|
СЕРГЕЮ ИВКИНУ
На высоте, в единственном числе,
как выход в тесноту своих вагонов,
стоящий проводник, что помнит тень
пасущихся навстречу перегонов,
торчащих, как коровы в черепах
камней голодных – с холода и мраза,
мерцает словно ужас, а не страх,
посередине космоса и глаза.
На вылете из зрения – на миг
он ощутил, что катится лавиной
в него исправной жизни механизм,
которая то кажется невинной,
то длинной, как финальный ангел, то
замедленной, как хромосомы в кадры
сложившись, переходят не на вой,
на умолчанье голоса. Покаты
бока дыханья темного его –
он, показавшись зрению, вернется
в свое – что несущественно – житье
среди руин письма на дне колодца,
на высоту, которая внизу
не чует дна, проваливаясь выше,
пока летит не контур в пустоту,
а теплое ведро –
безвидно хныча.
Он взял с собой назойливых синиц,
которые с бумагой подгорают,
пока что их двухкамерные рты –
в рой медных пчел воткнувшись –
в стыд истают,
пока здесь существует лишь пока,
смахнувши слепоту
в хрустящий хворост –
гремит, несясь внутри себя – река,
горизонтальная, как изморозь,
теперь уже не бойся
осы, летящей из проводника,
сужающего саранчу до ямы,
которая привыкла дурковать
на языке неведомом базлая,
когда ее промоченный язык
ты выучишь – теперь, а не однажды –
на высоте своей застыв в кирдык
–
как проводник
от той и к этой жажде.
На высоте – единственным числом –
теперь без имени –
прозрачным горлом – снова
задвигаешь – змеиным языком
порезавшись о спрятанное слово.
* * *
Ну вот и в бочке весна,
как водомерка, круг
чертит, как будто сна
носит под шеей ключ,
и сокращает тьмы
тающие шаги,
и понимает плющ,
что ангелы нелегки.
Ангел стоит с другой
не-стороны воды,
зная наперечет,
что имена темны.
И темнота молчит,
как водомерка – в круг
вмерзнув – и видит дна
теплый, как почка, ключ.
|