Опубликовано в журнале Крещатик, номер 3, 2014
* * *
Откуда могли взяться на Руси – обезьяны? А ведь, исконно русское слово. Как бы заготовленное на тот день, когда заморские купцы ввезут сюда диковинное животное.
Или, быть может, в Библии о них упоминается, как о львах, слонах, китах – тоже сроду в этих краях не виданных, но для которых необходим был перевод.
На деле, все произошло несколько иначе: имелся глагол «обезьянничать», а когда появилось экзотическое животное, так дьявольски ухищряющееся подражать нашему собственному на каждом шагу попугайству, то, как и в случае попугая, назвали животное, чем попало – своим.
* * *
Как в компьютере используется лишь процент заложенного в нем потенциала, так и в полных собраниях сочинений писателей задействованы лишь какие-то доли неизведанных возможностей языка.
Откуда и обнадеживающая бесконечная перспектива творчества – для новых и новых поколений писателей.
* * *
Творцы – это когда мы сами для себя становимся загадкой: самопишущие аппараты, дивящиеся своему на бумаге собственному извержению – свершению.
На божий свет являемся – желанными. В литературу – вламываемся сквозь дубовые, наглухо закрытые двери.
* * *
Новый папа любит бедных, т.е. тех, кто не нужен никому – кроме него самого, давно уже никому не нужному.
* * *
Чего стоит такая случайная поистине «авантюра», как мое русское писательство? Другое дело профессия, дело, предприятие – методичное с начала до конца. Не скажи мне Боков «в этом есть что-то ценное», прочтя одно из моих самых первых шести подражаний Понжу – «Велосипед», не было бы и ввек писателя – Мусаяна. Никто другой не сказал бы мне этих слов. В моем окружении был лишь один – читатель.
* * *
Творчество: что ни день, покупать мимоходом лотерейный билет, и каждый раз, выигрывать. Не миллионы, но выигрывать.
* * *
Грех гордыни. Долго противимся, наученные опытом, сдерживаемся, но вскоре сдаемся, умиленные ежедневным в нас проявлениям гения, которым так и не терпится поделиться с ближними…
Пока не услышим песняра, делящегося напрямик по радио о таких же своих внутренних переживаниях и умилениях, сопровождающих его собственные «гениальные» творения. Сразу гаснет в нас пыл самомнения.
. . . . . . . . . . .
Жабья зобастость Я. Спесь – пена, вылившаяся за борт кастрюли и заразившая все вокруг запахом гари.
* * *
Благо, есть люди, довольствующиеся славой издателей-«продюсеров» – таких как мы – фигляров!
* * *
Суффикс —ство, и сущ. – ствол.
Существо – то, что призвано стоять. Лежащее – камни, океан, и даже высокие горы не есть существа.
Исключается слово и в применении к растениям, хотя это живые организмы и устремлены ввысь – но лишь как к источнику их существования.
Для пресмыкающихся особенно удачным оказалось слово «тварь»: то, что сотворено (со стороны) – не «само-стоит».
Существо, стало быть – человеческое, могущее не только стоять на ногах, но и – восставать.
* * *
Власти считают свое дело сделанным, выполненной возложенную на них (кем же это?) миссию, коль скоро обеспечено в среднем минимальное образование населения – откуда и специальная, местами первая статья госбюджетов. Преступления рассматриваются лишь как отступления, «исключения», подтверждающие всеми соблюдаемое правило общежития: люди не на каждом шагу задирают друг друга, до убийств доходит лишь в самых крайних случаях (с массой смягчающих обстоятельств), и не так уж часто бьют – любя.
Среднее, а тем более, высшее образование – вторично и второстепенно: предназначено придать видимость блеска горстке будущих властителей – тел и умов.
Непрестанная борьба общества против своей элементарной (взрывоопасной) частицы.
* * *
Ерванд Кочар – живописец «в пространстве», со временем логично приступает к скульптуре. В моих глазах долго оставался автором статуи герою армянского эпоса – Давиду Сасунскому, на привокзальной площади, в Ереване, а вчера по армянскому телевидению – озарение…
То малое, что было суммировано в трехминутной программе свидетельствует о феномене в живописи и скульптуре, – о котором, увы, никто, кроме заглядывающих изредка в телевизионные программы страны, так, наверняка, и не узнает.
* * *
Настолько влюбиться в рисунок букв, чтобы всю жизнь лишь и заниматься чистописанием! – Средневековые рукописи.
* * *
Внешние условия жизни – проходят, оставляя в нас лишь со временем все более смутные воспоминания. Единственное неизменное – я, пока мы себя помним.
Гегель (по радио): «Душевные ранения не оставляют шрамов».
* * *
Как объясняется – знают лингвисты – отсутствие формы «состой», от «состоять», в смысле: на службе, в рабстве и т.д.?
Одним ли отсутствием употребления?
Или какой-нибудь негласной, но таки цензурой? – Откуда и эвфемическое «служи» (на благо родины), «работай» (на прокормление семьи).
* * *
Нужна пауза – перед очередным подвигом в плане, интересующем нас в первую очередь, – так отдых нужен земле. Беда, если остается малейшая память, след о последнем, нами написанном. Необходима дистанция (расстояние и – «сброс напряжения»): именно так, а не иначе забиваются голы.
* * *
Из письма к коллеге
«…а у меня вдруг проблема с пословицей «Волка бояться в лес не ходить» – нарочно не ставлю знаков препинания, однако запятая разумеется, а я бы еще добавил вопросительный или даже восклицательный знак: «Волка бояться, в лес не ходить!» По-французски перевели: «Боишься волка, не ходи в лес». – Явная недооценка тонкостей народной мудрости…»
* * *
Встретился предмет – русский язык, которого – в какой-то момент – захотелось исследовать все ресурсы, сияния, игру.
* * *
Официальные факты, акты не интересуют литературу. Выслушать кое-кого на этот счет еще можно, но уж никак не читать о том, как вас преследовали власти некоей тоталитарной «социальной формации» – агенты, гебисты, менты. Литература исследует свободные – любовные, либо насильственные человеческие деяния, а агенты госслужб несвободны были действовать с вами иначе – разве что в эпоху начавшегося разложения названной системы. Нигде – ни в какой стране, кроме «страны советов» – противостояние индивида и государства не вырастало, как в России, до масштабов художественной темы.
* * *
Живем с видимостью – ослепительной – полового раздела женщин и мужчин, а на деле – бесплотные лишь самосознания.
* * *
Каин «не отвечал» за брата, и кончил тем, что убил.
Социалисты считали себя ответственными за всех, а кончилось теми же «братскими» кровопролитиями.
* * *
Язык, в семействе музыкальных инструментов, что – орган: большинство не успевает исследовать его несметные возможности, дабы высказать что-нибудь достойное о самом себе.
* * *
«Она ему д…а». – Женщина дарует то, что не нуждается ни в каких уточнениях, дополнениях – во всяком случае, на русском.
По-французски (правда, в изысканном стиле): elle lui accorda les dernieres faveurs – «она ему пожаловала последние щедроты».
* * *
Как футболисты, познающие вершины славы, и о которых четверть века спустя помнят лишь имя, клуб, страну;
как актеры, оперные певцы, даже самые дивные из див (о, Полин Виардо!), слава которых тоже не длится,
так и писатели, даже перечитываемый на днях автор бессмертных «Бувара и Пекюше», кроме разве самого первого из всех, Гомера – всех нас ожидает забытье. Исключение – актеры кино: Ален Делон, «На ярком солнце».
* * *
Со временем все переходит в повод для хохм (насмешек, не обязательно злых): партизаны, что спасали отечество, государи, родители…
И наоборот – тираны, изверги обретают что-то отвратительно человеческое.
* * *
Классовая вражда – ненависть, на фоне зависти: не борьба.
* * *
(Теория): разница между двумя соседними индивидами больше, чем между родами – между двумя картофелинами, которые я сейчас чищу и каждая представляет ножу особого вида или силы сопротивление, чем между человеком и обезьяной, картофелем и яблоком – к примеру.
* * *
Сегодня вышел на прогулку совсем не в тот час, к тому же, суббота – в аллее не одни бегуны или отдельные, как я, прогуливающиеся: в десяти шагах за мной симпатичная семейка с ребенком в колясочке. Вот уже почти полкилометра, как эти голоса, шаги, скрип колесиков занимают весь мой центр внимания, не дают собраться с мыслями. Идем, что называется, в шаг, у меня он чуточку сонный после долгой неудавшейся сиесты, они – видимо, тоже, в надежде, что я сверну при первой возможности – воздерживаются от сложного на этой и так узкой дорожке – маневра обгона. И вспоминается утром прочитанный рассказ:
«Хорошо бы в общественных садах
отвести аллейки для тихого гуляния, с двухместными скамейками, стоящими на
расстоянии
1) На аллейки запрещен вход детям, как одним, так и с родителями.
2) Запрещен всякий шум и громкий разговор. 3) К мужчине на скамейке имеет право сесть только одна женщина, а к женщине только один мужчина. 4) Если сидящий на скамейке кладет рядом на свободное сидение руку или какой-нибудь предмет, то подсесть нельзя.
Отвести также аллейки для одиночного гуляния, с креслами на одно лицо. Между кресел кусты. Воспрещен вход детям, шум и громкий разговор» (Д. Хармс).
* * *
Чем издалече нацелен взгляд, тем он проникающ в суть вещей. Накопившаяся в полете сила инерции.
* * *
Одни изобретают, другие – забредают. В итоге, кое-кто что-то обретает.
* * *
Бульканье – нечто газообразное бурно пронизывает жидкость, булькает, бурлит. Не напоминает ли это нам нечто более близкое, интимное: постоянное проникание в нас окружающего воздуха? Наконец, ответ на вопрос: зачем мы мучаемся всю жизнь – напрягаемся дышать, – для кого, с какой целью. Все ясно: не мы дышим, в нас нечто пропускается, надувает и спускает камеру легких в силу чисто механических – сил и причин.
Огонь, воздух, вода, земля. «Огнем» сквозь «земное» дно океана проталкивается в «водную» среду газ, тут же образуя пузырь с непроницаемой оболочкой (библейская «глина»?), в котором давление отныне ищет разрежения, как все в природе «ищет» равновесия (откуда пульсация, обусловленная вариациями внешних условий: давление, температура, но и «обменом веществ», т.н. дыханием, питанием: химические процессы, участвующие, «используемые» для снятия первоначального давления, – куда надо добавить взаимодействие «пузырей», изначально двоякое: пожирание одних другими и слияние двух, где оба исчезают во множестве новых пузырей, происходит временное разрешение проблемы избытка давления за счет его разделения на большее количество единиц).
Вся история «жизни» – в полонении (заполнении и заключении) газа в оболочку, находящуюся в среде, где его высвобождение требует проявления инициативы. «Освобождение» происходит в конце «жизни». Но ценой, за время жизни, порождения все новых пузырей, со временем специализирующихся, колонизирующих весь океан и вскоре – сушу. Дальнейший этап – колонизация космического пространства. Человечество научилось любить свою телесную тюрьму, умеет от нее в любой момент освободиться: наркотики, религия, стрельба. Дабы все не началось с начала, как в случае с Сизифом, ищет «бессмертия» этой высшей формы жизни, и уже ничто не может ей грозить, если она научится обживать новые планеты.
* * *
«Пария» – или: у кого нет сил – заниматься тяжелой атлетикой, проворности – быть футболистом, ума – шахматистом, денег – теннисистом, альпинистом – на покупку билета до подножия Эвереста, найма носителей, велосипедистом – на оплату «услуг» медицинской бригады;и который вынужден выдвинуть собственный вид – редко, но иногда-таки единогласно принимаемый как олимпийский.
* * *
Половой акт – единственное действие, в котором мы прямо сообщаемся с покинутой некогда нами природой; видеть, слышать, дышать – тоже в какой-то степени «действия», но многое в них пассивно, автоматически; и уже не идем на охоту, а ходим на работу или, если и рискуем чем-то, то уже вне контекста природы – играя на бирже, в казино; пищу принимаем тоже как автоматы, регулярно, в определенные часы, в пластиковых («полиэтиленовых») мешочках, пластиковых тарелках с пластиковыми же ножами и вилками, а скоро и вообще перейдем на таблетки (все мы, ведь, в конечном счете «космонавты»). Убивать запрещено религией, остается женщина – неиссякаемый и невредимый источник природности. А для тех, кому это противно – мистика, прямое общение с тем, что творит бесконечно природу.
* * *
Как постоянно нам надо действовать, чтоб оставаться в живых: двигаться, чтоб не атрофировались мышцы, питаться; каждые три секунды – вбирать в себя и выбрасывать определенный объем воздуха!
* * *
Есть от моего русского писания удовольствие сродни с перебиранием струн на гитаре – гуслях, но не в этом главное.
/ Париж /