужившим в армии 31 год и вышедшим на пенсию в 50, сейчас ему 54. Он ежемесячно получает от государства чек на 1200 долларов, и это его губит. Он арендовал домишко за 200 долларов в месяц, оставшейся пенсии вполне хватало на жизнь. Ему не нужно бороться за существование, думать и даже мечтать. Не было у него и женщины, даже компьютера не водилось, чтобы погулять по Интернету, да и не умел он этого делать. Кевин отжил свою жизнь задолго до того, как она закончилась.
Мы медленно поднялись на перевал горы Блак Моунтан, Черной горы. За километр до перевала несколько в стороне от дороги была одинокая скала, называвшаяся Дьявольской. В туристском путеводителе сообщалось, что капитан Тандерболт использовал ее для засады. Я не удивлюсь, увидев табличку, отмечающую скалу, которую Тандерболт, вероятно, использовал как отхожее место.
Тео, хозяина гостиницы и заправки уже предупредили о моем приходе, и он решил бесплатно поселить меня в своей гостинице. Он распорядился накормить меня ужином и завтраком, а сам отбыл к сыну в гости. Я зашел в кафе при заправочной станции, и официантка спросила, что бы мне хотелось заказать. Я сразу же приосанился и попросил меню. Естественно, особых разносолов там не предлагалось, и я заказал жареную рыбу с картофелем, традиционное австралийское блюдо.
Рядом со мной ужинал водитель трейлера Джеральд, поведавший, что среди шоферов считается, что это остановка, Блак Маунтан, является самым холодным местом в Австралии. Джеральд работой был доволен, он перевозил свиней, 351 голову за ездку. Перевозочная компания платила ему 25,7 цента за километр и в день заработать он мог около тысячи долларов. Вот в этом я усомнился. Ведь в таком случае он должен был проезжать ежедневно 4 тысячи километров. Понятное дело, Австралия – страна легенд.
Я закрылся в своем номере, принял душ и залез под перину. Цивилизация особенно приятна в контрасте с ежедневностью дороги.
Доля женская
Фред позвонил в гостиницу города Дипвотер и договорился с хозяевами, что те найдут место для меня и верблюдов. Зная, что обеспечен ночевкой, я не спешил и не расстраивался, что Ваня не хочет идти под седлом. Спасибо и за то, что позволял проехать на себе хотя бы пару километров. Ну и хорошо, дольше пройду пешком, больше здоровья наберусь. Но вообще то я поражался самому себе: ну как удается мне, куряке и пьянице, проходить ежедневно 20–25 километров. И ведь с самого начала маршрута не было у меня никаких болезненных симптомов. Правда, учитывая свои дурные привычки, я ежегодно устраиваю себе продолжительные голодовки для очищения тела от скверны, в нем накапливаемой. В прошлом году проголодал я на воде 37 дней, кроме этого еженедельно я ничего не ем по вторникам. Так что стараюсь сохранить и дурные привычки, и хорошее здоровье.
Поселок Дипвотер (Глубокая вода) сохранился в первозданности, таким, какой он был в прошлом веке, с широкой центральной улицей и лавочками по сторонам. Его обитатели выходили на крыльцо, чтобы приветствовать черт знает откуда взявшуюся верблюжью экспедицию. Гостиница «Дипвотер» находится на северной околице городка. Рядом с ней устроен небольшой загон, где не осталось травы, вытоптанной пасшимися там лошадьми. Меня устроили в свободном номере старинной гостиницы, холодном и темном, но с электрически обогреваемым матрасом.
Проблема питания верблюдов была решена просто – хозяин гостиницы позвонил в магазин, где продавали сельскохозяйственный инвентарь и фураж. Через полчаса хозяева прислали в подарок верблюдам кипу прессованного сена.
Устроившись на ночевку, я решил прогуляться по главной улице городка. В магазине сувениров мне подарили чайную ложечку с названием города, выгравированным на ней. В булочной хозяйка угостила горячими пирожками с мясом и просила зайти утром за свежеиспеченным хлебом. В мясной лавке я задержался дольше, так как ее хозяин Бил Шилд попросил подождать, пока сварит для меня полкилограмма сосисок. Все в этом городке хотели меня чем-то. Этакое гостеприимство напомнило мне путешествие по США. Там, в штате Вашингтон, хозяева магазина предложили мне брать с полок все, что было нужно, не спрашивая платы. Помню, я взял тогда батарейки для фонарика и пакетик орешков M&M в шоколаде.
В городе не оказалось общественной библиотеки, а мне нужно было проверить электронную почту. Это тоже не оказалось большой проблемой – в мастерской по ремонту электроники у хозяина оказался компьютер с выходом в Интернет. Другое дело, что ничего нового для меня по электронной почте не пришло, а я все надеялся получить привет из Петербурга.
В гостинице меня познакомили с мускулистой и громкоголосой женщиной в потрепанных джинсах и кожаной шляпе. У нее имя оказалось также мужским – Джо Вильямс. В Австралии не редкость, когда родители дают девочкам имена в честь любимых дедушек или дядюшек. Правда, как правило, дается им еще одно женское имя, к примеру – Джо Сюзан.
Джо знала окрестные дороги, поскольку работала в компании, устраивавшей туристам недельные вылазки на природу. Днем они ехали верхом на лошадях по тропам вдоль горного хребта, а ночевать останавливались в подобных этому барах гостиницах.
Джо предложила мне присоединиться с верблюдами к их каравану, но я с сожалением отказался. Во-первых, я знал, что лошади и верблюды не всегда сходятся характерами, во вторых, верблюды очень не любят ходить по узким тропам, да еще в горной местности, где не всегда виден горизонт.
К вечеру бар наполнился гостями, в основном местными фермерами. Приехали и мои давешние хозяева, Фред и Маргарет, привезшие в подарок кипу сена для верблюдов. Это было традицией – два раза в неделю приезжать сюда на кружку пива, распивая которую, они делились новостями с соседями. Местная деревенщина общалась друг с другом значительно больше горожан. Эти люди были той самой основой, на которой держалось австралийское общество. И здоровой основой, насколько я убедился.
Заказав ужин, потягивали пиво два бородатых мужика лет под 60. Звали их Брайан Виллис и Джордж Вайат, и работали они могильщиками в пригороде Брисбена. Как правило, могильщики люди веселые, а эти – хоть самих в гроб клади. Я был заинтригован причиной столь мировой скорби и попросил поведать ее. Оказалось, Брайан и Джордж вместе служили в австралийском корпусе, посланном воевать во Вьетнам. В то время американцы использовали химикат «Агент оранж» как дефолиант, чтобы лишить возможности прятаться под покровом джунглей.
Много лет спустя оказалось, что этот химикат мог вызывать психические и органические расстройства. Сразу же после этого сообщения десятки тысяч бывших солдат в США оказались больными и подали в суд на государство, чтобы получить денежную компенсацию, и получили.
Однако если ты решил, что болен, то будешь болен. Я не отрицаю, что в некоторых случаях действительно могли произойти отравления, но в 99% случаев это чистая психология. Ведь те же вьетнамцы, которых выкуривали «Агентом оранж» из джунглей, почему-то смертельно им не отравились. Да, видимо, потому, что не с кого им было слупить многотысячную долларовую компенсацию – с коммунистов не слупишь.
Мне показалось, что у этих австралийских мужиков как раз и был этот случай психопатического самоотравления. Но они уверяли, что отрава в форме ртути сидит у них в костях, и ничем ее оттуда не вытянешь. У меня и на это нашлось предложение – ртутное отравление очень даже хорошо лечится четырехнедельным голоданием. Они посмотрели на меня как на идиота: мол, – ты что, шутишь? Да мы и дня без пищи обойтись не можем. Ясно, что зря я рассыпал перед ними бисер – им хотелось быть больными.
Рядом с загоном, где паслись мои верблюды, в передвижном фургончике со спальней, кухней и душем остановилась на ночевку пара пенсионеров. Звали их Флойд и Мэри Грифитс, и ехали они в гости к детям из Брисбена в Мельбурн. Флойд всю жизнь проработал кондуктором на железной дороге, а выйдя на пенсию, интенсивно занялся сольным пением. У него со времен юности не пропало желание выступать на сцене. Конечно же, в 65 лет трудно рассчитывать попасть на оперную сцену, но Флойд не кручинился и решил давать концерты в домах для престарелых. Аудитория там непритязательная, к тому же администрация иногда платила ему какие то деньги. Вот и здесь Флойд предложил спеть перед постояльцами несколько арий из опер, а в качестве компенсации хозяин позволил пенсионерам переночевать в вагончике около гостиницы.
Флойд спел несколько арий из репертуара Лучиано Паваротти, и это было совсем неплохо. Конечно же, к 70 годам его тенор приобрел старческое дребезжание и несколько раз во время выступления срывался, но для невзыскательной аудитории этот Карузо был вполне приемлем. Его наградили овацией. Счастливо улыбающийся Флойд вернулся за стол и заказал шницель. Он также пригласил меня погостить у себя дома, построенного на берегу океана. Я записал его телефон и адрес, но не был уверен, что смогу долго выдержать пение Флойда, если окажусь у него дома.
Мать Коллинса, хозяина гостиницы, пригласила меня к столу для почетных гостей и подала шницель. Хайди уселась рядом и принялась рассказывать, какой у нее хороший сын и внучата. При этом она ни разу не упомянула жену сына, да и так невооруженным глазом было видно, что они на дух друг друга не переносят. Невестка позволяла ей приезжать сюда всего два раза в год и только на неделю.
Мать гордилась своим Коллинзом, который за 20 лет работы на шахтах смог накопить денег, чтобы взять в аренду эту гостиницу. Дела у него шли неплохо, и шахтер надеялся со временем выкупить гостиницу.
Я загодя включил электронагреватель матраца и отошел ко сну в блаженном тепле. Цивилизация имеет свои достоинства. За прошедший вечер я успел поговорить с десятками человек и расспрашивал у старожилов, какие дорожные условия ждут меня впереди. Они в один голос предупреждали, что дорога впереди крутая и извилистая. Коллинз предложил наиболее крутой и узкий участок дороги преодолеть по полотну заброшенной железной дороги.
Утром я решил последовать его совету и достигнув переезда, свернул на рельсовую колею. Железная дорога действительно не была крутой, но ее полотно было покрыто щебенкой, а не асфальтом, к которому мы привыкли. Я пытался идти по шпалам, но расстояние между ними было значительно меньше ширины моих шагов. Вскоре стал я спотыкаться и чертыхаться. Вначале верблюдам было безразлично, шагать ли по гравию дороги или по гравию полотна, но вскоре я заметил, что они замедлили походку и более осторожно ступают, стараясь поставить ноги на шпалы – острая щебенка ранила их мягкие копыта.
Полотно железной дороги прорезало скальный массив, и вскоре с двух сторон надвинулись гранитные скалы, с которых капала вода. Вода оказывалась также и между рельс. Когда дорога проходила в лощине, верблюды фыркали и сопротивлялись – очень не любят они замкнутые пространства. Вскоре впереди, метрах в 20, я узрел коричневую змею, гревшуюся на рельсе. Это наверняка была одна из самых ядовитых змей Австралии. Естественно, при виде нас она поспешила убраться, возмущенная. И неудивительно – змей здесь не беспокоили 15 лет, со дня закрытия горного участка железной дороги.
Встречи с этим пресмыкающимся было достаточно, чтобы свернуть с неудобного пути. Я высмотрел пологий спуск с насыпи железной дороги и пробился сквозь лесные заросли к шоссейной дороге, шедшей параллельно железной. Материл себя нещадно: «Ну что же ты, дурашка Толяшка, чужих советов слушаешься. Аль своей головы на плечах нет? Уж мог предвидеть, что на заброшенной ветке можешь встретить». А шоссейная дорога оказалась отнюдь не хуже или опаснее, чем была до этого.
Мой внутренний монолог был прерван остановившейся рядом машиной с двумя прелестницами на борту. Приветствовали они меня с европейским акцентом, и я не прочь был с ними пообщаться. Привязав верблюдов к дереву, я устроился в тенечке эвкалипта и скрутил сигаретку. Тем временем позволил барышням угощать верблюдов яблоками, а себя настоящим черным хлебом, который не продается в местных магазинах. Барышни оказались сестрами, старшая из которых давно живет в Австралии и получила гражданство, а младшая приехала ее навестить из Чехии. Они ехали из Брисбена в Сидней и не могли пропустить такую невидаль, как верблюды на дороге. Естественно же, я незамедлительно в них влюбился, но не знал, что с этой любовью делать. Правда, они презентовали мне прекрасный заменитель – каравай ржаного хлеба с тмином и бутылку красного вина. Можно и нужно жить на этом свете хотя бы из-за подобных встреч.
Я уже прошел и 20, и 25, и 27 километров. По карте здесь должна была находиться деревня с южноамериканским названием Боливия, но никакого жилья поблизости от дороги не видно. Наконец, рядом с дорогой увидел фанерный щит с рекламой: «Обучаем машинописи, исправляем правописание». Ниже указан был номер телефона со стрелкой влево. Я несомненно нуждался в улучшении своей машинописи, да и английское правописание хромало, вот и последовал указанию стрелки. Спустившись к ручью и перейдя мостик, я оказался перед воротами, за которыми дорожка круто поднималась к дому на холме. С крыльца дома сорвалась собака и понеслась в нашем направлении, извергая возмущение лаем.
Верблюды взирали на нее невозмутимо, любая собака была для них моськой. Если какая слишком надоедала, они могли ее лягнуть так, что она была вынуждена лаять уже в полете. В отличие от лошадей, лягаться они могли вперед, назад и вбок.
За собакой в нашем направлении спускалась женщина лет сорока пяти, стройная, но неприбранная. Одета она была в застиранные джинсы, такую же мужскую рубашку, а голову ее прикрывала бейсбольная кепка. Передвигалась осторожно, вероятно, какая то боль затаилась внутри.
Я представился и попросил остаться на ночь, хотя нужно бы остаться на две – верблюды нуждались в отдыхе после столь трудной дороги. Она без колебаний согласилась меня приютить и помогла отворить ворота. По дороге к дому я обратил внимание на то, что она несколько подгребает левой ногой, поэтому и трость с собой носит.
Женщина перегнала трех своих лошадей на дальнее пастбище, а верблюдов мы отправили пастись рядом с домом. Мне она определила спальню, вход в которую был с веранды. На кухне топилась плита, и, подбросив еще дров, Яна принялась готовить ужин. Я очень ее поддержал, когда Яна достала фужеры и наполнила их вином, которое было мне подарено прелестными чешками.
Яна уж 15 лет жила вдовой после того, как ее муж покончил жизнь самоубийством. Последние годы у нее появились симптомы полиомиелита, которым она переболела в детстве. Получает Яна минимальную пенсию 640 долларов в месяц, чего почти хватает, так как не надо ей платить за квартиру. Держит она еще трех лошадей, но почти не ездит на них из за болезни. На шестидесяти гектарах земли пасется всего с десяток голов скота, а может уже и нет его, поскольку изгородь давно рухнула, и соседский скот пасется на ее землях.
Рассказывала она свою историю, немножко запинаясь, и я не без оснований предположил, что Яна приняла винца еще до моего прихода. После ужина я вышел на улицу покурить и спросил у нее, что бы я мог сделать по дому. Яна обрадовалась предложению, поскольку на днях спилила бензопилой сухое дерево и, разрезав на поленья, привезла во двор. А я обрадовался возможности показать мужицкую могутность и принялся колуном щелкать поленья, как орехи. Яна таскала их в кладовку, сделанную из прохудившейся цистерны для сбора дождевой воды. Все дома в деревенской местности снабжены такими цистернами, и жители пользуются дождевой водой как для питья, так и для хозяйственных нужд.
Вернувшись на кухню, мы допили вино, остававшееся в холодильнике, и продолжили разговоры. Яна несколько лет вела тяжбу с мэрией города Тентерфильда, которая проложила муниципальную дорогу через земли Яны без ее разрешения. Она надеялась выиграть несколько десятков тысяч долларов. Да как в анекдоте говорится: «съисть то она съисть, да хто ей дасть». У города были адвокаты, а у Яны только желание и необходимость бороться с Системой.
Когда то она решила открыть курсы секретарш. С тех пор и висит тот фанерный щит, на который я обратил внимание по дороге сюда. Яна надеялась, что будущие секретарши гурьбой хлынут сюда, и она на дому будет зарабатывать, давая уроки. Но забыла или не знала, что по нынешним временам все секретарские операции делаются на компьютере, а оного у нее не было. Яна никогда не училась работать на компьютере и вряд ли когда-нибудь этому научится.
Он показала мне свое письмо в редакцию местной газеты. В нем она возражала редактору, который утверждал, что жители города Тентерфилда зря поехали помогать жителям Сиднея ликвидировать последствия урагана. Неделю назад пронесшийся через Сидней ураган с градом перебил массу стекол в городе, но последствия были ликвидированы незамедлительно. С учетом этого поездка местных волонтеров в Сидней оказалась бессмысленной.
Яна напоминала, как в течение пяти лет засухи в этих краях вся Австралия, включая жителей Сиднея, слала помощь жертвам засухи, и Яна участвовала в ее распределении. А вот теперь пришла пора помогать жителям Сиднея. Я не мог понять логики ее письма, получалось что-то типа: в огороде бузина, а в Кыеве дядька. Вероятно, Яне хотелось напомнить читателям газеты о своей важной роли в общественной деятельности. Ведь на следующей неделе должно было слушаться дело об иске, предъявленном Яной городу.
Бывали в жизни Яны лучшие времена, но, живя бобылкой, она опустилась. Работая в поле или пиля лес, она не обращала внимания на свою внешность. В ней не осталось, а возможно никогда и не было женщины. Меня смущала история с самоубийством ее мужа, произошедшим в этом доме. (Позднее я узнал, что с Яны не снято подозрение, что она и убила своего благоверного.) Ложась спать, она оставила дверь своей спальни распахнутой, но я решил не пытать судьбу и на цыпочках прошел в свою спальню. Находясь в экспедиции, я выключаю свои эротические позывы.
На следующий день Яна отправилась в Дипвотер давать школьникам урок английской выездки лошадей, называемой дрессажем. С лучших времен у нее сохранилась униформа, и когда Яна ее надела, то своим видом напомнила мне английскую леди, собирающуюся на лисью охоту. Я даже сожалел, что не завернул давеча к ней в спальню.
В отсутствие Яны я изучил собранные ею документы, подтверждавшие, что ее предок, Боб Ричардсон, в 1817 году прибыл в Австралию кандальником. Несколько раз он пытался бежать с каторги, а потом устроился работать помощником садовника при ботаническом саде. Его потомки заселяли и осваивали эту страну, но неизбежное вырождение рода привело на свет Яну, его завершающую.
Из всех книг ее библиотеки больше всего мне понравилась повесть Брайана Тэйлора с дарственной подписью Яне. Повесть называлась «Рогатулька», и в ней автор вспоминал деревенское детство, напоминавшее мне собственное. Ведь так же мы охотились за воробьями с рогатками, рыбачили и ходили в ночное. Детство у всех одинаковое и прекрасное, а вот взрослая жизнь получается, как ты ее для себя определил в юности. К примеру, для себя определил я приоритетом развитие внутренних способностей и поиск смысла жизни. Классическая триада жизненных приоритетов: построить дом, произвести детей и посадить дерево, оказалась для меня неосуществимой. Не обремененный собственностью и семейством, я мог познавать мир, но до сих пор не знаю, стоила ли эта овчинка столь продолжительной выделки.
Автор книги многие годы проработал координатором комитета по созданию Национальной туристской тропы вдоль восточного побережья Австралии. По всей видимости, должен был он знать и те места, куда я держал путь. Из послесловия к его книге я нашел название города, где он живет, совсем рядом с маршрутом, который себе наметил. Я решил встретиться с Брайаном.
Яна вернулась к вечеру навеселе. Привезла она с собой и бутылку белого вина. Мы сели на кухне и долго говорили о наших бывших любовях. К сожалению, Яна сняла спортивный костюм английской леди и вновь превратилась в разбитую полиомиелитом стареющую женщину позднего бальзаковского возраста. И опять по дороге к себе я не завернул в ее спальню. А может и завернул – уж и не помню.
[1] (Вернуться) Полностью книга выйдет в издательстве «Алетейя» в 2016 г.
/
Санкт-Петербург /