|
ΠΟ’ΙΗΣΙΣ
(κανϖν)[1]
Девы!
Без голоса я. Но если кто спросит, ответит
Голос
немолчный, что здесь врезан в подножье мое…
Сафо,
«Подпись к статуе»
Поэзию научили умирать без крика, презирать любовь
и
жить без судьбы…
Прихотью потребителя бурлит она в головах ученых мужей,
знающих
толк в грамматике…
Так и быть,
мы услышим их – в с е х р а з о м. Нам
понравится,
ибо поэзия теперь – умна.
Но по-прежнему
предпочтем умирать и кричать, любить без меры,
ненавидеть до дрожи. То – не объявится…
Поэзию научили оставаться нами,
когда не становимся больше ничем, наставили
сокрушаться над тем, о чем думаем по дороге с работы,
признаваясь, что вечером все осмыслим по-новой,
что ночью то новое обернется кошмаром, наваждением, пыткой…
Того – не выдадим…
Поэзию вынудили о нас не знать
неопровержимое. Для нее
мы – черные ящики, потонувшие в море,
когда нет уж кругов на воде. И умереть
надлежит красиво ей:
не мудрствовать, не лукавить – язвить глаголами,
нерукотворный воздвигнув
памятник.
2013
ПРОБНЫЙ
REQUIEM
Духовное
сочинение
I
Все. Умер я! Захлопнулась крышка гроба,
на удивленье – сама. В гостиной нашелся Гоголь.
Монашеская ряса висит в шкафу. Съедена молью.
На крючке фашистская каска – натерта аптечной солью…
Во дворе играет музыка. Наверно, сюита Баха.
Дети визжат. В песочнице пугачёвская плаха…
На плахе снова глава моя успокаивает речами – их.
Спешит обратно довольствоваться плечами, и
в постели кто-то спит уже – на меня похожий…
Недосушенные вещи. Включенный утюг. Свет в прихожей…
Умер я. Все! Это моя эпитафия…
Гоголь в гробу (с улыбкой!). Лучшая его фотография…
II
Та же комната, даже – кровать скрипучая.
Стираю белье, вроде бы так – по случаю!
Пахнет дождем. Трупы раскинули домино
на столике. Наспех занавешиваю окно…
III
Повторенье. Лежу на чужом матрасе.
Роет могилу первый. Новый склонился в рясе
над местом, где было лицо мое, говоря: «Мир праху!»
Фартуком руки вытер, заправил в штаны рубаху…
IV
Вариация (Гоголь – крот!). Продолжает движение
тема. Переходит в противосложение
в огненном теле. «Дух состоит из газа…»
Эпилог: без конца произносится эта фраза…
2013
ЛЮТЕРАНИН МАНДЕЛЬШТАМА
Духовное сочинение
Лютеранин мертв. В это хмурое воскресенье
Мандельштам создаст свое лучшее стихотворенье,
на тот период. И «Камень» имеет щели;
не зря ведь поэт смотрел, как его тащили…
Только – как умер? Пристало ли говорить?
Так все умирают. Сначала попросят пить…
«Книгу найди. Почитай только ту главу…
Завтра? А ты уверен, что доживу?»
Голова его кверху вскинулась в пятый раз.
Глаза отвернулись к Богу. И свет погас.
До судорог стиснулись мокрые кулаки…
Тогда Мандельштам не об этом сложил стихи…
Лютеранин мертв. И давно его след простыл.
На забытом кладбище крест. Из-под тех могил
деревца пробились, кусты бузины, ирга…
Лучше б дуб посадили – он ведь растет века!
Нам же – спальный район. У церквушки сугробы, грязь.
Никаких лютеран здесь не видели отродясь…
В морге продержат тело до похорон.
Потом по дешевке – гроб. За бутыль – трезвон.
2013
ХУДОЕ
РЕМЕСЛО
В. Веберу
Пощаженная временем, песнь
из руин донесется.
И сложена будет
она из камней…
Язык – конструктор (уверял Готфрид Бенн)…
Отчего же – не пазл? Потерянное
невосполнимо (подтекст невозможен).
Подметим не то, что когда-то имелось ввиду.
(«Был ли, собственно, мальчик?»)…
К о н с т р
у к ц и я ф р а з ы
(псевдомотив Деррида).
И беда ведь не в том, что давно перестало
затрагивать э т о… Пройдет! Интересней другое:
во что превратится, к чему прирастет – она,
от чего оттолкнувшись, преображенная уймою
знаков, пустот многомерных? Надобно ль станет
вообще говорить и записывать, или тактильность
вытеснит речи теченье, образы-смыслы,
в вечной сумятице их, сократив расстоянья
до сантиметров? Надрезы на коже
подтупленным скальпелем стянутся ль впрямь письменами?..
Применим усердье,
чаянья хилого сердца
истым резцом выправляя
на рухнувшей стеле.
2013
|