Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2015
А.
НИК
/ 1945–2011
/
Сон о Фелмори [1]
ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К
ПУБЛИКАЦИИ
Я – это другие.
А. Рембо
У А. Блока есть небольшой
прозаический текст под названием «Ни сон, ни явь», который создавался
чуть ли не 20 лет – с самого начала столетия до последнего года жизни
поэта. Блок так и не смог «точно» определить, что такое предстало ему в видении
(разумеется, читателю нельзя упускать из виду желания поэта зафиксировать
страшную эпоху в изменяющихся личинах). Кстати, кто-то
из исследователей небезосновательно сравнил фрагмент из этого блоковского этюда со «Случаями» Д. Хармса…
А. Ник,
публикацию цикла снов которого мы завершаем, думается, вряд ли дерзал поставить
диагноз своей эпохе: его интересовало другое – взаимопроникновение сна и
яви, отсутствие отличия одного от другой… Неспроста в предлагаемой ниже
Четвертой книге из 40 текстов-снов – восемь имеют в заглавии маркировку
«явь», что не лишает эти тексты подчеркнутой «сюрреальности»…
Показательно и наличие такого названия, как «Сон или явь?»: автор словно разводит в недоумении
руками – такие невиданные смешения возникают перед его закрытыми вовне и
открытыми внутрь глазами, смешения поистине со свойствами монтажа. Так, в
последнем тексте IV книги сновидец счастлив посещением Черного моря в пражском
сне.
Если в Четвертой книге намечено
стремление к сновидческому осмыслению яви, то в Пятой, последней, книге сон осмысливается как явление,
скорее, «головное», отчего в выстраиваемой модели мира А. Ник склонен
перенимать чужие сны – это еще один из витков его непревзойденной
навигации. Вместе с тем проникновение в чужое сновидЕние
(или сновИдение?) оказалось чревато не только
расширением обзора иного пространства. Это стало странным и в чем-то даже
страшным экспериментом по расширению самоидентификации – вплоть до
собственного расщепления, развоплощения…
Так, последний сон,
представляющий собой поток сознания, маркированный полным отсутствием знаков
препинания и заглавных букв (даже в именах), заставляет вспомнить последнюю
главу Джойсова «Улисса». Случай А. Ника
кажется драматичнее: здесь вопрос ставится о самоидентификации: вопрос «кто я?»
может иметь до странного большое количество ответов: муж, холостяк, отец,
любовник, растлитель… Наверное, это несравненный экзистенциальный опыт
человека, переставшего доверять собственным глазам – а они имеют
обыкновение слабеть, собственным ушам – и они имеют обыкновение глохнуть,
собственному сердцу – а оно может потеряться пуще головы… Гипнотические
путешествия А. Ника как будто порождены догадкой, что всё в яви происходит не с
его «я». Как сказано в одной из прозаических миниатюр «пятикнижия»,
«…я <…>вообще не просыпался бы». Очень показательно здесь сослагательное
наклонение! Бегством от плоской реальности отмечен и упомянутый последний сон,
по сути являющийся бредом, некой реализованной манией
во что бы то ни стало заполнить страницу обрывками то ли действительности, то
ли воображения.
Создать новый единый эпос в
условиях нынешнего мерцающего мира и еще больше мерцающего сознания (со-знания этому миру) почти
невозможно. А. Ник в своей пенталогии снов решился
создать мозаику, странными приближениями–удалениями полнящую так называемую
реальность, опрокидывая эту явь в неизвестное, высвечивая скрытое, не
признаваемое «дневным» сознанием.
Судить, чего здесь больше –
яви или сна, опять предоставляем читателю.
В заключение сердечно благодарю
Б. Ванталова за помощь в подготовке текста к публикации.
П. Казарновский
книга IV
Перестал ей писать письма,
как бы
себе перестал писать эти письма.
Когда писал ей эти письма, на душе было легко,
словно бы себе эти письма писал и сам
их с радостью получал, или же видел, с какой
радостью она получает эти письма, открывает,
читает и смеется и грустит.
Перестал ей писать письма, как будто бы
в себе самом что-то убил.
Перестал записывать сны, хотя и снятся они
порой диковинные. Перестал радоваться жизни,
мысли всё больше о старости, хотя и гоню их прочь.
Сплю очень плохо. Наверное, это оттого, что
перестал писать ей письма, сны записывать и
думать о смерти.
(Из Записок русского путешественника)
Сон о Софье Европовне
Софья Европовна ползла по земле на четвереньках. Подползая к трамвайным рельсам, она не заметила, что с правой стороны на нее мчится трамвай. Софья Европовна была учительницей, и поэтому все дети закричали:
– Софья Европовна, Софья Европовна, трамвай!
Это были придурковатые дети из специальной школы, но маленькая девочка Лиза, моя дочь, бросилась опрометью к Софье Европовне и вовремя остановила ее. Трамвай промчался совсем рядом.
Придурковатые ученицы оказались довольно приятными молодыми девушками. С ними были еще две учительницы. Одна из них говорила другой:
– Еще сегодня утром она ходила нормально, как все люди, а после обеда снова ползать начала. А мне еще сказала: «Так удобней. Я вдруг чувствую себя зверьком и не могу ходить потом нормально».
– Да, и представьте себе, – заметила вторая учительница, – дети ее больше всех любят. Это всё, наверное, оттого, что она ползает в черном платье и черных чулках. Волосы и глаза у нее тоже темные, а в руках она все время держит черный пакетик с хлебом. Дети так любят этот хлеб.
Потом мы все, то есть Софья Европовна, учительницы, дети и я, начали падать пока не образовалась куча мала с маленьким кругом посередине. Старуха за мной запела мусульманский гимн, все подхватили, а в середине круга появилась одна из учениц и начала раздеваться. Она дернула за молнию, платье сползло на пол. На ученице был странный лифчик с отверстиями посередине, и все мы увидели два багровых соска. Она еще и сама схватилась за грудь, и они почти вывалились из лифчика. Когда платье наконец совсем сползло на пол, все мы увидели, что на ученице даже нет трусиков, но зато в руках у нее был листок бумаги, и она собиралась нам сообщить что-то важное. Стало тихо… И всё…
12.06.79. Прага
Явь № 1
Лиза
Заложив руки за спину, Лиза ходила по комнате. Было ей всего два года, а она уже умела читать, писать и танцевать. Она знала наизусть «Манифест», написанный господином Аксельродом, знала одну популярную песню «Не стриги меня, мама…» на стихи господина Аксельрода и сама написала десять предложений на десяти языках, не исключая и русского. – Наша Лиза большой вундеркинд, – говорила ее бабушка, и слезы выступали на очках ее. Она их снимала, и Лиза тут же бросалась к шкафу и доставала из него различные предметы: программу телевидения, ножницы, записные книжки господина А. Ника, носовой платок для протирания очков и, конечно же, свежую сельскохозяйственную газету, в которой на предпоследней странице в разделе “Разное” было помещено короткое сообщение о вундеркинде Лизе, проживающей в горной области Ештеда, в деревушке Малый Дуб. Лиза брала у бабушки очки и нараспев с закрытыми глазами читала заметку о себе. Бабушка слушала и сморкалась.
Когда домой приходил уставший автор многих повестей и романов, Лиза бросалась к нему навстречу и восклицала:
– Отец, папочка! Ты опять воняешь коровником, или птицефермой, или скотным двором.
Отец грустно, папочка грустно улыбался и садился обедать. Пообедав, он брал очки и читал вслух объявления. Лиза с бабушкой слушали не перебивая. Кончив свое чтение, отец засыпал, и Лиза тихонечко снимала ему с носа очки и бережно прятала газету в зеленую бархатную сумочку. Бабушка вздыхала и шла покормить голубей. Голуби садились ей на руки, некоторые приносили письма. В горах Ештеда бушевала снежная буря. На дворе трещал мороз. Отец просыпался и шел проветриться. Помочившись на белоснежный снег, тяжело вздыхал и говорил:
– Не жизнь, а карусель, ей-богу!
Вундеркинд Лиза мыла посуду и мурлыкала с кошкой Грязнулей старую французскую балладу. Вечером отец, бабушка и Лиза усаживались поудобнее к телевизору, и уже через несколько минут трехголосный храп оглашал начало вечерней программы.
28.IV.78. Прага
Сон о звериной любви
Мы как всегда вечером, после ужина, бросились друг к другу в объятия и сползли с дивана на ковер. Руки и ноги наши переплетались, мы кричали, стонали и плакали от наслаждения. Когда стало тихо, мы услышали, как наверху что-то с грохотом повалилось.
– Это они, – сказала жена. – Когда же наконец ты их убьешь? Уж который день мы не можем помыться.
– Пойду, – ответил я.
– Будь осторожен, – предупредила меня жена.
Я поднялся на второй этаж и открыл дверь в ванную. Из-под ванны выползла толстая длинная змея, посмотрела на меня и снова заползла на свое место. Я взял шланг, сел на край ванны и стал ждать. Через несколько минут на порог выполз огромный толстый гад. Он поднял свою голову и зашипел на меня. Я пустил воду и сильной струей стал отгонять гада к лестнице. Но струя оказалась недостаточно сильной для такого упругого тела гада, и он надвигался на меня. Потом он подскочил и попытался меня ужалить. Я увернулся, и гад, уже не замечая меня, пополз к своей змее, которая его уже поджидала около ванны.
«Теперь они сплетутся в один клубок и с грохотом бросятся в ванну», – подумал я, но ничего подобного не произошло. Змея и гад начали странный, медленный и, как я догадался, любовный танец. Они изгибались, вертелись друг против друга и не спешили свернуться в клубок. Как зачарованный, смотрел я на их танец. Когда он кончился, гад осмотрелся и, увидев в углу дыру, заполз в нее. За ним поползла его подружка.
Я спустился вниз. Жена ждала меня с нетерпением. Глаза ее блестели, дыхание было прерывистое.
– Подожди, – сказал я.
– Не могу выдержать, – зашептала она. – Будем, как звери, рычать, кричать, любить друг друга, кусая, лягая и ударяя.
– Подожди, – снова сказал я. – Звери так не делают. Звери сначала танцуют свой любовный танец, а потом тихо заползают в свой угол и нежно там любят друг друга без всякого шума, выкриков и всего прочего. Только мы, люди, хотим быть как звери. Любить друг друга как звери, не понимая, что всё это выдумали мы сами, люди! Понимаешь меня?
Жена встала, и мы с ревом бросились на ковер.
6.VII.78
Сон о заявлении
Те трое появились в нашей квартире совсем недавно. Это были молодые супруги с дочкой. Их двери вели прямо на кухню, и их дочь целый день сидела около их газовой плиты, вернее, ее половины. Как только они поселились у нас, по целой квартире забегали тараканы, а в каждом углу повисла густая паутина.
– Откуда столько тараканов? – удивленно спрашивал я соседей.
– Откуда-откуда! – отвечали они. – С ихних помоев. Выливают их прямо в раковину, еще и ухмыляются. С тараканами выливают. А вчера заявление в ЖАКТ отнесли.
–Заявление? – удивился я.
Все квартиранты стояли на кухне, сложив руки на груди и опустив уголки губ.
«Пойду в ЖАКТ», – решил я и пошел. В ЖАКТе мне охотно показали это заявление. Вот оно.
Заявление.
Пожалуйста, дайте нам еще одну комнату, а то мы не можем совокупляться на глазах нашей дочери, или нашу дочь пусть возьмут в детдом, чтобы мы могли совокупляться без посторонних детских глаз!
«Очень странное заявление», – подумал я и вернулся домой.
– Ну что? – спросило меня общество.
Мне не хотелось говорить им правду.
– Ничего особенного, обычное заявление. Но вот о чем я думал по дороге, идя домой: мы бы могли освободить чуланчик наш, чтобы ихняя девочка могла там играть, а не просиживать целыми днями на кухне у вредной для здоровья газовой плиты.
– Чуланчик? – конечно, недоумевали соседи. – А что наши грибочки, варенье, картошка? Куда всё это?
– Что грибочки! Девочка пойдет в детдом, а кто ей там даст грибочков, вы, что ли?
– Говори правду! – заволновались жильцы. – Чуланчик, детский дом, правду нам подавай!
Пришлось сказать им правду.
– Так значит, они не могут совокупляться, – качали все головой.
– Позвольте! – поднял руку одинокий сумрачный сосед. – Совокупляться значит еб*ться, что ли?
– Это вас не касается! – отрезал я. – Если не знаете, что такое совокупляться, то значит, это вас не касается. Но если хотите знать, то совокупляться это и означает по-вашему еб*ться.
– Я тоже хочу еб*ться, – сказал сумрачный сосед
– Ну, и на здоровье! – он уже начал меня раздражать.
– Ну как же, если чуланчик этот девочке отдадим?
– Вы свободный, неженатый человек. У вас есть своя площадь. Вот и еб*тесь себе на здоровье в своей комнате.
– Но кого я приведу? Я никого не знаю, а эта девочка…
Конечно, я понял, что, если девочка будет целый день в чуланчике, сосед к ней полезет.
– Нет, это не выход из положения, этот чуланчик. Надо с ними серьезно поговорить, – решил я.
– Вот-вот, поговорить, – согласилась вся кухня.
Я откашлялся и постучал в дверь. Никто не отозвался. Я взялся за ручку и вошел в комнату. Теперь представьте себе мой ужас-страх, когда я увидел безумные, полные ужаса глаза девочки, которая сидела на кровати, сжавшись в комочек, и наблюдала за двумя огромными пауками, которые с вожделеющими, полными безумной страсти глазами приближались друг к другу.
«Мешает нам совокупляться», – пронеслись у меня в голове слова заявления.
6.VIII.78
Явь № 2
Памятник Стерегущему[2]
Тепло. Солнышко светит. Я лежу в парке с закрытыми глазами. Отдыхаю, греюсь. Кто-то подошел ко мне. Судя по голосам, это несколько девушек. Они поют песню. Не вспоминаются слова, помню лишь, что пели они о каком-то кавалере. Пели очень вызывающе, особенно одна из них, словно бы эта песня предназначалась мне. Но я не открывал глаза. Тогда девушки подошли ко мне ближе, а мне пришлось сесть, но глаз я не открывал. Рядом со мной посадили ребенка, а в ухо мне вдруг зашептал горячий девичий голос. Сначала вроде: «хухе не хоха?» Я молчал. А потом: «пойдем со мной, я тебе дам! Я его там оставлю на так долго, как только ты захочешь, пускай он там болтается. Я и волосы свои расчешу». – Еще не открывая глаз, я ответил:
– Как же я могу с тобой идти, когда у меня жена, двое детей?
– Всё равно, – горячо шептала она. – Я хочу от тебя иметь детей.
Тогда я открыл глаза. Передо мной склонившись стояла молодая девушка с медными волосами, наверное, крашеными. Ее голубые глаза умоляюще смотрели на меня.
Тогда я действительно открыл глаза и, встав с носилок, покачиваясь, пошел пить чай.
26. XI. 78 г.
Сон о Богемии
Художник и скульптор сидели в винном погребке, болтали, попивали вино и разглядывали остальных посетителей. Напротив них за столом сидела одинокая молодая женщина. «Красивая блондинка, – сказал скульптор. – Давай-ка с ней познакомимся», предложил он своему другу художнику. Потом в упор посмотрел на блондинку, но та делала вид, что его совсем не замечает.
Скульптор ерзал на стуле, бросал пламенные взгляды, нарочно громко говорил с другом об искусстве, но ничего не помогало, блондинка сидела тихо погруженная в себя. Тогда скульптор сказал художнику: «Достань бумагу и нарисуй ее».
Художник достал два листа бумаги, один дал скульптору, другой оставил себе, и они принялись рисовать блондинку. Удивительно, но на этот раз на стуле заерзала блондинка.
Кончив рисовать, друзья подсели к блондинке и показали ей свои рисунки. Она их рассматривала, сморщив лобик, а друзья подливали ей и себе вина. Скульптор разглагольствовал: «Это всё ерунда. Что это такое – рисунок? Вот ваши руки! У вас такие красивые руки. Мне бы хотелось отлить из них форму, оставить их себе на память, а потом использовать в большой скульптуре».
Короче говоря, уговорили ее идти с ними в мастерскую. В мастерской скульптор тут же развел в корыте гипс. Корыто стояло на полу.
– Нагнитесь, – предложил скульптор блондинке.
Она нагнулась, скульптор нежно взял ее руки и погрузил их в гипс.
– Немного подождите, гипс затвердеет, и я освобожу вас из плена, – шутил скульптор. Блондинка стояла согнувшись, кровь приливала ей к лицу, а приятели поставила пластинку и попивали спокойно вино, развалившись с бокалами и сигаретами на диване. Гипс твердел.
– Скоро ли? – спросила блондинка.
– Скоро, скоро, – убеждал ее скульптор.
Когда гипс совсем затвердел, скульптор встал, подошел к корыту, постучал по гипсу костяшкой пальца и сказал приятелю:
– Твердый, сними трусики.
Приятель встал, подошел к блондинке сзади. Та закричала, пытаясь высвободиться, но куда там: застывший гипс и корыто были тяжелыми, не поднимешь, руки поломаешь.
Поигрались с ней оба. Потом уставшие, но удовлетворенные разбили гипс и отлитки[3] прекрасных рук подарили блондинке. Та плакала, ругалась, кричала, трясущимися руками натягивала трусики, а потом, схватив слепки, помчалась в полицию. Меланхоличный старшина даже не рассмеялся.
– Барышня, – сказал он, – вы живете в Богемии, а знаете ли вы, что это такое? Ну а если знаете, то мы, чехи, должны держаться друг друга. Как говорится, уж если ты живешь в Богемии, то будь до конца богемцем и не доноси на богемца[4]. Вот так, милая барышня! А руки свои возьмите, красивые ручки, пригодятся еще.
1978 год
Катин сон
От Малого Дуба до Чешского Дуба два километра, под гору. Это расстояние можно преодолеть за 15–20 минут быстрой ходьбы. Но Катя с бабушкой оказались в Ч. Дубе моментально, так как вместо проселочной дороги они соскользнули вниз по острому блестящему острию ножа.
24.09.79. Прага
Явь № 3
О барине и мужике
Однажды барин позвал к себе своего единственного мужика и спрашивает его:
– Послушай-ка! Э… как тебя, мужик! У тебя баба есть?
Барин прекрасно знал, что у мужика баба есть, ведь мужику без бабы, как без коровы, как без свиньи, коня или куры.
Мужик, не чуя злого, отвечает:
– Конечно, есть. Как нам без нее? Нам без нее, как без козы.
– Это хорошо, что у тебя есть баба, – похвалил барин мужика. – Да только ты скажи мне, красива ли она?
Тут мужик уж призадумался. И так свою бабу вспоминал и эдак, да только не мог насчет красоты ничего вспомнить.
– Мы в этом не разбираемся, – наконец ответил он. – Нам эта красота не нужна. Мы и без нее как-нибудь, в поле-то…
– Ага, – на этот раз задумался барин. Долго он думал, очень долго. У мужика уже ноги устали от стояния и спать захотелось отчаянно, да потом барин одумался и снова спрашивает:
– А любовь между вами есть?
Тут уж мужик не выдержал, хитро так ухмыльнулся, похотливо и говорит:
– Да ладно уж вам, батюшка, спрашивать… Раздеваться, што ли?
15.08.79
Сон о пай-мальчиках
Пай-мальчики в черных кожаных пальто пришли к нам на аэродром. Осмотрелись, увидели, что самолеты стоят без дела, и сразу к нам: «Немцы близко, а вы тут без дела сидите, курите. А ну все в воздух!»
Мы поднялись, немцев не видать, одни коровы на лугах пасутся, и все разного цвета: черные, рыжие и в крапинку. Командир эскадрильи и говорит в микрофон: «Стреляйте только по черным. Потом скажем, что был туман и видимость плохая». Ну, и перестреляли мы всех черных коров.
Пай-мальчики там внизу думали, что мы их хотим за нос провести и тогда, взявшись за руки, согнали на аэродром всех остальных коров и перестреляли их, бедненьких, из пистолетов. Мы сели с трудом, вылезаем из самолетов, а они к нам:
– Говнюки, мерзавцы! Народное добро портить!
Ну и дали всей нашей эскадрильи по десятке. Мы еще потом смеялись: нечего сказать – пай-мальчики!
20.09.79
Сон о моей голове
Ко мне подошел молодой человек в шляпе и ударил меня ногой по голове. «Моя голова это не футбольный мяч, – подумал я. – Что, моя голова это не арбуз. Моей головой нельзя играть в футбол и мою голову нельзя сожрать!»
Все эти молодые люди в шляпах и пожилые в кепках хотели расколоть мою голову пополам, как скорлупу от ореха, но разве моя голова – это орех?
Все эти любопытные люди подходили ко мне и отходили от меня, пытаясь увидеть, что находится внутри моей головы.
Внутри своей головы сидел я и обеими руками держался за стенки обоих полушарий, стараясь удержаться и не вывалиться наружу. «Еще немножко, – думал я. – Я не выдержу».
Но были и перерывы между молодыми и пожилыми людьми. В перерыве приходила симпатичная девушка в косынке и, склоняясь над моей головой, пихала в нее иголку без нитки.
«Моя голова – вовсе не тряпка», – удивлялся я и гладил стройные девичьи ноги.
11.03.1979
Сон о квадратных людях
Да, да, да!!!
Странные люди окружили нашу крепость. Кто-то сказал:
– Это совсем не люди, это пришельцы с другой планеты.
Мы спрятались и стали их поджидать. Наверняка придется стрелять. Вот они появились. Были похожи на нас, только головы у них были квадратные, и глаза, и нос, и рот, и уши – всё квадратное.
– Они нас съедят, – запаниковал один.
– А зачем им нас жрать? – возражал другой.
– Тихо!
Мы слышали, как свистит, булькает у них в желудках. Вот кто-то из них пустил газы.
– Да они совсем как мы, слышите? Они, поди, и воду пьют.
Любопытные, вооруженные пришельцы лезли сквозь дыру в стене. Об этой дыре мы совсем забыли. А почему любопытные? Мы видели, с каким любопытством блестели их квадратные глаза.
– А что если мы их съедим? – предложил кто-то. – Они думают, что мы съедобные, а мы думаем, что они.
Было страшно. Их было много. Они окружали нас со всех сторон, все в черных, одинаковых формах, формах космонавтов?
Мы притискивались друг к другу всё тесней и тесней. Хотелось сжаться в комочек, сделаться таким маленьким незаметным муравьем и проскользнуть, залезть под камень и сидеть там, затаив дыхание, пока не кончится весь этот кошмар.
Но они приближались. Окружили нас квадратом, и мы начали стрелять, а они всё еще удивлялись. Наши ружья стреляли, но не убивали их, словно бы наши ружья стреляли вхолостую. Бух, бух, бух! Да, да, да!
Наверное, все-таки они нас сожрали.
И с говном.
29.03.79
Явь № 4
Сидим при свечах. Первый поднял указательный палец. Второй сосал большой. Третий пытался безымянному дать имя. Четвертый средним пятой – под юбкой. Пятая мизинцем в носу. Когда шестой снял со стола голую ступню, в комнате стало прохладнее.
9.11.1979
Мини-сон
Приснилась курица. Кудахтала всю ночь, бедняжка, спать мешала.
Утром проснулся – болели яйца.
9.11.79
Сон русского путешественника
Полуголый человек лезет по скале и при этом стучит по ней молоточком. Это двенадцать раз раненный солдат. Он поворачивает к нам голову и заявляет:
– Они теперь выдумали такое оружие: используют грозу, как стрельбу из пушек, и поэтому нашими пулеметами бесполезно в них стрелять.
Заявив это, снова стучит молоточком о скалу и лезет дальше.
Она предложила мне путешествовать с нею по Сибири.
– Там столько всего нового понастроено! – сказала она. – Поедем?
Мы прошли по шпалам 20 000 километров, и я увидел широкую реку, которая, однако, внезапно обрывалась и совсем исчезла в лесу, а на берегу стояла электростанция.
Какой-то мужик мне сказал:
– Вода нынче дорогая. Нам ее продают втридорога. По ту сторону электростанции вода обычная, а нам продают электрическую воду, которая протекает через плотину. Она, мол, питательнее. Не знаю как питательнее, но дорогая – это точно!
Поднимаемся в гору и попадаем в какой-то город. Сразу вижу здание, огороженное плотным забором. Дмитрий кричит:
– Сюда, сюда!
Кричит он откуда-то сверху. С украинцем идем на крик.
– Вот, – говорю, – ментовку[5] обходить приходится.
Появляются первые дома, на них номера, но странные. К примеру, на одном из них номер “B 6”.
Говорю украинцу:
– Это как в Америке. Вместо названий улиц просто числа.
По городу вольно, без седоков, бегают кони. Иногда на них из-за углов лают собаки. Спрашиваю у Дмитрия:
– Почему у вас лошади бегают так свободно?
Он улыбается:
– А что на них возить? Возить-то нечего, вот и бегают.
– А что это вообще за город? – спрашиваю.
– Это тайна, – отвечает Дмитрий, но тут подбегает его сын и говорит:
–Это город Киев.
– Киев? – удивляюсь я. – В Сибири?
14.11.79
Ленинградская явь № 5[6]
Мы сидим в комнате и рассуждаем о религии – Запазухин, Полякова, еще одна девушка, собирающаяся в Париж, и я.
Запазухин – поэт от кавалерии: кривые ноги, кривые губы, кривые речи. Полякова – девушка. Вторая девушка всё собирается в Париж. Я им говорю:
– С Богом всё очень просто. Кто верует, тот знает: Он рядом стоит. Только посмотреть в угол, и сразу увидишь его, если веруешь, конечно. Вот посмотрите! – я им предложил обернуться, и они посмотрели в угол. В углу, на царском троне, сидел Христос Богович Троицын, наш Господь. Он спал.
– Он спит! – охнули все.
– Конечно, – объяснил я им. – Когда Он спит, мы бдим, а когда мы спим, то, наоборот, Он бдит!
Не успели они на пол кинуться в ножки Спасителю нашему, поклониться, как видение исчезло.
Запазухин, поэт от кавалерии, совсем окосел. Полякова, еще в девушках, но уже в женщинах, начала ломать руки девушке, собирающейся в Париж, а та кричала:
– В Париж, в Париж! Бог есть!
14.11.79
Сон о ханыгах
Ханыги сидели на скамейке в Зеленинском[7] садике. Было солнечное утро. Ханыги дремали, развалясь на скамейке. Они еще не были совсем старые, среди них были и женщины.
На возвышении, словно на подмостках, один из них сидел на велосипеде и «ехал» на одном месте. Рядом с ним стояла блондинка в красном пальто. Вот она начала срывать с него и кидать пригоршнями вниз, на тротуар Зелениной улицы, кнопки. Все ее красное пальто, словно бисером, было усыпано кнопками. Внизу стали собираться люди, из окон стали высовываться люди, люди в проезжающих трамваях прилипали носом к стеклу.
Женщина, разбрасывающая кнопки, заголосила:
– Ну что вы зырите! Вы, кому не известен постоянный страх! Вы, которые не знаете, что такое грязь! Вы спокойно идете каждый вечер спать, купаясь перед этим в ванной. А мне мила моя грязная кожа.
Полы пальто распахнулись, и собравшаяся внизу толпа ахнула. Под пальто они увидели грязное голое тело.
Женщина продолжала голосить:
– И любимый мой грязный, но мне это безразлично. Мне приятно прикосновение его грязного тела. Моя грязная кровь сразу начинает бурлить и пениться. Иди ко мне, мой любимый! – обратилась она к велосипедисту.
Тот не спеша слез с велосипеда, вразвалку подошел к блондинке, снял рубаху, штаны, и все увидели широкие плечи, мускулистые ноги и вспотевшую грудь атлета. Женщина и ее хахаль бросились друг другу в объятья. Потом он сел, прислонившись ближе к стене, и посадил на себя женщину. Под подмостками сидел еще один ханыга и не обращал никакого внимания ни на кого, и читал старую газету. Остальные ханыги по-прежнему сидели на скамейке и молча косились наверх. Видимо, они видели представление не в первый раз.
Я обернулся и пошел в глубь садика, но потом остановился и снова посмотрел в ту сторону, но уже ничего не увидел – мешали деревья и яркое солнце, которое било в глаза.
10.12.79
Сон или явь?
Держали мы этого человека за руки, держали, а потом через подоконник его перегнули. Висел он в наших руках, висел, а потом мы устали, и я отпустил его руку. А второй уж по лестнице поднимается белокаменной, руку гипсовую несет как ни в чем не бывало.
Чудеса какие-то, да и только.
19.11.79
Мини-сон 2
Приснился дьявол. Сначала загнал нас в ад. Когда ему пожаловались, что дышать нечем, отпустил нас под расписку.
Подписывался и я, а над своей фамилией увидел подпись Достоевской.
«Значит, и она тут побывала», – подумал…
9.11.79.
Сон о разночинцах
Разночинцы, они же индейцы, валялись в пыли, а потом сидели на круговой террасе дома и целились из луков в меня, в мою грудь. А я ехал в поезде, и напротив сидела красивая монашка, или она ею прикидывалась, потом мне и говорит:
– Еду блядовать.
Я ее за щеку ущипнул и спросил:
– А куда блядовать-то едешь?
Но тут появились двое. Они шли по дороге, взявшись за руки. Рабочий и работница в грязных спецовках, брюках и пьяные. Взявшись за руки, они шли в кабак. А я как раз из него выходил, ошарашенный рассказанной мне историей одного гомосексуалиста Кари, усыновившего безрукого парнишку. Из детдома его взял, безрукого-то, усыновил, будучи сам бродягой, изготовляющим красивые перочинные ножички. Усыновить-то усыновил, только понятно, почему и не выдержал – стал жить с сыном совсем по-другому. А тот, безрукий, несчастный молодой человек, зубами ручку газовой плиты повернул. Зубами!!! И газом, конечно, отравился, самоубийством свою жизнь окончил. Неизвестно, что стало с Кари, с педиком этим, но стоило мне повернуться, как монашка была тут как тут и почти плачет: – Возьмешь меня к себе или не возьмешь?
Мне ее жалко стало, взял я ее к себе на работу, там начальство, неприятности… Вот и пришлось снова повернуться и за рабочим и работницей в кабак нырнуть, горе свое сонное заливать, попытаться проснуться…
16.10.79
Сон
26.11.79.
15.11.79.
2.12.79.
4.02.80.
Смерть – разорванная простыня. Сквозь дыру видно – темно, и в глазах тут же темно, провал и невесомость, однако мыслишка беспокойная, как курица мчится по двору: двор – мозг, в мозгу – значит это смерть, но жив, жива мыслишка о смерти, о жизни и – ой как хочется еще на белой простынке поваляться, понежиться, сны теплые повидать, во снах сладких семя горячее повыкидывать, пятна оставляя, кляксы кровавые, потом простынку на плетень, ебена мать, – смотри, народ, который год, а все в целочках эта простынка инситная, деревня ты, ** твою мать, задушевная да тихая, запойная да буйная, простыня моя гладкая, тело прими, охлади да убаюкай – не рвись, покамест срок мой не вышел мечтать.
Ну, а что снилось-то?
Вот уж который раз грязная, обосранная уборная (наверное, желудок во сне мытарился). И знакомый перед входом. Такой вроде коридорчик, и пенсионеры – один вроде как заявляет, что пора подрочить.
Я говорю знакомому:
– Идем! Ну его в п*зду, – а знакомый, нет, остановился, оглянулся и говорит:
– Ну и подрочи!
Пенсионер засуетился, забегал во все углы и закоулки заглянул и, вернувшись на свое место к дружкам старинным алкашам, принялся дрочить и кричать:
– Вот уже идет, идет, еще немного и будет!
Звук трения был страшный, словно бы наждачной бумагой терли о стекло.
Поневоле проснулся от этого. За окном туман, дождь в стекло бил, но потом увидел упряжку собак. Она катила по городу, но вместо сибирских лаек в упряжку были запряжены черные пудели. Погонял их веселый мужик. Не знаю, почему веселый, я видел только его спину. Смеялся и, обхватив мое горло руками, пытался поднять меня с земли.
– Я не могу проснуться! – кричал я ему. – Пусти меня, пусти!
А он все смеялся, а я все пытался и никак не мог проснуться и задыхался.
Но потом все-таки проснулся. Правой рукой сжимал сам себе горло, чуть было сам себя не задушил. Хорошо еще, что он меня будил, хотя и находился в это время на другом конце нашего предприятия…
Сон о слепой еврейке
Я ее повстречал в поезде. Она возвращалась из концлагеря, еще молодая, небольшого роста, еврейка.
Я возвращался с фронта. Мы подружились. Однажды она меня спросила:
– Как выглядят женщины с толстым брюхом?
Я ей ответил, что никогда таких не видел. Она сказала, что видела только одну такую женщину. И этой женщиной была она.
– У тебя были дети? – удивился я. – Но если не хочешь, не рассказывай мне об этом.
– Я их закопала, – сказала она. – Там, на дворе, в землю и глаза там тоже с ними. Своими руками закопала, а глаза своими руками вырвала. Ты не хочешь, чтобы я ходила с толстым брюхом?
– Я тебе не рассказывал о себе, но если хочешь знать, то вот послушай. Война и на мне оставила свои следы, но еще до нее у меня не было ни одной женщины. Он у меня растет не как у всех, а из бока, и врачи сказали, что если у меня будут дети, то они будут страшно косоглазые: один глаз будет смотреть только налево, а другой только направо. Но это в том случае, если родится один ребенок. Если же их будет сразу четыре, то они будут вполне нормальными.
– Не бойся! – сказала она твердо, и я тут же повалил ее на пол и подумал: «Да ведь она такая красивая, как я этого раньше не замечал, я люблю ее».
Через две недели родилось четверо мальчиков. Они весело бегали около матери и никак не могли от нее оторваться, так как их всех соединяла пуповина.
– Когда он уходил на работу, я ложилась на пол, и они ползали по мне, щекотали меня, а я им рассказывала легенду своего народа, о том, как нас прогнали с нашей земли и как мы ушли из Египта, и потом о том, как я закопала свои глаза.
– Когда я приходил домой и видел, как они держатся за ее юбку, щебечут по-еврейски, и сердце мое разрывалось. И я не выдержал. Я купил зубило и перерубил все эти четыре шнурка, соединяющие их с нею, словно бы корни у дерева, и они тут же все окосели.
14.09.80
Сон о Рождестве
Автомобиль остановился около замка, и я вышел из него. Шофер, товарищ по работе, вышел тоже, и мы оба задрали головы. Стены замка тянулись высоко к небу. Мимо нас пробежал человек в грязной одежде. На ходу он еще успел сказать:
– Костер будет за углом, поспешите!
Мы пошли вслед за этим человеком и, действительно, за углом, на пустыре собирались люди. Юноши с палками в руках стояли в разных концах пустыря около небольших кучек хвороста. «Охраняют их, что ли?» – не мог понять я. Откуда-то послышалась не то песня, не то молитва на еврейском языке. Это уже я стоял в желтой майке и джинсах, в Синагоге. Зал Синагоги был огромный, и в конце его, слева, я увидел несколько евреев и евреек. Это они пели эту песню. Никто не обращал на меня внимания, но мне все равно стало как-то неудобно. Кроме желтой майки и джинсов (было почему-то лето), на мне ничего не было из одежды, и главное, я был без шапочки. Я вышел в прихожую и увидел операционную коляску, на которой лежал весь в белом черноволосый и чернобородый еврей. Над евреем склонился раввин. Еврей приподнимался на локтях, падал и снова энергично дергался. Кроме того, он кричал:
– Этого ребенка дали совсем чужим людям! Дали его на воспитание совсем чужим, равнодушным людям.
– Успокойтесь, успокойтесь, – уговаривал еврея раввин.
Я вышел на улицу. Товарищ по работе смотрел на окно в стене. Посмотрел и я в ту сторону. За стеклами окон, словно наседки, сидели в ряд молодые еврейки и настороженно смотрели в сторону пустыря. Мимо нас снова пробежал человек в грязной одежде и на ходу проговорил:
– Посмотрите. Скоро зажгут костры. Мы сегодня празднуем Рождество.
Я еще раз обернулся и увидел испуганные глаза молодой еврейки.
30.02.80
Сон о горнице
Глаза медленно открываются и удивленно видят свет. Проникают дальше и останавливаются в горнице. Странное дело, никогда не видел этих горниц, и вдруг видишь, чувствуешь. Сквозь окно видишь дворик. Двор этот круто поднимается вверх, и также вверх поднимаются от земли зеленые змейки винограда. В горнице чисто, убрано. По стенам развешаны связки чеснока, висят они и на дверях шкафа с большим зеркалом. У зеркала стоит еще не совсем пожилая женщина. Она смотрится в это зеркало, сложив перед собой руки, словно бы в молитве. Волосы стянуты на затылке в тугой узел. Икон не видать. По одежде женщины видно, что она деревенская. Лицо ее сурово, губы сжаты. По коридору бегает маленький мальчик. Он не обращает внимания на молодого человека в городской одежде. Человек этот стоит недалеко от женщины, видит ее в профиль. Перед этим он что-то говорил ей, и хотя я этого не слышал, однако сразу угадываю, о чем идет речь. Молодой человек приехал из Москвы. Он секретарь мужа этой женщины. Ее муж – дипломат. Жена, его жена, верующая, баптистка.
– Да вы поймите! – убеждает городской франт.
– Нельзя, – отвечает женщина. – Никогда не соглашусь на развод. И батюшка очень сердится на мужа и тоже говорит нельзя. Против закона это.
Разговаривая, женщина не поворачивает головы и продолжает смотреть в зеркало.
Как странно, куда это я попал? Случайно, или это имеет какой-либо смысл? Во всяком случае, женщина эта мне нравится. Нравится мне ее стойкость, нравится мне ее чистая горенка и этот чеснок, развешанный на стенах, и виноград на дворе. Не нравлюсь только я сам себе, вдруг очутившись в коже городского франта, уговаривающего эту женщину развестись с ее законным мужем. И тут я вспомнил одного своего приятеля. Мы работали вместе операторами у счетно-вычислительной машины. Наш непосредственный начальник, еще моложе меня, выглядел как дьявол, черт или оборотень. Он бегал по коридору и каждую минуту оглядывался, а не делаем ли мы что-нибудь такое за его спиной. Мой приятель каждый день клал под порог двери, которая вела в машинный зал, головку чеснока.
– Это против упырей, – сообщал он нам всем по секрету, и мы догадывались, о каком упыре он думал…
Так и в моем сне: одна верующая, чеснок, франт в черном, виноград.
Глаза закрылись и снова открылись, но уже совсем в другой деревне.
22.10.79
Явь № 6, каждодневная
Прекрасная природа. Нельзя на нее долго смотреть, до чего она прекрасна, до чего тихий пейзаж, трава зеленая, деревушка вдалеке – ах, дым из труб, горы. Из-за гор, над горами туман и тучи. Гора за лесом, лес на горе. Гора в лесу. Чай в стакане, человек в постели, язык во рту, молча…
Молчать, везде одни и те же стукачи. Молчать спокойно, чтобы не болели зубы. Плохая бумага. Бумага бывает хорошая, ручная. Бывает туалетная и на деньги. Купил жеребенка тридцать три года тому назад. Еще жив, старый конь. Кто умрет первый: конь или хозяин? Оба едва ходят, телега едва ездит. Я едва пишу, иду спать, едва дышу, чай плавает во мне, я в чае, я в постели, чай в постели – просыпаюсь, и что же? Утро!
14.05.78
Сон о чужой планете, морских индианах, говне и ножницах
Наша экспедиция уже собиралась возвращаться домой. На этой планете мы ничего не нашли, кроме старых железных конструкций, от которых нам пришлось избавиться. В старом, полуразваленном городе мы нашли широкий колодец, в который всё это и полетело. Это старое железо. Я же еще решил оставить после себя память, нарвав букет цветов, понес их к развалинам одного дома. Вход в дом был открыт, дверей не было, не было и ступенек, но я споткнулся. Букет упал. Я нагнулся, но никак не мог его достать, зато недалеко от него увидел кучу кала, около которого свернулась клубком огромная толстая змея. Она пристально смотрела на меня, и я в испуге начал пятиться. Да и не просто пятиться, а убегать что есть мочи. Мне казалось, что змея гонится за мной и вот-вот догонит меня…
Наконец-то я убежал к нашим. Они с омерзением продолжали бросать железо в колодец. – Змея! – закричал я. – Живая змея. И говно, еще свежее, пар от него валит. Значит, здесь есть жизнь!
Никто почему-то не обратил внимания на мой крик.
– Поздно, – сказал мне капитан корабля. – Пора домой.
А в это время в Нью-Йорк въезжала странная процессия. Процессия эта собственно не въезжала, а вплывала… Впереди, сидя на коне, старый индиан, а за ним индианское войско на бледно-зеленых конях с белокурыми гривами и женскими лицами. Кони эти не плыли, а скакали по морю. Не было видно, как они скачут, т.к. половина их ног была под водой. В длинной барке, которую тащило за собой войско, сидела географическая экспедиция, которая и нашла этих невиданных морских индиан. Каждый член экспедиции держал в руке копье, на котором висело множество звериных шкурок и рыб. Еще раз я обратил свое внимание на этих женственных коней и позавидовал членам этой экспедиции. Они нашли на Земле новую цивилизацию, а мы в космосе нашли только говно.
Когда люк нашего космического корабля уже было закрылся, к нему подбежало черное странное существо, похожее не то на человека, не то на змею, и бросило в отверстие люка ножницы. Долго еще мы не могли прийти в себя, не могли понять, что означают эти ножницы и почему это существо с такой ненавистью в лице-морде швырнуло их нам в люк, пока один из нас вдруг не закричал. Разгадка оказалась довольно простой. Когда приближались к этой планете, мы видели, как со всех сторон ее заливают лучи яркого солнца, и тепло, исходящее от планеты, обнаруженное нашими приборами, было во много раз сильнее земного. Однако потом, когда мы вышли из ракеты, на планете был сумрак, мгла и холод. Была это планета, которая не требовала своего солнца. Жили на ней и люди. Кал, который они испражняли, давал им тепло и свет. Да и не был это кал в нашем смысле слова. И люди эти не были похожи на нас: вот почему ножницы от того получеловека-полузмеи. Их планета была завернута словно бы в полиэтиленовый материал, а мы его порвали, порвали их охранную оболочку. И что же осталось: развалины, говно и змея. Не знаю, как ей удалось принять облик человека? Вероятно, это случилось после того, как она увидела меня. Что с ним будет, когда нечего будет есть, не будет и тепла, а он умрет?
Эти необыкновенные ножницы мы привезли на Землю и потом еще успели перерезать ими всех морских индиан.
18–19. 06.80. Ч. Дуб
Трогательный сон
Была это птица? Да! Но выглядела она совсем не как птица, хотя я знал, что это птица. Была это жаба. Она сидела с лапками, сложенными на груди, но не квакала. Это была птица-жаба, которая мяукала. Я знал, что это птица, но это была жаба. Я знал, что эта птица поет, свистит, но она мяукала и улыбалась, передние лапки сложив на груди.
Как это трогательно, очень трогательный сон.
14.11.80. Прага
Ребус-сон
В голове обездоленной мыслишки путаются, жмутся друг к другу и тут же снова путаются. Ребус в голове непонятный – откуда что берется, что куда уходит и почему. Почему не остается и стройными рядами не ложится, не укладывается в память? Это бессонье какое-то, мыслишки ленивые и путаные. И того вдруг хочется, и другого, но где это взять и построить логическое предложение? Картинку видишь, а на ней шары. Шары, шары, шары и шарики. Связаны они между собой, словно клеем слеплены. Цвета они черного или бесцветные. Зачем и почему, или – а почему бы нет? Если долго на них смотреть, то можно голову человеческую увидеть. Только голову, без туловища, рук, ног и всего остального. Голова эта чужая, незнакомая, шарики – люди, квартиры мыслей. Там квартирка, там квартирка, а в целом дом-голова.
14.11.80
Вещий сон
Каждое утро рыцарь вставал с земли и шел за дерево мочиться.
И юная дева, открыв форточку своего органа, делала то же самое, только совсем в другом месте.
Утро вечера мудренее. Перед тем как идти спать, оба они, и юная дева, и зрелый рыцарь, делали то же самое, что и утром.
Тогда почему же утро вечера мудренее? Может, мудренее, а? Но, несмотря на эти ядреные размышления, и дева, и рыцарь любили друг друга, хотя еще и не видели друг друга в глаза. Что значит в глаза?
Рыцарь спал на земле, дева в постели. Рыцарь жил в поле, в лесу, в степи, на берегу реки – словом, везде, куда его глаза глядели. Куда глядели? Дева жила в доме, с родителями, с прислугой и прочими юродивыми родственниками.
Они все тоже перед сном,
вечером, и утром,
перед завтраком,
мочились!
Ну, это дело нужное, полезное.
Дева мечтала о рыцаре. Рыцарь мечтал о деве, о еще большей дружине и о замке, в котором бы мог жить с юной женой и дружиной. Дева не строила воздушных замков, всё время помня об обещанном приданом. Рыцарь был бедный, дева богатая. Но их привычки, несмотря на различие в возрасте и на расстояние, были одинаковыми. Об этом выше.
Итак, каждое утро, говоря словами поэта, под ними текла струя светлой лазури[8]. Но не это главное…
Однажды рыцарь получил приказ: «В таком-то селе живет такой-то и такой-то юродивый. Стало быть, того юродивого арестовать и повесить живьем на дерево».
И отправился в путь рыцарь согласно приказу. В том селе и проживала наша (но еще не совсем) юная дева.
Рыцарь добрался благополучно,
правда, по дороге
потерял всю
свою дружину,
коня, оружие, невинность.
Ну, дело прошлое.
Юродивый в щели спрятался.
– Орудуй за меня, – кричит, – родная моя!
Все высыпали с цветами рыцаря встречать. А тот в краску. Потом все-таки соблазнился, в дом вошел, поклонился дедушке и бабушке и сел. Приказ вытащил, велел на стену повесить. Родственники юродивого вокруг стола собрались, стоят, ждут. Рыцарь сначала пообедал, потом поужинал, потом позавтракал, потом вина попросил. Принесли ему вино. Выпил он вина, встал и пошел на двор. А на дворе дерево. Поклонился он спьяну дереву, подумав, что это староста, потом помочился. Звезды блестели ясные, кругом тихо, собака не тявкнет. Так хорошо ему вдруг стало, так болестно[9], что решил он в этой деревне остаться на всю жисть.
Храпел наш герой громко. Не слышал, как из щели юродивый выполз, ножик кухонный из буфета достал и к рыцарю на цыпочках подкрался.
Как уже говорилось, звезды светили ясные, тихо вокруг да около, только рыцарь храпит, дева спит, губками во сне чмокает, родственники храпят, автор спит.
Ух! Проснись рыцарь, проснись дева, проснитесь, наконец, родственники! Разве вы не видите, как юродивый занес свой нож кухонный над спящим автором?
16.11.80
Сон о микроскопе
Они позвонили, но я продолжал лежать на диване и не открыл им двери. Они ушли. Собственно в этой квартире я был случайно, без прописки, лишь на несколько дней. Но они вернулись и позвонили соседям:
– Такой-то у вас проживает?
Соседи, впервые услышав мою фамилию, ответили:
– Понятия не имеем.
– А вы на кухне посмотрите, – сказали им.
Соседи пошли на кухню, взяли кастрюлю и стали ложкой суп мерить.
– Да, – удивлялись они, – супа действительно больше, чем обычно.
Потом они принялись еще картошку пересчитывать, и ее тоже оказалось на одного человека больше. Стали к нам стучаться. Две сестры и их муж сидели за столом.
– Ты иди, не бойся! – сказала мне одна из этих сестричек. – Мы тебя выручим, мы всем об этом скажем… мир… нам помогут… не те времена…
Вторая сестра смотрела на мужа, а тот заявил, краснея при этом как рак:
– Я вам давно дал всё хозяйство в руки, вам и решать. А вообще-то, мы, конечно, мы поможем. Да я сам лично!
Он выскочил из-за стола, заволновался, микроскоп схватил.
Он действительно давно уже ничего не делал, не принимал никакого участия в домашних делах. Он лишь пускал душ горячей воды[10] и смотрел через микроскоп на текущую воду. «И в горячей воде есть жизнь», – удивлялся он всегда при этом.
– Иди, иди! – заголосила эта милая троица.
И мне ничего другого не оставалось, как проститься с этой комнатой в одной из коммунальных квартир города Ленинграда и проснуться как обычно в своей пражской постели.
10.07.80
Сон о первой мировой войне
Моя дочка! Моя маленькая дочурка. Ей было всего пять лет, когда она утонула в цистерне с сиропом. Вот она передо мной на фотографии, как живая: с моей женой, с бабушкой, с нянькой. Нянька и не уследила. Они возвращались из Парижа пароходом, там и утонула, в цистерне с сиропом. Началась война, и только через год, в 1915 году, мы с отцом ушли на фронт. Разрытая земля, грязь, блиндажи. Вот я в закаленной униформе, в грязных сапогах вхожу в какой-то сарай. Внутри на корточках у костра сидят офицеры. Я остался стоять на пороге. Один из офицеров поднялся и подошел ко мне.
– Вы меня не узнаете? – спросил он.
– Не имею чести, – ответил я.
– Ну как же, я С. Мы с вами артиллерийском училище учились.
– А, – вроде бы вспомнил я, но не совсем.
Надо еще тут отметить, что моя собственная физиономия мне не нравится. Я это не я, а совсем другой человек, причем с очень противным, даже совсем неприятный голосом.
– Не желаете ли отдохнуть, выпить и закусить? – предложил мне мой новый знакомец. – Да и барышни найдутся, – добавил он.
– Да где же тут? – удивился я.
– А вот извольте, – и он предложил мне выйти из сарая.
На другой стороне улицы дачного поселка, как раз напротив сарая, стоял деревянный дом с верандой. Туда-то и завел меня С. Рядом с сараем стояла скамейка. На ней сидели рядовые солдаты. Среди них был и я.
– Им всё можно, а нам, рядовым, ничего, – указывая на удаляющихся офицеров, сказал я. Но никто меня не поддержал и не возмутился.
Из дома в белом халате и белом поварском колпаке выбежал маленький человек. Недалеко от дома стояли мужчины и женщины тоже в белых халатах. У меня (т.е. рядового солдата, сидящего на скамейке) сложилось такое впечатление, что у женщин под халатом ничего на себе не было, что это и есть те барышни из деревянного публичного дома. Маленький человек несколько раз хлопнул в ладони, и люди в халатах насторожились.
– Ситуация теперь неблагоприятная, – начал хозяин в колпаке (для отвода глаз, конечно, колпак-то был). – Если патруль накроет господина офицера наедине с дамой за столом, то этого офицера тут же на сутки арестуют. Вот почему каждому из вас (это относилось к мужчинам в халатах) придется составить компанию своей даме. Конечно, для виду. Разумеется, господа офицеры за всё платят.
В доме было тихо. Солдаты продолжали сидеть на скамейке и лущить семечки, а я тем временем бродил по антикварному магазину в поисках другого забытья…
26.XI.80
Сон о золотом горшке
Мой отец давно умер, но вот он снова лежит мертвый в комнате, и нам всем приходится собираться на похороны. На стенах комнаты висят идиотские плакаты с физкультурниками, и я из-за них ругаюсь с братом. Приходит мама. Приходится показать ей лежащего отца. Мама мне говорит, чтобы и я посмотрел, но я категорически отказываюсь, отворачиваюсь и закрываю руками лицо.
– Хорошо выглядит, – сообщает нам мама. – Бледный такой.
Перехожу границу пешком. На чешской стороне стоит долговязый, горбоносый мужик. Протягиваю ему свой паспорт. «А! Иностранец. Проходи!» Он даже не посмотрел на мою фамилию. Иду по мосту. Долговязый и еще один, увлеченные разговором, идут за мной.
Потом какой-то подвал. Лечу в нем с огромной скоростью. В конце этого подвала-туннеля вижу решетку. «Наверняка пролечу сквозь нее и даже не почувствую», – думаю я. Но останавливаюсь. Вижу в окне решетку. С другой стороны читаю: «Обер-комендатура».
В комнате коменданта.
– Почему вы не смылись? – спрашивает он меня. – Вы разве не знаете, что теперь идет война?
– Понятия не имею. То есть я знаю, что что-то происходит, но никто мне официально не объявил об этой войне.
– Война идет уже давно, и вам, с вашей фамилией, давно бы пора отсюда убраться! Вы знаете, что я вас могу без суда расстрелять как русского шпиона.
– Не можете! – заявляю я дерзко.
– Это почему же? – удивляется он. – И свидетели есть, что вы незаконно перешли нашу границу, – и он указал мне на долговязого и его спутника.
– Я знаю, что они за мной следили. Обер-лейтенант, и вы тоже с ними были. Вы были без штанов, и я отчетливо видел вашу розовую жопу.
Обер покраснел.
– Почему вы покраснели? – спросил я.
– Нет, это вы покраснели.
– Наоборот! Сначала покраснели вы, а потом я из-за вас!
– Я не краснею, когда кто-нибудь покраснеет, – категорически заявил он.
– А я всегда краснею, когда кто-нибудь, кто со мной говорит, покраснеет при этом, – признался я.
– Перейдем к делу. Что вы собирались делать еще у нас?
– Э! Приду домой, обстряпаю кой-какие делишки и, если это будет возможно, смоюсь отсюда подальше.
Но вместо этого я, Марсель Янко, дадаист, был сослан в глухую деревню. Началась первая мировая война. В этой деревне я тут же нашел свалку, а на ней, словно бы в ожидании моего прихода, красовался позолоченный ночной горшок. На нем, кроме всего прочего, было множество автографов. «Хороший подарок Бретону», – подумал я и послал этот горшок по почте в Париж. Через несколько дней получаю от Андрея письмо. «Это уж слишком, – писал он мне. – Дадаизм дадаизмом, только этот подарок попахивает дурным тоном».
Хотя Бретон и не был доволен моим подарком, Тцара между прочим сказал:
– Он теперь будет с Янко переписываться, а это очень полезно для желудка.
К Бретону пришел Дюшан и очень тихо ему сказал:
– Если вам этот объект не нравится, дайте его мне.
Бретон с радостью отдал горшок Дюшану, а тот на нем подписался и послал его в Америку на выставку дадаизма. На выставке объект этот имел огромный успех.
Дюшан мне написал: «Не огорчайтесь, что Вас сослали в такую глухую деревню. Скоро тысячи американских туристов приедут к Вам, чтобы воочию увидеть свалку, на которой вы нашли этот замечательный объект. И вот что я еще Вам посоветую: за осмотр свалки берите с них плату, а потом на вырученные деньги Вы сможете вернуться домой».
Чем кончилась эта история, я не знаю. Вернулся ли я домой или нет? Не знаю я даже и где был мой дом в то тревожное время.
11.12.80. Прага
Явь № 7, явно сумасшедшая
… и целый день ходила по комнате и гладила предметы. Платяной шкаф погладила, бельевой, телевизор, радио, стол, стулья, подоконник. Ходила так целыми днями по кругу и всё гладила, гладила, гладила. Изредка смотрела на часы и уже в десять утра хотела обедать или же вставала ночью и собирала вещи: хотела всё время в дом отдыха уехать. А я сидел на стуле и смотрел на нее, как она ходит взад и вперед, и по кругу, или только вокруг стола. всё время его поглаживая. А если у меня от усталости закрывались глаза, то она бесшумно кралась на кухню, отворяла там все газовые конфорки и в чем была убегала из дома.
Я почти не спал. В десять вечера она ложилась, но тут же вставала и что-то искала: будь то в шкафу или в чемодане. Не найдя этого, ложилась, но тут же снова вставала и снова искала. Иногда эти поиски продолжались часа два, а стоило мне ее спросить: «Ты чего ищешь-то?» – то она всегда грубо отсекала: «Не твоего ума дело!»
Только потом, когда она наконец уснула и я был господином своего времени, я вставал со стула и прохаживался по комнате. Шкаф платяной поглажу, бельевой тоже, телевизор, радио, стол, стулья, подоконник. И все эти предметы словно бы говорили со мной и трепетали от прикосновения моей руки. Я курил не спеша сигарету за сигаретой, пуская дым на ее спящее лицо, стряхивая пепел на ее седые волосы, и думал: «Вот только ради этих минут и живу еще». Если бы она не спала, то я бы давно отравился газом. И крадучись я шел на кухню, пускал все конфорки и принюхивался к шипению вонючего газа. Потом я открывал дверь на лестницу и в чем был убегал из дома. Однажды она подкралась ко мне сзади и ударила меня кулаком по затылку. Я этого не ожидал и чуть было не упал со стула. Вечером, после того как она не нашла того, что искала, и уснула, я встал со стула, обошел несколько раз комнату, погладил на своем пути все предметы и только потом дотронулся кулаком до ее старушечьего мягкого темечка.
10.01.81
Два разных сна
Мужик из кузова грузовика разбросал горящие поленья и поджег дом на ходу. Оказался он пьяным и поэтому с горя вылез из кузова и пошел домой будить семью. Ну, а народ уж собирался около его дома, и на лицах людей можно было прочесть, что они этого мужика будут линчевать.
Мне не хотелось на это смотреть, и я с пустой детской коляской отошел в другой сон. На берегу реки постель для невесты была уже готова. Было это просто место в траве, вокруг которого были разбросаны цветы.
Человек маленького роста вел по набережной парнишку. Это и была невеста. Человек вел этого парнишку за руку, так как у того были завязаны глаза. Не доходя до постели в природе, человек толкнул парня, и тот полетел через парапет в воду. Человек этот не дал тут же утонуть ему, схватил его за руку и приказал:
– Держись за борт!
Парнишка уцепился за борт лодки, груженной камнями. Человек оттолкнул лодку, и она поплыла по течению реки. «Вот так они их и посылают, – подумал я, – вниз по течению, вслед за лодкой».
Маленький человек разбежался, чтобы еще скрыть следы на ритуальной природной постели, но увидел меня. Я вытащил пистолет и стал в него стрелять. Он тоже вытащил пистолет и тоже стал стрелять. Я спрятался за угол. Мой пистолет был какой-то совсем плоский, и, хотя я стрелял метко, ни одна пуля не попала в человека, зато его пуля попала мне прямо в лоб. Я еще успел ввалиться в какое-то помещение, вроде склада, и закрыть за собой дверь. «Теперь я в ловушке», – подумал я. Голова моя сильно болела, и я чувствовал, что что-то липкое давит на нее. Я поднес руку ко лбу и пощупал его, а потом на ладони увидел окровавленный кусок отвалившегося белого мозга. При виде этого я без сил опустился на пол и потерял сознание, то есть, вероятнее всего, проснулся.
7–9.02.81
Сон о камере
…и втолкнули меня в камеру, а та камера и не квадратная даже, а вроде как гроб: только там, где должно было находиться окно, была дыра, сквозь которую, где-то совсем внизу, были видны огни ночного города.
Пол в камере был ровный, а вот только топчан под углом стоит. Ляжешь на него и так гладко в дыру съедешь и вниз полетишь, больно высоко. Ах, как мне страшно стало, и спать не хочется, не на полу же валяться. Можно, конечно, рукой ухватиться, ну а коль уснешь, то пропал. Что делать?
Долго ли думать над этим, если во сне спать хочется. Лег как мог на топчан и тут же вниз ногами поехал и было уже ногами воздух холодный почувствовал, как дыру перегородила упавшая откуда-то сверху решетка. Ноги в нее и уперлись. Что, умирать на свободе захотелось? Какое – живи в гробу!
8.03.81
Сон о жемчужине
Деревянные домишки, забор. Зима. Снег заносит землю, ложится на крыши. А мы стоим по другую сторону забора, нам тепло, ведь теперь весна, и поэтому удивляемся этому снегу.
Потом я увидел стрелу. Была она воткнута в пень. Это X. делает такие красивые стрелы, начал свой рассказ чей-то голос. X. – это японская девушка. У нее был муж, тоже очень искусный мастер, но он мало зарабатывал и ушел работать на завод. Я увидел небольшой игрушечный домик с надписью ЗАВОД. После того, как муж X. заработал деньги, он ушел с этого завода, и я увидел, как он из него выходит. Недалеко, под деревом, лежала его жена, а рядом с ней старик. Муж будто бы не замечал их, но старик поднялся и направился к нему. – Неужели ты ее бросишь сейчас, когда она ждет от тебя ребенка? – спросил он.
– Это правда? – удивился муж X.
– Да, – сказала она и вытащила изо рта маленькую жемчужину.
Потом они долго жили и состарились, а мы их посетили в горах. Жили они в хижине. Сначала на землю поставили печку, а вокруг нее сколотили из досок стену и крышу, вот и весь дом. Сквозь окошко я увидел, как муж, сидя у горячей печки, зашивает домашнюю тапочку, а жена его готовит ужин. Она просто бросила в миску несколько горошин и поставила ее на печку.
История их любви очень печальна. Однажды нагрянули к ним самураи. Один из них потребовал от супругов еду, но когда увидел, что у них почти ничего нет, отобрал и то последнее, разрушил хижину, зарезал весь домашний скот, одного коня, а потом и обоих супругов разрубил на куски и бросил их собакам.
Такая вот печальная история…
Супруги жили только жаждой любви, которая им давала морская жемчужина. Им казалось, что это и есть их ребенок.
1 апреля 1981 года
Пьеса-сон
ВОНЬ
Сцена первая
Сначала на сцене темно. Потом сцена освещается. Это мужик, сидящий на лавке, зажег лучину.
Сцена изображает крестьянскую избу изнутри. Русская печь, грубо сколоченный стол, два топчана и лавка.
Мужик снимает с ноги лапоть и нюхает его.
В зрительном зале страшная вонь. Зрители прижимают надушенные платки к носам. У кого не платочков, те нюхают свои руки.
Но вот заиграла музыка, и сразу вонь исчезает, а вместо нее зал наполняется ароматом духов «Красная Москва». Такой эффект производит музыка. Музыка, она облагораживает и простого мужика.
Мужик. Эх!
Слышно, как жужжит муха.
Мужик снимает второй лапоть и начинает бегать по сцене за невидимой мухой.
Но вот раздается:
Бац!
Неожиданный выстрел.
На сцену вбегают дети, мальчик и девочка.
Дети. Батя, батя!
Доктор (он появляется с ружьем, у которого вместо дула шприц. За доктором тащатся двое санитаров). Голубчик, вы устали! Пойдемте с нами! (кивает санитарам)
Санитары (берут лапти, набрасываются на мужика и силой выволакивают его из избы). Мать …!
Сцена вторая
Та же изба, только на лавке лежит белая простыня.
Доктор (мужику). Расскажите нам, как это случилось.
Мужик. Ну, это. Домой я пришел.
Доктор. Так, так. Хорошо, домой. А что дальше?
Мужик. Пришел домой и на лавку сел. На лавку сел и лапоть снял.
Доктор. С какой ноги, голубчик, снял, с правой или левой?
Мужик. А я почем знаю с какой.
Доктор (усмехается и говорит санитару). Принесите лапти.
Санитар уходит.
Мужик. Сел на лавку. Лапоть снял. Почем я знаю, с какой ноги, и чухать стал к лаптю-то. Да. Вот тут она и пошла.
Доктор. Вонь?
Мужик. Знамо, что вонь.
Доктор. Ну, а потом?
Мужик. Ну, а потом это и случилось. Заиграло вдруг и это… запахло сладко. Да.
Входит санитар с лаптями. Кладет их на стол.
Доктор (берет один лапоть и принюхивается к нему. Повторяется всё то же самое: вонь – музыка – запах духов. Ведь мужика не только музыка, но и говно облагораживает. Мужику). Вот что мы сделаем, голубчик! Вы можете идти домой, мы вам таблетки дадим. А лапти свои вы нам оставите.
Мужик. Как же без лаптей-то? Зима, чай. Как же я домой без лаптей? Нет, это не пойдет так дело. Что это?
Доктор машет безнадежно рукой. Санитары хватают мужика и волочат его со сцены.
Сцена третья
В зале темно. На сцене темно. Слышно жужжание мухи. Сцена освещается, и <на>нее вбегают несколько огромных безобразных мух. Они начинают кусать мужика, доктора, санитаров, детей.
Слышны крики. В зале зажигается свет. Зрители переглядываются. Крик на сцене смолкает. Доктор срывает с себя халат и начинает чесаться. Чешутся и санитары. Дети лежат неподвижно.
Мужик (чешется в голове). Чего еще, того? Чего еще тут сидите? Не видите, что ли, что наша рабочая смена уже кончилась?!
Но никто не шевелится, никто не встает, не бежит первым в гардероб. Все поражены и зачарованы необыкновенно красивым голым телом Докторши.
Конец сна
15–16. XII. 1975 г.
Явь № 8
Кабацкая
Новак зашибал порядочно, как все порядочные люди. Однажды проснулся утром на улице среди мусорных баков. Холодно ему было, встал и стал вспоминать, и вспомнил. Спал он как раз напротив того кабака, в котором вчера пил до закрытия. Стал шарить в карманах, бумажник нашел, но ни паспорта, ни денег в нем не было. Смекнул, в чем дело, деньги, поди, кончились вчера, пришлось паспорт заложить. Поплелся домой похмеляться, на другой день в полицию. Так, мол, и так, потерял паспорт. Новый через четыре месяца получил и тут же в тот самый кабак пошел за старым. Официант говорит: сначала 500 крон выложи, потом его и получишь.
Тут Новак перестал рассказывать свою историю, в уборную пошел и, вернувшись, продолжал:
– Пошел бы ты знаешь куда! В задницу меня можешь поцеловать! – Это он официанту так говорил. Потом выпил пиво и стопку рома. – А в каком заведении я теперь нахожусь? – спросил он вдруг нас.
Войта выдумал тут же несуразное название нашего кабака, а Новак ему не поверил и вышел вон посмотреть на вывеску. Пока он там читал надпись, Войта в двух словах успел рассказать один случай, происшедший с Новаком.
– С ним всегда было весело, – так начал Войта. – С женой он развелся. Понятное дело, что по пьяни. Жена от него и убежала. А он однажды в пивной познакомился с одним. Сидели вместе, болтали да подружились. Тот его новый приятель пригласил его к себе домой спать. Мол, у меня дома еще бутылка рома есть, посидим, поболтаем. Ну, Новак и остался у него спать. Утром Новак проснулся и видит: налево в постели его дружок новый спит, а направо какая-то баба. И та тут же проснулась, на Новака взглянула и от испуга закричала, да мужа начала будить. Разбудила его и матом: “Ты кого, еб твою мать, домой к нам таскаешь?! И в кабаке с ним за один стол не сядешь, понял?” – “Что, что такое?” – не мог понять ее муж.
Тут вернулся Новак и говорит:
– “В Ольшанах” называется это заведение. Чего вы мне врали, что “В Колине”!. Мы все рассмеялись, а громче всех кабатчица. Она просто давилась смехом:
– Еще в жизни такого не слышала, вот так встреча. Две половинки в одной постели, ха, ха, ха!
17.XI.80
Сон о пропавшем свидетеле
Эскалатор поднимался наверх.
– Мы положили ее на стол, – услышал я за собой, но не обернулся. Судя по голосу, это был молодой человек среднего роста, блондин.
Два дня перед этим я сидел в автобусе и вдруг услышал над собой песню. Вернее, это была только одна фраза: «В кухне противно воняло бабой». Фразу эту пропел хриплым голосом какой-то парнишка из ПТУ своему дружку.
– Это тоже Карел сочинил, – похвастался он.
Сначала бабой гнусно воняло, а потом они положили ее на стол. Что ж было дальше? Узнаю об этом в автобусе или в метро? Наверное, они ее убили и положили на стол в кухне. Хотя вряд ли. Они ее наверняка оглушили и положили на стол в кухне, чтоб узнать, почему она так противно пахнет. Откуда выходит этот запах. Может быть, она им показалась уже довольно старой, хотя на самом деле была еще совсем молодой. Они ведь в этом не разбираются – молодежь!
Голос, который кричал: «Евгений, еб твою мать, что ты на меня дуешься?! Я все равно узнаю, почему ты на меня дуешься. Я спрошу об этом у своего чулка, и он все скажет. Евгений, перестань уж на меня дуться!»
Потом было рыданье. Женщина забилась в угол пещеры и рыдала:
– Убили, убили моего Женьку!
Значит, они ее не убили и не оглушили, а убили Женю. Положили его за пазуху, а не на стол. Сняли с него чулок и целую ночь его допрашивали. Чулок был только на одной ноге, на левой, и поэтому всё видел левым глазом. Правая нога была голая, короче левой, грязная и маленько воняла.
Мальчик сидел на корточках. Девочка стояла возле матери. Руки матери были спрятаны в муфте. Рядом пританцовывал отец. Падал мокрый снег. Они стояли молча. Двери автобуса закрылись, и были видны только головы отца и матери. Дети исчезли на всю жизнь.
В кухне могло вонять пережаренной едой или помойным ведром. Молодежь тоже не так уж часто моется, так что баба, которая противно воняла, – это лишь символ вони на кухне. Всё надо поделить на десять, чтобы добраться до истины. У Евгения, поди, мерзла только правая нога, или он не успел украсть второй чулок.
Может, они его убили и взяли чулок с правой ноги на память? Но почему тогда правая нога была такая короткая и грязная? Непременно завтра поеду автобусом, а потом на метро. Держала свои нежные руки в муфте. Друг на друга не смотрели, поди, надоели друг другу.
У нее на лице загадочная улыбка, а он – гад. Совсем как гад.
Руки, поди, ловкие, мастерица на все руки, на все губы и ноги холеные, чистые, в чулочках, в сапожках. Сапожки вычищенные, блестят. Девочка похожа на нее, мальчик на него – гаденыш. Завтра там уже не будут стоять, потому что снег перестал идти, моросит.
На столе лежала и кричала. Было любопытно: найдут это или не найдут Карел, Евгений и Александр. Александр, поди, не стал бы воровать чулки на чердаках, он бы их спокойно купил и, не стесняясь, померил бы их в магазине.
У него такие же глаза, как у Гантелии, словно бы в воде плавают. Чувствуешь, что смотрят на тебя, а сами уже мокрые между ног (Александр и Гантелия). И ты с них глаз не спускаешь, прямо-таки смотришь без всякого стеснения, мне не жалко: можете еще раз маненько… того…
Если же подарил ему чулки, а не чулок, то где же второй свидетель? Вообще-то, надо признаться, я привираю. Издалека не было видно, кто плакал в пещере, женщина или мужчина, и цвет голоса я уже забыл. Сначала, кажется, был серый, как сталь, значит – стальной, а потом? Уж и не вспомнить.
Гантелии я уж не видел давно, глаз ее, в аквариуме собственной головы плавающих. Надо бы найти ее, да всё некогда как-то. На другом конце города она живет, далеко. Пришлось бы с утра пораньше стоять и ждать, когда на улице появится.
Утром включил радио: может, дадут какие известия о Жене. Тоже странный человек, у него глаза на затылке. Он стоит к вам спиной и говорит. Его почти не слышно, зато глаза так и бегают и ручку просят. Позвольте ручку поцеловать, позвольте ручку поцеловать!.. Мало ему дверных ручек, бедняжка.
Видимо, кокнули его, когда к ручке нагибался. Вот и рыдает Александр, в кухне забился у газовой плиты, греется. Холодно очень, снег падает, ветер дует, денег нет, выпить не на что. А газ сладкий, так в сон и клонит.
6.04.80
Сон о зеленом тракторе
Утром я выбежал на двор, и маленькая девочка спросила меня:
– Вы не видели маленький зеленый трактор?
Девять вертолетов гуськом летели над полем. Четыре самолета их преследовали.
– Нет, я не видел зеленого трактора.
– Ну как же, – удивилась девочка и показала мне пальчиком в поле. – Вон там он должен был проехать.
– А почем ты знаешь, что он зеленый?
Вероятно, она его видела недалеко от леса, вот почему зеленый, и издали он, конечно, кажется маленьким.
Девять вертолетов сбросили свои первые девять бомб.
Закат сегодня больно прекрасен. Уходящее солнце – круг – огненно-красное, прекрасно!
Форель поймала мушку. Мы съели форель, и не одну. Сколько мушек! Вертолеты тоже были зеленые.
Я выскочил утром во двор, будто бы боясь опоздать увидеть веселый лес, а за ним горы, еще покрытые снегом. Я думал, что хватит десяти минут, чтобы на целый месяц вперед насладиться видом этого великолепного пейзажа. Хотя бы десять минут прокатиться на маленьком зеленом тракторе. Это не был трактор, это был танк. Девочка всё перепутала. Зеленые вертолеты бомбардировали зеленые танки.
Серебряные форели-самолеты стремглав брали на мушку зеленый лес и прозрачные ручьи.
Солнце падало, и земля приближалась к нему со скоростью цвета.
Я нагнулся и завязал шнурок на ботинке. Ботинки были, конечно, грязные. «Почему не вычистил?» Я очнулся. Было снова тихо.
В лесу у омута сидели пожилые водяные, а их детишки плескались в прозрачных водах. Невдалеке гудели буровые вышки. Искали уран для мирных целей.
17.03.80
Сон об испанском дожде
– Это испанский дождь, – сказал доцент. – Видите, как он быстро идет?
– Еб твою мать! – сказала тетя Паня, услышав звонок. – Кого это еще нелегкая принесла?! – выругалась и тарелку с супом в сторону отложила.
– На х*й! – сказала тетя Паня, услышав звонок.
– Не ругайся, мама, – строго сказала дочь ее Люся.
Вошла Надька:
– А, пьете?!
Мы закурили. Брат жены спрятался в сено.
– Холодно, – сказал он оттуда, стуча зубами.
– Этот дождь уже никогда не кончится, – улыбнулся грустно доцент.
Мы с маляром молча курили.
– Так что же, так и останемся в этом подвале? Я хочу домой, – закричала старая пани с ярко накрашенными губами.
Испанский дождь всё шел и шел не переставая. Свояк поджег сено и загорелся.
– По крайней мере, тепло, – потирал довольно доцент свои нежные доцентские ручки.
18.V.75 г.
Сон о начальнике
Я стоял на берегу Черного моря. Волны этого моря действительно были черными. Они огромными массами обрушивались на берег. Я поднял голову и увидел скалу, на верху которой стоял маленький дом.
В курортном городе я прогуливался со своим дядей и тетей.
– Надо пойти посмотреть на наших знакомых, – сказала тетя Галя. – А не то они улетят в Ленинград, а мы-то здесь.
– И я полечу, – сказал я, увидев знакомую девушку, стоявшую около автомобиля. Я подошел к ней и поздоровался. Девушка села в автомобиль. Конечно, это была «Волга» белого цвета. Я уселся рядом с шофером.
– Что, товарищ? – спросил он. – Денег на такси нет?
Я рассмеялся:
– Есть, есть, да я вот с вами решил прокатиться.
Шофер – конечно, это был грузин – ничего не сказал, завел мотор, и мы помчались по дороге. После короткого молчания шофер сказал:
– Вы вот городские, а мы тут всю жизнь живем, мамашу бережем. И чего вам в городе не сидится? У вас там кино, театр, телевизор, а у нас только море.
– Вы, товарищ, – запротестовал я, – тоже к нам в город ездите. Там вот, поди, и машину, и телевизор себе да мамаше за проданную редиску купили, а кто ее купил как не мы, да еще втридорога. Мы потом лет пять экономим, чтобы сюда приехать, на ваше море посмотреть, воздухом соленым подышать.
Девушка молчала, но, конечно, прислушивалась, а потом сообщила:
– Я люблю в море купаться обнаженная.
– Я тоже в море купаюсь голый, – согласился шофер, – когда поблизости никого нет.
– Это почему же обнаженная? – удивился я. – Я никогда не позволил бы себе так ходить по пляжу.
– Да это ж полезно для здоровья! – уверенно заявила девушка.
Я обернулся. Глаза ее блестели. Машина мчалась с огромной скоростью.
– А вы кем работаете в городе? – спросил меня шофер.
– А вот, – я вытащил из кармана пиджака фотографию. На ней была видна плотина на фоне неба.
– Не понимаю, – покосился шофер на фотографию.
– Это очень просто, – начал объяснять я. – Ваше море только вам принадлежит, и не каждый сюда может приехать. Не каждому это по карману. Я вот плотины строю. Мы возьмем воду с вашего моря, плотину построим, за ней лес вырастет и снова плотина. И так до нашего города и обратно по кругу. Тогда каждый бесплатно в водах ваших купаться сможет, лежать у плотины, над ней, под ней и в лесу грибы собирать. А водички совсем не убудет, она к вам чистенькая вернется.
Шоферу это не понравилось, и я понял, что у него отсутствует чувство юмора. Зато девушке эта идея очень понравилась. Она взяла карточку и с любопытством ее разглядывала. Потом посмотрела на меня, и я почувствовал, что она меня любит немного больше, чем этого шофера, и от этого ее тело вдруг стало увеличиваться. Я отвернулся и вспомнил про своего начальника. Он тоже все увеличивался и увеличивался в теле, и тогда я понял: хватит с меня, пора убираться отсюда, и подал заявление по собственному желанию. Начальник тут же уменьшился, и я остался. Но потом он снова стал увеличиваться, и я снова заявление подал. И так это продолжалось несколько лет, пока вдруг тело начальника и не увеличивалось, и не уменьшалось. Он просто-напросто умер, а я стал начальником.
Так было и с девушкой: как только я отвернулся, тело ее приняло свои прежние формы.
И все-таки мне было очень приятно, что я побывал на Черном море в пражском сне.
24.10.81
[1] (Вернуться) Продолжение. Начало Крещатик №№ 67, 68.
[2] (Вернуться) Памятник миноносцу «Стерегущий» в Александровском парке на Каменноостровском проспекте в Петербурге (скульптор К. Изенберг, открыт в 1911 г.).
[3] (Вернуться) Вероятно, чехизм А. Ника; следует понимать как слепки.
[4] (Вернуться) Вариант: «…будь до конца богемом и не доноси на богему».
[5] (Вернуться) У А. Ника здесь слово «ментярну».
[6] (Вернуться) В этом сне персонажи более или менее узнаваемы: Евгений Пазухин, Галина Полякова, Татьяна Горичева (девушка, собирающаяся в Париж).
[7] (Вернуться) Сад между Большой Зелениной и Ропшинской улиц (ныне вокруг станции метро Чкаловская) в Петербурге; неподалеку от этого места А. Ник жил до отъезда в Прагу.
[8] (Вернуться) Ср. не столько с лермонтовской строкой, сколько с пародийным двустишием В. Эрля: «Кузьминский виден в амбразуре: / под ним струя светлей лазури!» (из книги «Мелочи жизни, или На рубеже веков», цикла «Заметки о незабвенном ККК» http://alestep.narod.ru/earl/kleinigkeiten.htm).
[9] (Вернуться) Так у А. Ника.
[10] (Вернуться) ак у А. Ника; вероятно, следует понимать как «включал горячий душ».