|
* * *
каждую осень,
лишь только начинается она (осень),
я вспоминаю, как бабушка смотрела из-под ладони
на чужих детей, возвращавшихся обратно в город,
промокала уголки глаз
треугольными концами повязанного платка,
предназначенными как будто специально для этого
(для того чтобы промокать старушечьи слезы).
листья опадают так же, как воспоминания,
иногда я прикладываю к глазам ладонь,
всматриваюсь в даль прошлого,
чтобы увидеть маленькую худую старушку,
плачущую о чужом одиночестве.
*
* *
Все пионерские годы,
все школьные годы за партой
перед глазами стояли широкие бедра химички,
крепкие ягодицы учителя физики,
потому что дети, которые сидят за партами,
видят то, что прямо перед глазами,
то, что проходит между рядами,
медленно и неминуемо.
И когда рука учителя выводит формулу скорости света,
ягодицы демонстрируют упругость и плотность,
и когда бедра химички заполняют собой пространство,
во внешнюю среду выделяется теплота.
Руки на парту. Смотрим прямо перед собой.
*
* *
выше одного дома,
какого, уже не вспомнить,
девочка смотрит вниз, проверяет высоту ногой,
приседает, пробует локтем –
не слишком ли горяча
высота, не достающая до плеча,
ничем не пахнущая, кроме строительной пыли,
поди пойми, зачем высоту разбили,
если высота это небоскреб, то какой строительный кран
сможет на высоте жениться?
высоко в небе стоит девочка-ученица,
низко на земле за девочкой наблюдает прораб
в каске, как будто он строительный краб,
и его клешней можно выдернуть важный шуруп,
перекусить провод, соединить стыки труб,
хорошо бы и девочку от высоты отвести,
но там где кирпич, там всегда хоть трава не расти
* * *
Учитель рисования, позже – учитель черчения
не отпустил с урока рыжего мальчика,
который просился по малой нужде.
– Можно выйти? – спрашивал мальчик.
– Нельзя, – отвечал учитель.
– Дисциплина и линия. Линия и дисциплина.
От рыжего мальчика отсела соседка по парте –
он обмочился, как теперь говорят, обоссался…
На перемене все выбежали из класса,
рыжий остался.
Теперь он художник,
говорят, хорошо продается,
я видела каталог его выставки –
дисциплина и линия. Линия и дисциплина.
*
* *
Первое, что ты видишь,
покачиваясь на руках у папы:
он идет вдоль длинной серой стены,
бесконечной, высокой, какими стены и быть должны,
но что ты можешь знать о стене
кроме того, что она вовне?
она тянется параллельно с новым миром твоим,
который наш, мы его построим и отстоим,
отлежим, отсидим, отходим в желтых сандалиях,
подметем, отметелим и прочее и так далее.
но далее это прекрасное в песне далёко
а вдоль стены скользить это не будь жестоко,
папа тебя несет в социализм в победу,
и ты как раз поспеваешь к обеду.
а на обед манная каша в комочках,
и ты рада стараться сидеть в дочках,
в стенах небольшой советской хрущевки,
статуэтки, пластинки, так, мелочевки.
ленин и лебедь, лента косы плести,
пальто подшитое мехом с тоской в шерсти,
желтые варежки, сладкие от мороза,
открытка к 8-му марта – тюльпан-мимоза.
бумажная кукла, называется света,
в почтовом ящике по подписке газета,
в квартире двухкомнатной по прописке четыре…
больше ничего о мире.
но что ты можешь знать о стене?
*
* *
Пришли на службу – то ли из дальнего города, то ли из ближнего из села –
не поймешь, откуда теперь у кого квартира.
Люди и то люди – ни кола, ни двора, ни угла –
всем миром выходили и шли в течение мира,
в продолжение жизни, молиться Господу, бабу бить кулаком,
люди и то люди, жили, а эти двое
пришли в церковь, он стоит голубком,
и она сидит голубкой – устала молиться стоя.
Сидит со свечой в руке, прижалась к нему,
золотой поясок, туфли скинула, ноги босы,
то ли улететь боится, то ли так – не пойму,
сама будто крепкая, а не может стоять без сносу.
Так, подумалось, усталость это тоже любовь,
люди и то люди, ходят в храм помолиться.
Интересно, добрая? злая? любит ли такую свекровь?
прихрамывает ли за ней свекор? сын ли у нее родится?
|